Сотворение любви - Глава 18

School’s out for summer. School’s out forever. (Прочь из школы на лето, прочь из школы навсегда.) [прим: слова из песни Элиса Купера - School's out]

Проснувшись, я стал напевать эту старую песню. Она не выходила у меня из головы, пока я принимал душ и одевался. Я вышел из квартиры и спустился по лестнице, чувствуя себя совершенно свободным человеком, не обремененным никакими обязанностями. Настроение было сродни тому, когда ты вылезаешь из постели, проведя ночь с женщиной, с которой тебя не связывает повседневная бытовуха. Ты познакомился с ней недавно без каких бы то ни было перспектив на будущее. Солнце уже высоко, и ты глядишь в окно, размышляя, где бы хлопнуть аперитива.

Я вспомнил о Самуэле только у выходной двери. На улице я остановился, подумав, не подняться ли к нему, чтобы посмотреть, как он там. Какой-то китаец уже восседал на ступеньках. Кажется, я никогда его не видел. Он был гораздо упитаннее знакомых мне китайцев, и по виду тянул скорее на владельца сети ресторанчиков, чем на торговцев из маленьких оптовых лавчонок с одеждой. Я присел справа от него. Не зная, как завязать разговор, я, несмотря на ранний час, достал пачку сигарет и предложил ему одну. Китаец энергично помотал головой, скорее испуганно, нежели соглашаясь, но все же достал сигарету толстыми и умелыми пальцами. Я тоже достал сигарету и он предложил мне огоньку. Я назвал китайцу свое имя, он что-то ответил мне, вероятно, сказал, как его зовут, а потом сплюнул на середину тротуара. Мы молча курили, когда зазвонил мой мобильник.

- Какого черта ты делаешь и когда придешь на работу? – накинулся на меня Хосе Мануэль.

- Уже еду, – ответил я, – но на дорогах пробки.

- Ты же ездишь электричкой, – ехидно заметил он.

- А сегодня решил на автобусе, – парировал я, и он не нашелся, что сказать.

Не могу утверждать, что мой компаньон успокоился, но, по крайней мере, он перестал трындеть мне в ухо и жаловаться. Я тоже сплюнул, но не так далеко, как мой новый знакомый. К нам подошла молодая женщина с девчушкой. У обеих были совершенно одинаковые прически с пробором посередине, а в волосы вплетены светло-синие ленточки. Обе были одеты в белые шерстяные жакетики и красные лакированные туфли на ногах, как будто девчушка играла сама с собой и ради прикола оделась в точности как мать или старшая сестра. Женщина с китайцем трещали о чем-то на своем языке. Китаец продолжал сидеть, а женщина стояла перед ним. Девчушка же внимательно смотрела на меня.

- Ты идешь в школу? – поинтересовался я.

- Конечно, я хожу туда каждый день, – безразлично ответила она.

Я не знал, как продолжить разговор. Мне всегда очень трудно общаться с детьми. Я смотрел поверх ее головы в самую даль улицы, хотя девчушка, казалось, была не прочь поболтать со мной еще. Я смотрел на улицу и сам не понимал: то ли я просто не обратил на него внимания, то ли только что заметил. Вполоборота ко мне на боковой улочке, прислонившись спиной к стене, между вывесками китайских одежных лавчонок и дверью продуктового магазина, стоял кладовщик. Он выглядел как персонаж фильма пятидесятых-шестидесятых годов: стоял, упершись одной ногой в стену, и тоже курил. Он сменил свою бейсболку на плоскую, квадратную кепку из плотного материала. В руке кладовщик держал свернутую в трубку газету, которой ритмично постукивал по ноге. Ну, просто черно-белый гангстерский фильм с преследованиями и грабежами, в котором некий тип, стоит на улице и ждет другого, который должен выйти из парикмахерской, а когда тот выходит, первый, который ждал, швыряет на землю окурок, давит его носком ботинка и направляется следом за объектом наблюдения. Только вот объектом наблюдения был я.

- Сейчас ведь не выходные, – девчушка шагнула ко мне. Она ждала моего ответа, серьезно глядя на меня, но я потерял нить нашего с ней разговора. – Сейчас не выходные, – повторила она, – и не каникулы.

Я не понимал, о чем это она. Ее родители, думаю, это были все же родители, продолжали оживленно болтать между собой. Китайский язык очень сильно отличается от испанского, и речь китайцев была наполнена странными звуками и лишена интонации. Казалось, пара лишь обменивалась вопросами, не отвечая  друг другу. Иногда женщина смеялась, прикрывая рот рукой, словно стыдилась своих зубов, хотя на самом деле зубы у нее были ровными, белыми и необычайно красивыми. Ее жест напомнил мне о Кларе. Я представлял, что Клара смеялась почти точно так же, только прикрывала губы тыльной стороной руки, а китаянка – ладонью. Мужчина достал из кармана штанов мятую пачку сигарет и, не поворачиваясь, протянул мне, будто мы давно дружили, и церемонии нам были ни к чему. Я взял сигарету и закурил, хотя меня уже подташнивало.

Внезапно я вспомнил, о чем мы говорили с девчушкой.

- А у меня отпуск, – сказал я ей.

Она одобрительно кивнула и на прощание помахала мне рукой. Потом девчушка развернулась, стоя на пятках, и вприпрыжку побежала вверх по улице, время от времени играя в воображаемые классики и скача на одной ноге по цементным плиткам. К нам в квартал пришли разносчики газовых баллонов и привычно загремели товаром, оповещая жителей о своем появлении. Услышав грохот, лохматый пес с первого этажа просунул голову сквозь прутья балконной решетки и залился лаем.

Кладовщик стоял все на том же месте, не меняя позы, лишь слегка повернул в мою сторону голову, всем видом говоря, что ему безразлично, если я его заметил, и более того, давая мне понять, что он за мной следит. Я поменялся с ним ролями, потушил окурок носком ботинка и встал.

- До встречи, – сказал я китайцу.

- До встречи, – по-птичьи прощебетал он.

Я направился к своему преследователю, чтобы узнать, какого рожна ему нужно, и с чего ему приспичило меня пугать? Какого черта этот простой кладовщик возомнил себя большой шишкой? Я шел к нему с решительным видом, но не знал, что сказать. Я понимал, что никогда не выскажу ему то, что хотел. Я просто спрошу, каким ветром занесло его на мою улицу, и если он живет в этом квартале, дам ему возможность найти причину своего пребывания здесь. Если он предложит мне сигарету, я откажусь, причем не только из-за того, что мне плохо после двух уже выкуренных сигарет. И еще скажу, что если он когда-нибудь захочет зайти ко мне, то теперь он знает, где я живу.

Когда до кладовщика оставалось метров тридцать-сорок, он оттолкнулся от стены и пошел вниз по перпендикулярной улице в сторону перекрестка с улицей Эмбахадорес. Я не мог утверждать, видел он меня перед тем, как уйти, или нет, поскольку кладовщик стоял ко мне вполоборота. Я поднял руку, словно желая поприветствовать его или подозвать, но окликнуть не решился. Кричать на улице по такому ничтожному поводу было, на мой взгляд, неуместным. Как-то один молодой африканец с огромным, туго перевязанным веревками мешком за спиной, в которых они носят свои дешевые подделки, не поглядев по сторонам, стал переходить улицу. Я увидел, как на него со всей скоростью несется грузовой фургон, но даже тогда не закричал во все горло: “Берегись!”, а еле слышно пробормотал. Африканец мог услышать меня, только находясь рядом со мной, так что не моя заслуга в том, что фургон не сбил его: какая-то женщина схватила парня за руку и остановила. Я мог бы поступить точно также и при этом не кричать.

Кладовщик тотчас же исчез из вида, и я побежал к боковой улочке, ни к селу ни к городу вспомнив как подпрыгивала на бегу девчушка-китаянка. Добежав до угла, я заметил мотоцикл с сидящим на заднем сиденье кладовщиком. Мотоциклист ехал в запрещенном направлении, и двумя улицами ниже свернул налево. Мне не удалось рассмотреть сидящего за рулем, но это был невысокий мужчина, пожалуй, один из рабочих-эквадорцев. Я немного постоял на углу, ожидая, что мотоциклист вернется, а может, чего-то еще. На улице стояла жара, и я не был в отпуске. Во рту появился мерзкий привкус, и я подумал о том, что не завтракал. Однако, как бы там ни было, я пошел в контору.