говорить не надо!
Ясное дело — а то ещё на копейку лишнюю за то обозначится!
По мелочёвке надо было мне здесь ещё появиться. На входном столбе кнопку звонка подразобрать (в третий раз уже на этом месте), и когда красивенькую медную, по хозяйскому заказу, коробочку на неё насадят, заново камешком обрамить — раз! Пару метров голого бетона перед забором, за туями, залепить мазнёй высокохудожественной — как бордюр — здешний — два. И камешек один, что у сторожки отлетел (да, «венецианщики» — Костик с Олежкой, наверняка, специально наступили) — три.
«Раз- два-три!.. Раз-два-три!»
— Только так, Гриша! Сделаю я это по ходу следующей недели — набегами. С утра, скорее всего, смогу по часу- другому выкраивать: в другом месте я теперь работаю.
На том и договорились. После расчёта с Гришей в машине, под мою роспись в его блокноте — как водилось.
Дальше всё пошло, да нет — понеслось, как несётся всё, когда в пустом кармане завелись, наконец, деньги. Уж какие- никакие. Совсем не те, конечно, с которыми должен бы был я отсюда, по истечении трёх с половиной лет работы, уйти. Но нет худа без добра — авансами я выбирал почти всё, по факту причитающееся, пропуская мимо ушей увещевания Гриши: «Я хочу, чтобы ты ушёл с деньгами!» Копить большую сумму здесь было рискованно. Был куплен зонт — наконец! — с крепкими спицами и солидной, увесистой ручкой. Розы Татьяне и даже тёще: подхалим! Но ведь и её сегодня был день (Мария Семёновна тоже была завучем общеобразовательной школы — правда, другой). И, нако-
нец, забежал в отделение «Сбербанка» под самым домом.
— Как и обещал, Светлана Николаевна, теперь я буду только класть на счёт — ничего обратно мне не давайте! Светлан, сконвертируйте тогда сразу эти десять тысяч в евро — на валютный, вот этот, счёт.
Молоденькая кассир улыбалась через защитное стекло хорошо знакомому вкладчику.
— Ой, как здорово! — шурша купюрами на кухне, радовалась Татьяна. — Слушай, ты Любаше тоже цветы обязательно подари, ладно?
— Да я ей уже эсэмэску поздравительную кинул — от Гав-
рилы, в стихах.
— Молодец! Любаня же тоже — такая стихоплётка!
А телефон между тем вякнул извещением о принятом sms:
«Спешу сказать без промедленья —
Гаврила — СУПЕР, МОЛОДЕЦ!
Шикарно пишет поздравленья,
Легко исполнит пируэт!»
Из благих, понятно, побуждений, но с пируэтной лёгкостью погорячились вы, партнёрша милая моя!..
* * *
— Всё-всё, не сегодня — завтра заканчиваем! — И прямо ведь в глаза хозяйке глядел, нахалюга!
— Ой, молчи уж лучше, Лёха! — махнула на меня рукой хозяйка. — Лучше молчи!
— Нет, Светлана, честно вам говорю…
— Слушай, — обернулась она, — а чего ты меня на «вы» называешь?
— Так, а-а…
— Мы же столько лет знакомы — помнишь, на дне рождения у Аллы-то?..
Да помнил я, помнил. Тут и вспоминать-то нечего — тоже мне, история! Просто собирался я к Алле на день рождения, спешил — вдруг первый тост пропущу! — и из тумбочки, в которой по-хозяйски умещалась половина моих холостяцких вещей, хапнул, к балу одеваясь, верхние из стопки носков. Приехал, поздравил, успел — не начинали ещё. Через полчаса застолья курящие, как водится, вывалили на балкон, я — за ними, точнее за одной, абсолютно того не стоящей особой. Ну и, впечатление, верно, желая выгодное произвести, пыжился несколько. Наверное, «пальцы гнул»: в шикарном своём ново-русском костюме и галстуке — глупо бы иначе было! Но вот что ногу за ногу вычурно заложил — это точно. Потому как Светлана, сидящая в комнате, на диване — точно напротив балконной двери, — порванный на всю пятку носок углядела. Отчётливо
и ясно.
— А чего это у него?
А ничего! Просто эта пара носков была к штопанью предназначена, а потому и положена мною поверх других — чтоб не забыл.
Вот и напомнили вовремя!
Зато стильно как! И в духе определённом времени того, опять же.
В следующий день рождения я поздравлял Аллу радиограммой с моря: «Жаль не смогу сверкнуть пятками».
А ты теперь тут расстарайся, вытворяй нечто Светлане Зоркой! И попробуй только огрешничать — высмотрит в два счёта.
А Гаврила и не халтурил! Он уже понял, чего на самом деле хотел здесь изобразить, и в том, что хозяевам исполненное понравится наверняка, теперь не сомневался. Вопрос
оставался лишь со временем окончания. Но здесь прожжённый в убеждении заказчиков
мастерюга использовал безотказный свой довод: «Пусть я день-другой на это потеряю, но вы-то всю жизнь смотреть будете!» Резонно! Веселее теперь пошло дело — чередовались уже в кирпичном массиве и каменные ниши. Подножные, собранные хозяйкой при копке участка, подобранные мною по дороге камешки ринулись, тесня друг друга, занимать своё место согласно форме и цвету. А в такие моменты несло Гаврилу безудержно…
А тут ещё железный камнетёс в подмогу прибыл — станок для мокрой резки мы с Витей привезли, и я уж разместил. Тот самый, что купил я за свои деньги, с выданного, по случаю начала на Ушакова «палубы», аванса («Уважуха», — оценив агрегат, сказали тогда Лёша-с-Витей — неразлучные тамошние отделочники). Тот, что стоически перенёс два летних сезона и зиму — не сломался, родной! Перегрыз больше двухсот метров толстенного камня, и только в последнем уже шаге стал задыхаться без «полетевшего» таки водяного насоса, да «захрипел» пошедшим в разнос подшипником. Подшипник сменили, да так, что работал станок теперь почти бесшумно, а не как турбина авиационная на взлёте: когда на Ушакова заводился, весь дом слышал и благодарил. А насосик водный взамен куплен был в зоомагазине «Какаду» — для аквариумов. Не такой, ясно, был он мощности, и включать его в гнездо переноски нужно было каждый раз отдельно, но фырчал исправно, и даже умиротворяюще — лил воду на колесо режущего диска старательно. И сейчас стоял четырехногий во дворе у хороших людей, среди вольного простора, под высоким небом с плывущими суровыми тучами. Совсем, впрочем, не страшными — после тех людей, что, не давая покоя, гоняли Гаврилу со станком этим по двору, как Богом избранный народ по Палестинам: везде мешал.
И когда там, заводя станок, я, случалось, думал грешным делом, что если вот эти мои руки — причина рабства здесь моего, так может, лучше будет их по локоть отрезать, он, казалось, жужжал под ухо: «Руки-то при чем? Голова виновата — её и суй». Но бестолковка под семиметровый подъём диска влезть никак не смогла б — с камнем-то пятисантиметровой толщины мучился!
Хорошо, что цел остался — теперь хорошим людям доброе дело делал. Ниши-то каменные так хозяйке на сердце легли, что в полуденном походе к морю — за галькой для сооружения — она выдвинула Александра вперёд себя.
