после этого покинул совет.
Уже за своей спиной, Галл услыхал вослед себе свист и ругательства - таким образом, после его ухода, почтенные члены совета решили опротестовать его слова, но на этот шум он предпочел не обращать внимания - он видел страх в их глазах, когда говорил с ними, и точно знал, что они не осмелятся ослушаться его.
***
Несмотря на убийство куратора, управление префектуры работало в обычном порядке. Уже на утро после убийства в управе объявилось новое начальство; писцы и чиновники, не покладая стилосов, как ни в чем не бывало, трудились без заминок и проволочек, а народ все также толпился и ругался. Смена куратора никак не сказались и на службе Валерия - охрану епископа Кордубского никто не снимал, замены стражников не произошло. Стражи шли своим чередом, и стража в ночь на календы ничем не отличалась от других.
Дело близилось к закату, и, как обычно в это время, улицы города почти опустели. Обитатели охраняемого дома, большей частью, тоже готовы были отбыть в гости к Морфею. Лишь советник, как обычно по вечерам, что-то сочинял, обложившись кодексами, в дальней комнате; служанка всё возилась со своими плошками в кухне, да самого хозяина ещё не было дома.
«Веселые дела творятся нынче в городе, нечего сказать, - размышлял Галл, провожая взглядом шагающий в сторону площади патруль (дежурства ночной стражи тоже не были отменены; несмотря на потерю командира, вигилы исправно и точно несли службу по городу под руководством его временно назначенного заместителя). – Это что же получается? Префект сводит счеты с куриалом, Планк копает под префекта, Фест, похоже, и вовсе замыслил извести их обоих, ну а мне в этой комедии отведена незавидная роль мальчика для битья, - он угрюмо усмехнулся. - Как тому рыбаку, которого засудили за смерть Марцелла и Аттала-младшего. Вот уж небылица. Ха-ха! Вы это мне будете рассказывать? Тому, кто знает, как устроена охрана высших чиновников от и до? Понятное дело, что в убийстве Марцелла сработал спец, вроде Саратия, а может и он сам. Кстати, пора бы тебе уже объявиться, - мысленно обратился он к другу. – Вот уж кому и впрямь не позавидуешь, так тебе. Попал ты в сети к оркам, приятель, теперь будут тебя пользовать, пока не просчитаешься. Вот тогда сразу за все и дашь ответ сполна. Что ж, ладно, поглядим ещё, кто кому будет на поминках прощальный панегирик петь… Тааак… - Галл заметил решительно приближающуюся в его сторону женскую фигурку, ещё издали без труда узнав её, – только тебя здесь и не хватало!»
Пантия неплохо устроилась во дворце, чувствуя себя там едва ли не более значимой фигурой, чем сам префект. При том, что вся её обязанность заключалась в сопровождении Сабины на прогулку и редких беседах с хозяйкой по душам. Зато в её распоряжении было все, что ей заблагорассудится, от самых разнообразных и изысканных украшений и одежд, до свободного времяпрепровождения. Секрет счастья заключался в тайных знаниях, которыми обладала Пантия. С одной стороны, она нужна была своей патронессе, ибо той больше не с кем было поделиться сокровенным, - а иногда Сабине просто необходимо было выговориться. К тому же Пантия, в отличие от горделивой неприступной Сабины, быстро сошлась с атталовскими наложницами и часто забавляла новоявленную префекторшу свеженькими гаремными сплетнями. С другой же – она слишком много знала о подруге, и без стеснения использовала это преимущество в своих интересах.
Правда в этот раз она отправилась в путь на ночь глядя с разрешения и даже по поручению самой хозяйки. Все дело было в том, что по Александрии весьма быстро распространились слухи, будто Валерий Галл, самый известный и прославленный колесничий Александрии, прямо на городском совете объявил своей невестой Лидию - дочь убитого колонами куриала и родную сестру нынешней жены префекта. После череды страшных убийств, посеявших в городе страх и панику, эти толки стали своеобразным отдохновением для александриек, и последние дни все городские кумушки только об этом и судачили. И вот, как только эти слухи дошли до Пантии, сохранившей общение с бывшими подругами из дома куриала, она тотчас поспешила донести эти вести до ушей Сабины и, как и ожидала, получила приказ от первой матроны в городе поскорее узнать, правда это или нет. Надо ли говорить, что саму Пантию эта новость взволновала чрезвычайно, да что там – у рабыни напрочь пропал и сон, и аппетит, и всякий интерес к чему бы то ни было из того, что радовало и занимало её ещё накануне. Сначала она хотела сразу пойти и наказать коварную соперницу, эту лживую двуличную Лидию. Но, поразмыслив, решила сперва разузнать точнее, правда ли это. Её все же не оставляла смутная надежда, что это всего лишь досужая сплетня, лишь богам известно, откуда и из чего возникшая.
Неся на своей одежде знаки принадлежности к дому высшей элите александрийского общества, она могла не опасаться быть задержанной вигилами, и эти же знаки ограждали её и от нападения воров.
Выбрав одно из самых нарядных и откровенно соблазнительных своих нарядов, украсив восхитительным ожерельем шею, пышную прическу жемчужной подвеской, а уши золотыми серьгами, подаренными ей доброй патронессой, не забыв предварительно умаститься особым благовонием, и закутавшись поверх в покрывало, чтобы не привлекать лишнее внимание ненужных людей, она отправилась в путь.
- Привет тебе, о мой прекрасный возлюбленный, - самым нежным голосом обратилась Пантия к Валерию, приблизившись, сопровождая свои слова самой нежной и ласковой улыбкой, - а я тут принесла тебе всяких изысканных вкусностей прямо из таблиния префекта, прошу, уж не побрезгуй этим скромным угощением, - смиренно добавила она, ставя на лавку возле дома небольшую корзину, накрытую шелковым полотенцем.
- Пантия, твоя настойчивость и льстивые речи зажгли бы и самого Нарцисса, - смеясь, проговорил Валерий.
- И лишь ты, словно самое прекрасное и самое бесчувственное в мире изваяние, все так же неприступен и холоден к моей страсти, о жестокосердный мой возлюбленный, - с готовностью отозвалась девушка, устремив на избранника полный одновременно и горькой укоризны, и неги взгляд.
- Кто тебе это сказал? – изобразил удивление Валерий. - Плюнь в глаза тому лжецу!
- А между прочим, мне стоило большого труда выбраться из дворца, - радостно защебетала воодушевленная его словами Пантия, приблизившись к возлюбленному и заглядывая ему в глаза. - Сабина не хотела меня отпускать, то то ей надобно, то это, такая несносная у меня хозяйка...
- Какая ещё Сабина? Кто это? – нарочито равнодушно бросил Валерий, приобняв девушку и привлекая её к себе.
- Да так, никто... - отвечала Пантия, просияв. – Никто не может противостоять нашей любви, о несравненный мой возлюбленный, - она тесно прижалась к нему, обхватив за шею, и обдавая приторным густым, зажигающим кровь, терпким ароматом. – Ты принадлежишь мне, а я тебе. Любовь сильна как сама смерть, её стрелы огненные, пламень её силен, реки не зальют её. Ты тот, кого любит душа моя, вид твой любезен, ласки твои лучше вина, уста твои сладость, - на этот раз Пантия не повторила прошлой ошибки и не отводила завораживающего взгляда своих черных блестящих глаз, а её губы, что-то так сладко певшие, оказались такими же сладкими на вкус, что и её речи…
- Вот это я понимаю, служба, - раздался рядом смех, рассеявший вязкий морок объятий Пантии, - лучшей стражи, чем поцелуй красавицы и не придумаешь, всем на зависть.
- Ты откуда здесь взялся? – с досадой бросил Галл неожиданно оказавшемуся рядом с ними, словно из-под земли, приятелю.
- Тоже служба. Ну, правда, не такая почетная и приятная, как у тебя, - отвечал Саратий, все усмехаясь.
- Ты разве служишь где-то? – с недоверием осведомился Галл.
- А куда я денусь! Пристроился вот в управе, надо ж как-то на жизнь зарабатывать.
- А сюда каким ветром?
- Справу принес твоему епископу, - Саратий кивнул на дверь дома.
- Поздновато для справы.
- Ну на то не моя воля, друг. Разве я виноват в том, что мой начальник весь день дрыхнет в своем кресле, а к вечеру зенки продирает и начинает команды раздавать.
- А мне что за дело? Если твой начальник дурень, сам и выпутывайся. Не велено мне по вечерам никого впускать к преподобному владыке. Ясно тебе? Так что проваливай отсюда. Завтра приходи, и чтоб строго в урочное время, - холодно отрезал Галл.
- Эй, друг, ну может по старой дружбе пропустишь, а? – и не подумал отступаться Саратий. - А там сочтемся? - Валерий, хорошо знавший его, заметил вспыхнувшие в его глазах искорки злости, но ни вид, ни голос друга не выдавали её. – Вон у тебя и служба хорошая, и красавица-возлюбленная, да одарит её Исида счастьем и твоей любовью во веки веков! А мне что же остается, убираться восвояси, не исполнив приказа, быть битым и с позором изгнанным со службы?
Пантия с участием глянула на говорившего.
- Но, возлюбленный мой Валерий, отчего ты так суров с этим человеком? Ведь если ты не пропустишь его, он лишится верного куска хлеба, разве тебе его совсем не жалко? Прошу тебя, разреши ему пройти, пусть он исполнит приказ своего начальника и оставит нас.
- Вот видишь, из-за своей непутевости выставляешь меня каким-то злобным псом, - укорил Валерий приятеля, оставляя объятия подруги, чтобы учинить досмотр посетителя. - Оружие есть с собой? – лениво кивнул он.
- Нет, - простодушно пожал плечами Саратий.
- Ладно, проходи, только мигом.
- Как скажешь, - пробормотал Саратий.
- Послушай, Пантия, - тихо и серьезно проговорил Валерий, вновь привлекая к себе девушку, как только его друг исчез за дверью. – Послушай меня внимательно. Мне надо проследить за этим типом. Сейчас же быстро уходи отсюда и жди меня там, на нашем месте, ты помнишь? После я тоже приду туда и, клянусь всеми богами, буду любить тебя так, как никого до тебя, - для пояснения того, как именно он будет любить, он со всей страстью поцеловал её и тут же оттолкнул от себя. – Но только если ты в точности все исполнишь!
- Хорошо, - радостно кивнула девушка, и послушно поспешила дожидаться его в условленном месте.
В это время преподобный владыка, отпустив секретарей, которым надлежало быть на ногах ещё до зари, дописывал письмо антиохийскому владыке, когда пред его очами явился посланник управы. Отец Осий уже не в первый раз видел этого человека и, без каких-либо подозрений забрал у него свиток, но не успел ещё даже развернуть его, как почувствовал на своей шее удавку. Едва лишь успев мысленно призвать Бога, он стал задыхаться и терять сознание. Внезапно удавка ослабла. Откашливаясь и приходя в себя от удушья, он увидел, как подоспевший стражник, набросившись на убийцу, занес над ним меч, но промахнулся - убийца ловко ушел от удара, а меч застрял острием в дереве конторки рядом с едва не задушенным епископом.
На грохот и громкую ругань сбежались домочадцы и секретари епископа. Взирая с ужасом на происходящее, но не осмеливаясь войти в комнату, где разгорелась потасовка, они замерли на пороге. Епископ, протягивая к ним руки, пытался крикнуть им, чтобы бежали за подмогой к вигилам, но вместо этого из его горла доносились лишь хрипы и кашель.
Тем временем, стражник, настигнув спасавшегося бегством убийцу, отбросил его назад ударом
