"Не бойся. Там не страшно..."

Рассказ.

Когда всё кончилось, сначала стало тихо. Ушла боль. Утихли страхи. Непривычно очень. Но кто чувствует эту непривычность? Нет ни тела, ни мозгов, значит и ума не должно быть. Если ум в мозгу. Но сознание осталось. Значит, что-то всё-таки осталось.
Так. Спокойно. Раз нет боли, то и тела нет. Есть лёгкость, есть сознание. Кто всё это думает? Я ведь умер. Кто такое это "я", которое продолжает думать?
И чем я смотрю, если нет тела и нет глаз? Значит, могила это не конец. Правда не конец.
Это первое, что я понял.

***

- Будто про меня пишет. Про детство особенно. Про метель и сосульки. Про то, как я жевала снег. - Слышу чей-то голос. Близко-близко. - Интересно, сколько ему сейчас лет? И где он рос? Всё про меня.

- Что это? Кто это? Кто говорит? Кому говорит? - Я - непонятное существо, умеющее слышать. "Я", которое прежде было человеком. Потом человек состарился и умер. А это "Я" продолжает существовать, слышит и, возможно, способно даже видеть.
И никакое оно не новое это "Я". Оно прежнее. Думает, как при жизни.

- Так легко и предельно просто пишет об одиночестве. Хотя и о себе, но всё время кажется, что обо мне. Случайно наткнулась в интернете. Надо Райке и Людке это посоветовать. Пусть почитают. Что там у него дальше? Три часа ночи, а отрываться не охота. Ладно, надо спать. Завтра после работы ещё почитаю. Как его зовут? *АВИ* - какое странное имя. А... Это псевдоним. Всё. Спать, спать, спать...

- А мне не хочется спать. Это плюс. Мёртвые не спят. Весело. Интересно. О! Вижу! Женщина в возрасте, немолода, но со следами былой красоты. Укладывается баеньки. Как странно. Она говорила, а губы не шевелились. Похоже, она думала. А я слышал. И так будет всегда, когда будут вспоминать обо мне? Забавно. Не знает ещё, что меня нет в живых. Что осталось от меня у них, живущих? Тексты. Мои тексты. У некоторых из них память обо мне. Но память скоро сотрётся. Даже у близких. У друзей раньше, у родных чуть позже.
А кто у меня родные? Нет их среди живых. Раньше меня ушли.
Я никогда не любил похороны. Старался не бывать. Смотреть, как в землю опускают ящик с холодной оболочкой, не интересно. Традиция людей. Прощание с телом усопшего. Да разве я тело любил? Я их живых любил. Настоящих. А тело, как старый, поношенный костюм. Теперь я и сам без тела.

***

- Ну, давай за Андрюху! Не чокаясь. Не плохой был парень. Конечно с придурью. Но кто сейчас без неё? - Вижу пару друзей, за меня пьют. Поминают. Водочка, закусочка, дым сигаретный за столом. Бывало и я любил этот простой мужицкий антураж. А теперь со стороны смотрю.
Они не знают, что я здесь. С ними. Не могут знать. Чувствую себя шпионом. Невидимкой. Забавно.
- Да. Странный он был. - Слышу продолжение разговора. - То болтает без умолку, слова не вставить. А то замолчит и в точку смотрит. Я слышал, он в последние годы немного умом подвинулся. Книжки писать начал. Пить совсем бросил.
- Это точно. И я заметил. Перестал ко мне приезжать. Сколько его ни звал к себе, он всё причины придумывал. Дома сидел и сочинял свою белиберду.
- А ко мне приезжал в последний год пару раз. С виду нормальный. Но молчаливый стал больше. А, если и говорил, то только о своих книжках. Но вот слушать он умел, как никто. Теперь это редкость.

Мне было приятно видеть друзей. Слушать их разговор. Читать их мысли. А что у меня ещё осталось? Только это. Никакими знаками дать знать о себе я не мог. Только смотреть и слушать. И, как я уже догадывался, слушать о себе мне придётся ещё долго. От разных людей, от моих живых читателей, от бывших жён и любовниц, от моих детей. От тех, кто жив и помнит.
И не только хорошее слушать. Но и узнать о себе и всё то, о чём забыла моя совесть. Всякое было в жизни. Они ещё напомнят мне мои гадости и подлости. Вспомнят меня низким, отвратительно трусливым и слабым. Люди помнят меня и таким. И я должен быть к этому готов. Среди них меня нет. Но остались мои поступки, мои ошибки, мои тексты. Я всё это заслужил.

И буду выслушивать о себе всё. А чем мне здесь ещё заниматься? Только этим. Сознание и совесть - это всё, что у меня осталось в этом странном мире теней и света.

***

Голоса на время смолкли. Друзья, видимо, заговорили о чём-то другом. А я, похоже, мог слышать только о себе. Пока затишье, самое время осмотреться.
Ни райских просторов, ни адских костров не увидел. Ни Ангелов поющих, ни демонов кошмарных. Пустота. Ни неба, ни земли, лишь пустота.
Нечего и рассматривать. Ни звёзд, ни солнца, ни луны. И воздуха нет. Тишина, безмолвие, отсутствие всего. Только моё сознание и совесть.

А желания? А желания остались.
Они так впечатались в моё сознание, так глубоко въелись в душу. Как татуировка в тело. Хочется курить. Губ нет, горла нет, лёгких нет, а хочется. Вот же, блин... Не успел бросить при жизни. Теперь вот мучайся. Ладно. Это не самое худшее.
Значит, троица. При мне сознание, желания и совесть, а больше ничего. Конечно к этому привыкну. Развлечение одно. Выслушивать мысли знакомых, друзей и читателей. Обо мне. Пока не забудут.
А забудут, тогда что? Пока не знаю.

Вот хочется писать. Рассказик сочинить. Проклятое желание. Тут ни бумаги, ни стола. Даже и рук то нету. А писать хочется. Буду терпеть.

***

- Смотри, как он начинал. Сначала писал о детстве, о работе, о своих чувствах. - Слышу я голос молодой женщины. Лет тридцати. Пригляделся. Нет, раньше я её не видел. - И только в двух последних книгах он начал по-настоящему сочинять истории. Всё интересней и интересней. Сюжеты уже не из своей жизни, а, в основном, выдуманные. Но не менее правдоподобные. Он будто полюбил проживать чужие жизни в своих книгах.
Я вижу просторный зал со стеллажами книг. Нет, явно не квартира. Библиотека. Неужели меня и в библиотеках читают? Разве сейчас ещё ходят люди в библиотеки? В век интернета и телевидения. Интересные экземпляры, до сих пор не разлюбившие бумажный запах книг и шелест страниц.
Две подруги, термос с кофе, две чашечки на столе. Неужели библиотекари теперь разрешают пить кофе в читальном зале?

- Может он и любил проживать чужие жизни в своих книгах, только мне непонятно, почему у него почти ничего нет о любви. Самой обычной человеческой любви мужчины к женщине. У него всё о страданиях и одиночестве, о покинутых всеми стариках, о несчастных женщинах и детях-инвалидах. Он что? Никогда не любил?
- Думаю, что любил. Но или не хотел раскрывать эту, слишком интимную для него, тему, или просто не успел.
- Как не успел? Он уже умер?
- Ты не знала? Девять дней назад похоронили.
- А ты откуда узнала?
- Мне из Новосибирска написали. Там подруга живёт, она лично у него книги с автографом покупала. Тоже случайно узнала. В последний год он мало появлялся на люди. Пришла в союз писателей на литературную встречу, там ей и сообщили. Умер тихо, незаметно.
- Земля ему пухом. Интересный писатель был. Своеобразный. Теперь так почти никто не пишет. Читаю его и душу наизнанку выворачивает. Но бывает и смешно. Столько иронии к себе, фантазии.
- Да почему был? Он и остался писателем. Ещё увидишь, как к его книгам слава придёт. Только ему при жизни признание нужно было. А теперь только посмертно. У нас, в России, почти всегда так.

***

Я слушал эту беседу за кофе, и стало так хорошо и спокойно. Они правы. Теперь мне не нужно уже ничего. Ни денег на жизнь, ни славы, ни тиражей, ни издателей, ни верных и преданных поклонниц. Всё это в прошлом.
Моё "Я" лишилось земных потребностей. Почти всех. Только вот курить охота. Думаю, и это желание стихнет в Вечности и испарится. Стихнут разговоры обо мне и моих книгах. Умрут мои читатели. Сгниют в земле мои книги. Или сгорят в пожаре безумной ядерной войны. Кому сейчас нужны мои мысли, записанные в редких книгах? Их и при жизни то почти не покупали. Люди озабочены своим, земным, насущным. Это вполне нормально.

Но вот как донести до живых, что смерти нет? Что совесть не умирает. Что сознание вечно. Не знаю. Пока не знаю.
Ведь все мои ниточки, связывающие меня с земным миром обрезаны. Нет. Не все. Обо мне помнят, думают и говорят. Значит, ниточка есть. Последняя не разорвана нить. Она от людей ко мне. И от меня к ним. Я должен не потерять эту связь. Ещё не знаю как... Ещё не знаю когда... Но я достучусь до их сердец... Они живы. И я жив. Пока цела эта последняя нить.

***

А что это за звуки? Противное жужжание... Ещё и скребётся что-то. А...
Это муха на мою книгу села. Вот поганая зараза! Лапки задние чистит на моей обложке. Вдруг ещё и нагадит! И согнать не могу. Вот они минусы загробной жизни. На мою книгу гадят, а я смотри.
Вижу, подходит товарищ мой. Вот молодец. Умничка. Согнал насекомое.
Будто желание моё предугадал. Слава ему. Слава!
- Слышь, Серёга. Похолодало, что ли? Может печку затопить? - Лёха берёт в руки мою, спасённую от надругательства мухой, книгу. - Давай я растоплю.
- Тебя от недопития морозит. В доме тепло. Ну растопи, если мёрзнешь. - Отвечает Сергей.
- У тебя газеты есть? Чем растапливать то? Или эту порвать?

Тут до меня доходит, что Лёха, согнавший муху, собирается растапливать печь моим шедевром. Уж лучше бы на книге сидела и гадила муха.
- Положи. Это мне Андрей подарил. Даже подписал на память. За диваном газеты. Поленница на дворе, под навесом.
Моя книга вторично спасена. Вот чего я был лишён при жизни, так это наблюдать судьбу моих книг. Кто-то с ними в туалет ходит, явно не для чтения. Кто-то печь растапливает. Кто-то на них селёдку и колбасу режет. Кто-то из моих страничек кульки для семечек вертит. А кто-то читает и перечитывает.

***
- Да у него же вся проза любовью пронизана. - Слышу я продолжение разговора в библиотеке. - Ты, Лиза, что чувствуешь, когда читаешь его роман или рассказы?
- Тепло, нежность, иногда сострадание.
- Это и есть свойства любви. Тепло, нежность и сострадание. А что тогда тебе не хватает в его книгах? Постельных сцен? Поцелуев при луне? Охов-ахов, эротики? Настоящая любовь тиха и не показушна.
- Тогда почему его не печатали при жизни? Все свои книги, насколько мне известно, он издал на свои деньги.
- А ты сама посмотри, кого сейчас печатают при жизни. И что печатают? Иронические детективы, фантастику для подростков, кулинарные книги, эзотерику, разношерстную магию, эротику, пособия по бизнесу и маркетингу. Из классики переиздают только зарубежных авторов. Из русских только пять-шесть популярных прозаиков. Поэзию вообще перестали публиковать. Зачем мне было бы ходить в библиотеку, если бы это было сейчас в книжных магазинах? А цены на книги какие? *АВИ* в магазинах не купишь. Только заказывать в интернете. Или в библиотеках читать. Да и то, далеко не во всех.

Женщины опять были правы. Издатели меня игнорировали. В журналах издавали не часто. Было время, когда я засомневался в себе и хотел бросить писать. Не получилось. Не издавали, но не писать я тоже не мог.

***
Ещё я видел сны о себе. Конечно умерев, я не имел желания спать. Но мог видеть чужие сны о себе. Всё, что касалось моей персоны, разговоры, мысли, сны, обязательно доходило до моего взгляда, слуха, вплоть до ощущений.
Однажды я снился семидесятилетней даме из города Юрга. Она уснула. Тут якобы явился я и начал её щекотать в самых разных местах. Пожилая женщина заливисто хихикала во сне, смущалась и игриво просила меня перестать. Перестать я никак не мог, потому что снился ей. И выключить этот пошлый бред не имел никакой