Его там не было
Коридор с бледно-голубыми стенами тянулся так же бесконечно, как и речь человека, который шагал рядом со мной. И речь его казалась столь же пустой, как весь этот безлюдный коридор. О чём может рассказать дежурный врач гостю, вроде как представляющему руководство? О маленькой зарплате, недостатке необходимых медикаментов и оборудования, о катастрофическом состоянии корпуса больницы и даже намекнуть на недовольство государственной властью.
Тем не менее, я внимательно слушал этот поток бесконечных жалоб, с трудом преодолевая желание заткнуть сей источник болтливого вдохновения. Впрочем, такие люди имеются везде и их следует терпеть, как всякое необходимое зло. Ко всему прочему, халат выданный мне, оказался слишком мал, отчего я ощущал себя обряженным в смирительную рубашку. Нет это конечно некоторым образом сближало с обитателями палат, мимо которых мы шагали, но я же не стремился к полному сближению!
- Кстати, - наконец изрёк Андрей, как звали этого, не в меру болтливого молодого человека, сорока семи лет, – после того, как вы утолите своё любопытство, будьте так любезны, пройдите в ординаторскую.
Я вопросительно взглянул на спутника и тот немедленно пояснил, тускло отсвечивая плешью:
- Вы у нас сегодня – не первый посетитель. Тот, что пришёл первым, сказал, что вы обязательно придёте и обязательно пожелаете с ним поговорить. После беседы с пациентом, понятное дело.
- И как же зовут того, который пришёл первым? – спрашивал я скорее, ради проформы.
- Пётр, если я ничего не перепутал, - дребезжащим тенором ответил Андрей. – Он так и сказал: называйте меня Питером. Высокий такой мужчина, широкоплечий и глаза у него чёрные – пречёрные, никогда прежде таких не видел. И ещё кожа на лице, мне показалось, что она слишком бледная. Он видимо чем-то болен.
- Это не болезнь, - хмыкнул я, с трудом удержавшись, чтобы не открыть истинную причину бледности Питера. – Просто он очень много времени провёл вдалеке от солнечных лучей и поэтому его кожа утратила способность воспринимать ультрафиолет.
- Не вырабатывается меланин? Случается, - Андрей вновь кивнул, и я увидел каплю пота на его лысине. Нет, почему-то этот человек сразу начал вызывать у меня неприязнь. – У нас тоже, некоторые клиенты, из тех что сидят безвылазно, лет через пять становятся, как снеговичики. Особенно женщины. Санитары от таких балдеют! Нет, не все, конечно.
- Сделаем вид, что вы этого не говорили, а я не слышал, - я с огромным трудом скрывал презрение к этому представителю рода человеческого. С каким тошнотворным наслаждением он произнёс это: «особенно женщины»! Для полноты картины не хватало только слюны на подбородке.
- Да, да, - Андрей испуганно усмехнулся и с подобострастием посмотрел на меня. – Неудачная шутка, ха-ха, согласен. Знаете, вертишься постоянно среди психов, вот и у самого что-то такое…
- Проехали. Расскажите лучше о нашем пациенте, - я решил сменить тему, дабы избежать новых «неудачных шуток». Тем более мне было интересно узнать мнение заинтересованного человека об этом случае.
Дурацкое выражение на лице врача, сменилось осмысленным. Очевидно погружение в профессиональные проблемы пошло моему спутнику на пользу. Андрей двинул бровями, наморщил свой чересчур высокий лоб, шмыгнул носом и просветлел лицом. Очевидно отыскал точку отсчёта, от которой решил вести рассказ.
- Пациент – мальчик восьми лет, - Андрей показал рукой расстояние от пола, что видимо должно было символизировать рост. – По нашей линии – никаких отклонений, до происшествия. В меру умный, в меру общительный – всё в норме. Семья полная – отец и мать. Оба работали, в чрезмерном употреблении алкоголя и наркотиков не замечены. По информации соседей и знакомых, чуть ли не идеальная пара. Сюда.
Андрей открыл дверь, и мы поднялись по узкой лестнице на этаж выше. Прошли по короткому коридору и остановились у двустворчатой двери с армированным стеклом. Здесь, за меленьким столико спала рослая плечистая женщина в синем платке, под которым угадывался короткий ёжик волос. Очевидно спящая услышала наши шаги, потому что подняла голову, и я увидел плоское, ничего не выражающее лицо. В воздухе ощущался аромат спиртного.
- Петровна, опять спишь на работе! – Андрей погрозил пальцем и покосился на меня. – Ещё раз повторится – вышибу, к чёртовой матери, не погляжу на былые заслуги.
Вся эта тирада, вполне очевидно, предназначалась исключительно для меня и как мне кажется, здесь не было никого, кто бы это не понимал. Поэтому женщина, не изменившись в лице, откашлялась и прогудела сиплым басом:
- Да я только на секундочку глаза прикрыла.
- Ладно, смотри мне, - врач махнул рукой. – Дай ключ от сто восемнадцатого.
- Что-то зачастили вы туда, - Петровна рылась в столе. При этом она каким-то странным способом один глаза направляла вниз, а вторым изучала меня. – Сначала – один, таперича – другой. Да ещё и в такое время.
- Не твоё дело! – Андрей ещё раз погрозил пальцем. – И не спи, зараза такая. Я проверю.
Когда мы выходили, я оглянулся: голова Петровны плавно опускалась к заветному столу. Андрей ускорил шаг, очевидно, чтобы я не услышал стука и храпа. Кроме того, он продолжил свой рассказ.
- В общем обычный мальчик из благополучной семьи. Но всё хорошее рано или поздно заканчивается. Как-то раз вся семья на своём автомобиле возвращалась из отпуска и…Короче, обычная история: бухой водила грузовика, машина всмятку, а оба родителя – в морг. Трагедия, такое дело.
Меня несколько покоробило то равнодушие, с которым врач поведал о гибели молодой семьи, но я промолчал. Какой смысл укорять в цинизме именно этого человека, если подобное успело стать своего рода нормой в отношении современных людей? Для спутника погибшие были абстрактными фигурками в сводке телевизионных новостей. Вот они есть, а вот их нет, достаточно щёлкнуть кнопкой на пульте.
- Мальчик каким-то чудом умудрился уцелеть и даже не получил ни единого перелома. Чудо, м-да. К сожалению, единственная полученная им травма, черепно-мозговая, едва не свела пацана в могилу. По дороге в больницу диагностировали клиническую смерть, - Андрей помолчал, видимо для создания интриги, - и она продолжалась порядка полутора часов. Мальчику очень повезло, что его оперировал лучший нейрохирург область, а он никогда не бросает работу, пока есть самый ничтожный шанс. Эту операцию до сих пор считают чем-то невероятным.
Андрей покачал головой, словно сам не мог до конца поверить в рассказанное. В этот самый момент мы остановились перед белой дверью, на которой висел старый покосившийся номер: «Сто восемнадцать». Однако врач не тропился открывать её. Задумчиво уставившись в конец коридора, Андрей вертел ключ на указательном пальце. Где блуждали его мысли, я не знал. Должно быть очень далеко, потому что спутнику потребовалось достаточно много времени, чтобы вновь сфокусировать свой взгляд на мне.
- Можно, я закончу свой рассказ? – попросил он, как-то непривычно жалобно. – А то ваш предшественник вообще ничем не интересовался. А просто выгнал меня из бокса. Не знаю, что там происходило, но вышел он оттуда крайне расстроенным.
- Продолжайте, - разрешил я, пожав плечами. В конце концов, я не испытывал особого желания как можно быстрее попасть за эту обшарпанную дверь с покосившимся номером. Мало того, я испытывал нечто, вроде страха. Страха войти внутрь.
- Так вот, около месяца мальчик лежал в реанимации, пока не стало окончательно ясно, что его жизнь – вне опасности, - Андрей заметно приободрился, когда я разрешил ему закончить рассказ. – Но появились сомнения в психической стабильности пациента. Память сохранилась полностью, но произошли сильные изменения психотипа, если вы понимаете, о чём я. Ребёнок стал необщительным, полностью замкнулся и непрерывно пребывал в депрессии. Кроме того, были замечены попытки суицида, сначала – робкие, а после всё более настойчивые.
- Гибель родителей – тяжёлое испытание, особенно в таком возрасте, - сказал я, искренне надеясь, что дело именно в этом. – Многие дети плохо переносят расставание с близкими родственниками.
- Так дело в том, - Андрей насупился, - что он до сих пор не знает о том, что его родители погибли! Мало того, он никогда не просил, чтобы они пришли его проведать и вообще ни разу не вспомнил о них. В общем, когда попытки самоубийства начали сменяться приступами агрессии в адрес окружающих, мальчика пришлось изолировать. Сначала его пытались держать в обычной клинике, но после того, как поведение пациента стало опасным даже для взрослых санитаров, ребёнка перевели к нам.
Андрей помолчал. Сейчас он напоминал бегуна, перед финальным отрезком трассы.
- Мальчик ни с кем не общается, ничего не говорит. Он или лежит в позе зародыша, или ведёт себя, точно дикое животное, запертое в клетку. Вот почему меня очень удивил сам факт того, что ваш коллега вообще сумел с ним пообщаться.
- Пётр – великолепный психолог, - я улыбнулся, вспомнив кое-что. – Нет ни одного человека, к кому бы он не смог подобрать ключик.
- Думаю, у вас получится не хуже, - судя по всему, Андрей решил мне польстить. – Только заклинаю вас, будьте как можно острожное – пациент может оказаться по-настоящему опасен.
- Учту, - я подождал, пока он скрипел ключом в замочной скважине. – Если не возражаете, я хотел бы побеседовать с мальчиком наедине. Боюсь при свидетелях у меня не получится установить с ним контакт.
- Ваш предшественник сказал то же самое, почти слово в слово, - мрачно кивнул Андрей и осторожно открыл необычайно толстую дверь. Изнутри она оказалась оббита чем-то мягким зелёного цвета. Андрей щёлкнул выключателем и в боксе вспыхнул тусклый свет. – Заходите, но я ещё раз предупреждаю: будьте осторожны. Если что-нибудь случится – зовите, я буду стоять здесь и помогу.
- Очень вам благодарен, - сказал я и шагнул внутрь. – Будьте любезны, закройте дверь. Когда я закончу, позову.
Тяжёлая дверь с протяжным вздохом закрылась, и я услышал, как ключ провернулся в замочной скважине. Теперь я мог осмотреть помещение, в котором оказался.
Вообще-то осматривать оказалось нечего. Очевидно, бокс предназначался для буйных пациентов, поэтому никаких предметов здесь не казалось. Мягкая губка зелёного цвета покрывала не только стены, но и пол с потолком. В свете единственной лампы было видно щуплую детскую фигурку, которая калачиком свернулась в дальнем углу помещения.
Стоило мне войти, и мальчик тут же поднял голову, глядя в сторону выхода. Теперь я мог хорошо рассмотреть лицо пациента. На вид – обычный мальчик, семи-восьми лет от роду. Разве что очень тощий, так что больничная пижама висела на худых плечиках, как на распорке огородного пугала. Короткий ёжик волос не мог скрыть толстой белой гусеницы шрама, идущего от затылка к переносице. Но выражение лица…
Оно было абсолютно не детское, точно физиономию старика приделали к детскому телу. Да и вообще, глубокие морщины рассекали лоб, а черные круги вокруг провалившихся глаз смотрелись, точно пятна сажи. И глаза больше напоминали две дыры, которые вели в чёрную бездну.
Мальчик привстал, оскалился и я услышал какой-то сдавленный звук, напоминающий гортанное рычание. Ну что же, понятно, почему Андрей меня
