КАРЛ

после знакомства, высказала недовольство его режущим слух именем.
− Карл! Что за имя для русского! Я буду звать тебя Кириллом! Может возьмешь и поменяешь имя официально?
Имя своё Карл менять не стал, но дома и на людях жена стала звать его Кириллом. С дочерьми было проще. Для них он был просто папа. А некую нелепость ситуации с именем пережили легко, – Карл, так Карл.
Молодости дано легко принимать новое и необычное.
Теперь вот иные времена. Всё западное в большом фаворе. Младшая дочь, выходя замуж, уперлась и простую русскую фамилию  мужа не взяла, – со скандалом сохранила фамилию отца. Её имя в сочетании с отчеством звучало и вовсе по-европейски − Анна Карловна Инсберг. Дочь этим бравировала, считая, что это её как-то выделяет из толпы.
Карл много читал и думал о своём истинно родном городе Кенигсберге. Особенно его взволновал старый альбом, в котором он нашёл подробную карту и несколько старых, больших фотографий города, сделанных еще в конце 19 и в начале 20 веков. На этих фото Кенигсберг, – город Канта, представал как каменный современный европейский город с рекламой на фасадах домов, с мостовыми из брусчатки, каменными разводными мостами, конными экипажами с внимательными аккуратными кучерами, любопытствующими мальчишками в аккуратных костюмчиках и девочками в светлых платьицах и шляпках. Вот через мостовую, мокрую после дождя, сразу за грохочущим трамваем, улицу переходят люди, и среди них почтенный господин заботливо держит под руку молодую стройную особу. Женщина выглядит празднично и еще держит над собой зонтик, – видимо дождь всё еще её беспокоил.
− Интересно? Кто они? Где они, эти коренные кёнигсбергцы, по которым прокатился огненный шквал и растирающий всё живое и неживое в порошок каток страшной войны?
Рассматривая фотографии, Карл невольно ловил себя на мысли, что он ищет знакомые лица, может отца или мамы. Ведь они познакомились в этом городе. Именно в этом городе забилось его маленькое сердце, проснулись дух и сознание, как искры огня любви его родителей.
В свой город он так и не попал. Собравшись как-то в отпуск и наметив поездку в Калининград, вдруг получил компетентный совет:
− Не нужно, тебе Карл Иванович с Вашей историей ехать в закрытый от внешних взоров город.
Теперь, вспоминая тот эпизод жизни, Карл почувствовал вновь обиду. Так и не стал он своим в этой стране. Теперь, конечно иные времена, и путь в родной город открыт, но стерлись в душе струны родства с местом рождения, и только память даёт знать о том, кто он и откуда. Да и путь не близкий в этот Калининград.
− Ни здоровья, ни денег не хватит, − отмела робкие его предложения жена, тут же, как обычно насупилась и молчала в ответ целую неделю без малого, как бы утверждая свою правоту. Надуться в ответ на что-то не до конца ей понятное, было личным стилем поведения жены.
Отступился Карл от мысли побывать в родном Кенигсберге и совершенно неведомом ему теперь Калининграде.
Вдруг вспомнилось Карлу, как в школе, в которую он поступил по прибытии с поселения в Шаманке, его взялись дразнить местные мальчишки. Услышав его имя  на уроке и, похихикав дружно в кулачок, тут же незамысловато стали кричать вслед на каждой переменке:
«Карл у Клары украл кораллы!», – и ржали теперь уже во всю глотку.
Чему так радовались, и что так их бодрило, понять было сложно. Ответ можно было дать  один, − стая почуяла чужака.
Но постепенно привыкли, сдружились и проблема растворилась. С прежними недоброжелателями Карл теперь ходил в обнимку и стал приметой, несколько необычной частью стаи. Дружить и быть верным Карл умел. Но с поступлением в техникум проблема вновь объявилась. Половое созревание обостряет конкуренцию и у статного и спортивного Карла появились завистники. Зависть обернулась жестким противостоянием и сопровождалась потасовками, когда двое-трое парней поджидали старательного Карла, то во дворе, то в парке по дороге домой и вязались, норовили задеть, обидеть, – просто так, от скуки.
Повстречав как-то своего одноклассника и поделившись с ним проблемой, получил совет, – а давай к нам в секцию бокса. Научишься драться, сразу отстанут, – силу тут уважают.
Карл пришёл по совету товарища к началу занятий и тренер, лысеющий невысокий, крепкий мужчина со сплющенным носом, набухшими надбровными дугами и посечёнными шрамами губами, пытливо оглядел парня и, отметив статность, предложил:
− Вставай в спарринг вот с ним, − указав на ладного крепыша, что методично колотил грушу.
− Выстоишь раунд против разрядника, оставлю в секции.
Карл кивнул и стал натягивать на кисти рук потрепанные, расквашенные и пропахшие потом и кровью кожаные боксерские перчатки.
Бой был скоротечным. Парнишка ловко скакал вокруг Карла и отвешивал раз за разом крепкие стремительные злые оплеухи, скоро разбив лицо Карла в кровь. Он терпел, не опускал рук, но справиться с ситуацией не мог. В один из моментов схватки, очередной удар пришёлся точно в челюсть и свет в глазах Карла померк.
Очнулся Карл от похлопываний по лицу. Тренер, склонившись над ним, привёл парня в чувство и объявил, что он прошёл спарринг и если еще не остыл к занятиям боксом, то пусть приходит в зал на тренировку.
Голова после неравной схватки гудела, губы опухли и кровоточили, под глазом набух синяк, слегка тошнило и двоилось в глазах.
После злополучного посещения боксёрского зала зрение после сотрясения головного мозга у Карла стало слабеть и пришлось вскоре выписать очки. Вопрос о поступлении в лётчики решился бесповоротно.
После изрядной трепки в боксерском зале Карл стал смелее: как-то вдруг прояснилось – помочь ему не сможет никто, только он сам может себя защитить. Нападки недоброжелателей пропускал теперь мимо ушей, а когда приставали и угрожали расправой, смотрел на обидчиков спокойно и прямо, выказывая, невесть откуда взявшийся бесстрашный характер и решимость защищаться.
Те и отступили. Стало неинтересно донимать того, кто не боится и презирает их.
Закончился курс в горном техникуме.
Жизнь Карла в новой семье, с отчимом не ладилась совершенно. Отчим, служивший в лагере возле деревни Шаманка и не раз конвоировавший его отца, присмотрел как-то среди женщин белокурую статную Марту, – маму Карла. Разузнал вертухай, где проживает тронувшая его сердце молодая женщина и взялся захаживать с подарками: то хлеб с тушенкой принесёт, то ломоть сала и головку сахара вручит. Мама смущалась, пыталась отвадить ухажёра, стыдила, когда уже стал её лапать настырный конвоир. Но тот не унимался, а вскоре и весть принёс, что нет, мол, теперь у Марты мужа, вышла такая вот нескладуха, – то ли помер, то ли удавили на лесосеке. Такая весть пришла с будущим отчимом, когда придавило отца бревном. Но, оказалось, отец избежал смертельной участи и поторопил тогда события новоявленный ухажёр. Но время шло, добил недуг отца и тогда просиявший жених примчался уже с вестью о его состоявшейся смерти.
Мама сопротивлялась напору ухажёра, но, тем не менее, сдалась.
После смерти отца вовсе стало тягостно справляться с бременем жизни. Было очень голодно и совершенно безысходно. Война гремела вовсю, и казалось, конца ей не было видно, а тут взрослый человек зовёт ехать с ним в какой-никакой город, предлагает стать женой. Показалось, что это выход из сложной жизненной ситуации и просто возможность выжить, спасти сына. Согласилась и сразу понесла от нового мужа, а в означенный срок  родила доченьку. Назвали Сонечкой.
Так они и перебрались в Черемхово, где отчим продолжил службу в охране в лагере для зеков.
Поначалу всё было в семье вполне пристойно. Но, там где нет любви, начинает лютовать злоба, коли не хватает такта и воспитания. Не получив от красавицы Марты любви и отметив, что грамотная и воспитанная женщина стесняется своего мужа, отчим стал обижать маму. Карл вступился сразу, как мог, защищал маму, за что был неоднократно бит злым и пьяным отчимом.
Потом как-то стерпелось.
Только отчим пил все более и более, а придя домой, ругался и кричал, обзывал маму «немчурой», передразнивал её акцент, специально коверкая слова и гримасничая. Однажды, придя домой пьяным и, не добившись взаимности от Марты, отчим обвинил её в том, что она до сих пор любит своего Стефана. А в отместку объявил, что её мужа тогда на лесосеке придавило бревном не случайно. Это он, стремясь завладеть Мартой, подкупил зеков удавить её мужа и скинуть бревна со штабеля. 
Случалось, что поглумившись над женой, отвесив пару затрещин, отчим засыпал изможденный собственной ненавистью, а ночью, очнувшись от угара, насиловал жену, сдавливая рот своей широкой ладонью, чтобы не было слышно рыданий.
Карл всё это слышал, но жаловаться было некому. 
Мама терпела несколько последних лет замужества из последних сил, а когда Карл уже заканчивал техникум, тихо угасла, оставив их с Сонечкой наедине с извергом отцом и отчимом.
Едва дотерпев до конца учёбы, Карл с радостью отозвался на предложение ехать на далекую шахту. Обещали жильё и хороший оклад. Пришлось оставить Сонечку на попечение её отца, и это была очередная горькая потеря в такой ещё короткой жизни Карла.
Сестру Карл позже нашёл. Оказалось отчим не долго прожил после его отъезда: вскоре напившись до потери сознания, замёрз вертухай по дороге домой, завалившись в снег на обочине.
Сонечка осталась сиротой и воспитывалась под присмотром родных отца. Выросла, выучилась и иногда слала своему брату открытки к новому году с наивными и простыми словами и пожеланиями.

Снова заскулил телефон.
Теперь жена уже звонила. Карл ответил. Жена снова спросила о том, где он и почему не идёт домой. Завтрак, мол, стынет.

Вот странность. Если он дома, жена может целый день молчать, не замечая его, а на его обращение упорно отмалчиваться, демонстрируя нежелание общаться. Но как только ему стоило выйти из дома, начинался телефонный контроль и допрос при возвращении.
Жене Карл был благодарен за долгие годы совместной жизни на севере, за дочерей, которые не забывали их и подарили внуков. Какой-то большой пылкой любви не случилось в жизни, но прожита вместе достойная жизнь, за которую он был в ответе и смог сохранить семью и добрые отношения в ней.

Карл тяжело поднялся со скамьи и направился к подъезду.
Дома Карл нашёл большую дорожную сумку и стал собирать вещи в дорогу.
Жена с тревогой наблюдала за его сборами и, наконец, резко спросила:
– А ты это куда засобирался, старый?
Не дождавшись ответа, уже нервно истерически снова задала вопрос:
– Кирилл, ты куда собрался от меня?
– Я не Кирилл, я Карл, – впервые возразил ей он. И продолжил:
– Поеду на могилку к отцу и к маме. Позвали они сегодня меня.
То, как всё было сказано Карлом, подсказало женщине, что решение принято и менять его муж не будет. Жена взялась собирать белье, готовить в дорогу еду.
На следующий день Карл стоял в дверях, и жена провожала его словами:
– Возвращайся скорее уже. Позвони, как приедешь на место.

Многое изменилось у деревни Шаманка, что стоит на берегу Иркута. Дороги в асфальте, исправно работает паром на сноровистом Иркуте, по дороге несётся поток машин. Только скала как прежде величественно громоздилась вдоль реки, да тайга, как и ранее,