Михаил 3. Человаек по имени Мер сын Месеров

                                                    А в отчаявшемся том государстве,
                                                    Как заходишь – прямо  наискосок,
                                                    В  бесшабашной жил тоске и гусарстве
                                                    Бывший лучший, но опальный стрелок.

  За шестьсот с лишним лет до того, как Брайн сын Якилов покинул Верхний Аккакс, мудрый и отважный король Эдвард, величайший из королей древности, собрав под светлой дланью своей все правоверные народы, начал из города Гроунс свой судьбоносный поход на брань с гоблинами, извечными ненавистниками рода людского. Так, во всяком случае, говорилось в распространенных повестях и былинах.
  Но были и другие свидетельства о тех временах. Их не распевали бродячие музыканты, не читали наставники детям благородных семейств. Их хранили и передавали преемникам тайно, часто под угрозой сурового наказания и даже смерти. Снимать копии с них не доверяли писарям, свитки не держали в хранилищах и библиотеках, их тщательно прятали. Эти хроники не приносили ни богатства, ни славы своим составителям – истина была им дороже. Странно, но те же документы в то же время держали у себя и сильные мира сего, перечитывая иногда. Изначально Эдвард с дружиной лишь преследовал своего брата, изгнанного из королевства, бежавшего к гоблинам и собиравшего там силы для ответного удара. Комфликт быстро вышел за рамки «семейного». К Эдварду присоеденились соседи. Вражда людей с гоблинами – нелюдями, не имевшими волос нигде, кроме бороды (причом у обеих полов), была давней и непримиримой. Вышеупомянутые плеши и бороды, собственно, и составляли всё отличие двух народов (или видов, это как вам угодно), отличие небольше, но тем не менее повод для взаимного недоверия и неприязни. Это и превратило пограничную стычку в долгую войну, охватившую многие государства, причом Эдвард не сразу стал играть в ней центральную роль, а лишь позднее выдвинулся как одаренный полководец. В войне гоблинам помогали менквы - мохнатые лесные жители, и ранее подвергавшиеся гонениям со стороны людей. Пятнадцать лет сражений унесли жизни многих десятков тысяч, пока нелюди не сдались, наконец, под натиском многочисленных врагов. Остатки гоблинов бросили свои дома и бежали на север, укрывшись в леса и болота. Посмевших остаться люди истребили, предали огню их города, вытоптали посевы, а на менквов еще не один век охотились как на диких зверей, ели их мясо и шили одежду из менквичьих шкур.
  Разорив и прибрав к рукам все гоблинские владения (а заодно и людские) по берегам великих рек Андра и Калиса, перерезав или запугав главных сподвижников, став единоличным правителем сколоченной державы, Эдвард начал войну против третьего вида нелюдей - троллей, населявших долины гор, называемых потому Троллиными. Создания эти были огромного роста и страшными в бою, но когда в их горы вступила двухсотпятидесятитысячная рать, то и они должны были смириться.
  Империя Эдварда растянулась с юга на север на полторы тысячи верст, и с запада на восток - на три тысячи пятьсот верст, от Западного Океана до Санлейских Гор, но вскоре после смерти императора среди его наследников начались распри, и спустя несколько десятилетий пять внуков Эдварда разделили страну на пять частей: Кападдокию - западное королевство, Вифнию на востоке, Ахайу на юге, Галатию на юго-западе и Мёзию в центре всех земель. От разделения царств пошло новое летоисчисление.
Вифния - самое восточное из пяти королевств, была со всех сторон окружена врагами. С северо-запада она граничила с гоблинским королевством, с севера омывалась водами Холодного Моря, по берегам которого жили воинственные и жестокие мореходы-волдаки. На востоке распологались леса фалиатов, а на юге – Санлейские горы, населенные чомками. Оба эти народа жили в бедности и князья их, не удовлетворяясь скудной данью, никогда не упускали возможности поживиться грабежом.
Защита страны от непрекращающихся набегов со всех сторон была настоящей головной болью вифнийских королей. Поэтому каждый год по городам и весям разбредались вербовщики в войско его величества, а спустя положенное время собирались опять, ведя за собой вереницы салаг, которым задурили головы россказнями о выгодной, почетной и не особенно хлопотной государевой службе.
Летом 543 года от разделения царств писарь рекрутского полка Глур вносил в списки очередную партию вновьприбывших. Раздетых догола их сначала осматривали, потом Глур вносил их в свою книгу, потом они шли дальше, где другой писарь вписывал их в другую книгу, и так далее.
- Следующий! - Глур поднял взгляд, чтобы взглянуть в лицо новобранца, но увидел только мускулистую безволосую грудь. Глуру пришлось задрать голову повыше.
Перед ним стоял детина ростом не меньше сажени, с молодым, совсем мальчишечьим лицом. Но плечи, предплечья и особенно страшные кисти парня были таковы, что Глур сразу смекнул - разогнуть две сложенные вместе подковы ему - раз плюнуть.
- Ого! - вырвалось у Глура. - Ты чей такой? Шумахера? Вечно этот змей приведет черти что! Где он тебя откопал такого?
- Я плохо понимать… говорить… - ответил юноша с сильным акцентом.
- Мёз? - спросил Глур по-мезийски.
- Да.
- А сюда каким ветром занесло?
- Хочу стать воином.
- А у себя что, не мог стать воином.
Юноша замялся.
- Беглый? - строго спросил Глур - Да говори, не бойся. Его величество не выдает беглых, тех, что из других королевств. Имя?
- Мер сын Месеров, селянин из села Прорва Сенседанского уезда. Это в Мёзии.
- Да уж сам бы понял что в Мёзии. Так, пишем: Мер сын Месеров. Только ты не селянин теперь, ты солдат его величества короля Вифнии Азамата. Смекаешь? Скоро двадцать годков стукнет нашему благодетелю, здорово столица погуляет. Ты вот только не посмотришь, а зря - не каждый день такое бывает. Сколько лет?
- Двадцать.
- Чего? - усомнился Глур - Ну ты загнул! Вижу, что тебе лет восемнадцать, не больше. Так?
- Да, так. Восемнадцать.- поспешил согласиться Мер.
- То-то же! Никогда старших не обмановай - первая заповедь солдата. (Послышались смешки от соседних столов: "Старина Глур снова взялся поучать новобранцев!" "Без этих наставлений все войско его величества давно превратилось бы в стадо баранов!" "Ничего - пусть привыкают, что теперь ими будет командовать всякий, кому вздумается!")
- А другие? - вдруг спросил Глура парень.
- Чего? - удивился писарь.
- Другие заповеди?
- Другие заповеди? - Глур опустил брови и посмотрел на новобранца исподлобья снизу высоко вверх - Ты мало того, что мёз, ты еще и дурак! Когда со старшими разговариваешь - молчи, пока не спросят, вот вторая заповедь. - Но тут же смягчился и даже пустился в рассуждения - А так, черт его знает: не убей - не подходит; не укради… а солдату не украсть - так и взять негде; не пожелай чужой жены… но своей-то нет у солдата. Но две первые на ус намотай. Следующий!
Парень все же обманул Глура. Ему было не восемнадцать, а всего только четырнадцать лет.
Прежде, чем отправиться куда-нибудь на границу, Меру предстояло три года провести в рекрутском полку, где бывалые воины (как, по крайней мере, сами они себя называли) передавали свой опыт новобранцам.
Службу здесь трудно было назвать медом. Первый год рекруты не получали ни жалования, ни кружки пива по воскресениям. Им даже не отводилось места в казармах - первогодки ютились, кто где мог: в сенях, на чердаках, в пустых амбарах. Мер спал там же, где был приставлен на работу - в свинарнике. Новобранцев не учили пока военному делу, учили только подчиняться, и заодно взвалили на них все хозяйство. За малейшую провинность их беспощадно пороли плетьми, не считая тех тумаков, которые раздавали безо всякой вины.
Однажды Мер, сочтя своих подопечных сытыми, поленился идти на кухню за кормом для хрюшек. Узнав об этом, старшина, начальник свинарника, стал браниться, потом ударил Мера палкой и уже замахнулся чтобы повторить эту процедуру. Но наказуемый на лету поймал дубинку. Старшина попытался вырвать орудие из рук великана, да куда там!
-   Харе уже. - сказал ему Мер - Сделаю, как ты сказал, а драться не надо, драться я сам могу: начну - тогда не взыши!
Старшина побежал жаловаться к десятнику Мера. За эту оказию Мер был так высечен, что две недели не вставал со старого рваного тулупа, который подкладывал под себя вместо тюфяка. Зато с тех пор никто уже не смел бить его почем зря.
Прошел первый год, пошел второй. Одним чудесным воскресным вечером Меру и его сотоварищам на ужин наклали в порции каши вдвое против прежнего с большими кусками золотистого масла, а в кружки вместо воды налили пива, положили по куску колбасы, и объявили, что беззаботная пора кончилась. Наутро вчерашних первогодков заставили выстрогать по деревянному мечу, раздали жерди вместо копий, и пошло-поехало. Изо дня в день: «Руби! Коли! Руби! Коли! Руби! Коли! Бей! Парируй! Бей! Парируй! Прыгай!» Прыгай, чтобы дубина десятника не ударила тебя по ногам. Приседай с двумя деревянными колодами на коромысле. Греби! Греби весь день, греби целые сутки без передышки! Бросай в длину здоровенные камни. Беги! О, бег был любимым занятием десятника Мера. Бег трусцой, бег налегке, бег с оружием, бег в горку, бег с горки, бег по болоту, по мелководью, по песчаному пляжу…
-   Запомните: - говорил десятник - я не просто хочу сделать из вас скаковых лошадей, это само собой. Я хочу, чтобы вы научились терпеть, чтобы вы научились силой духа превозмогать уставшее тело. Любой может бежать, пока есть силы, драться, пока есть силы, но  гоблины не станут вас спрашивать, хорошо ли вы отдохнули, набрались ли за ночь сил и когда последний раз вам давали жрать. Вы должны научиться бегать и драться когда у вас нет сил. Затем вы здесь. Запомните это!
И Мер запомнил.
Но это все - что! Суббота - вот день так день! По субботам две сотни рекрутов подпоясывались одна черными, другая - красными кушаками, и строем шли друг на друга - биться палками. Стоны и аханья стояли по всему лагерю после этих побоищ. Много народа раньше срока ушли за его ворота с тяжкими увечьями - просить милостыню. Бывало и так, что прямо с поля уносили одного или двоих на полковое кладбище. Десятники нарочно сводили друг с другом отряды, питавшие взаимную вражду, зорко следили за боями, отмечали дравшихся вполсилы и таких немедля отправляли под плети.
Наконец настал урочный день. На очередном утреннем построении вместе с сотником перед строем солдат появился какой-то незнакомый офицер, у которого, как сумел разглядеть Мер, неровно срослась нижняя челюсть, перебитая когда-то давно. Правую руку он закладывал за ремень, левой придерживал висевший на плече плащ из волчьей шкуры. Начальник полка стал зачитывать имена солдат, как зачитывал чьи-то имена вчера и позавчера. На этот раз Мер оказался в его списке. Зачитав сто двадцать имен, сотник скомандовал:
- Выйти из строя на семь шагов! Отныне находитесь под началом десятника Генри! - Тот сразу же скомандовал нарочито высоким голосом:
- Нале-во! В три колонны строй-ся! Ша-гом-марш!
«Куда!» - гудела одна мысль в ста двадцати головах.
Отведя отряд чуть в сторону, Генри развернул всех лицом к себе и начал речь:
-   Что мне вам сказать, молодцы? Вы знаете, откуда я к вам приехал? Или нет, откуда я за вами приехал? Приехал по ваши души, можно