Анвал КШБ Декады День 9 Мистерия 37

думали?! – Говно!! Подплывает Говно до деда Панька и говорит ему человеческим голосом:
   – Дед Панько! Я тебя сейчас съем!

    – Фу, Хватанюк! Да когда же, наконец, вы заткнете фонтан своего красноречия, наконец! – прервала Маркиянов рассказ мадам Рюкк-Зак, с безобидной национальной склонностью провоцируя противостояние общества с неполюбившимся ей с детства Хватанюком. – Вы, шо не видите, шо вы у приличному обществу находитесь, или где? Или нам вже никак нельзя сегодня без этого вашего… национального  колорита  у выражениях обойтися? Наконец, если вам самому культуры-мультуры не хватает, то обратите ваше внимание, шо здесь, кроме вас, еще и дамы находятся, между прочим, наконец!

        – Ти ба! Отакої!  То як же його сказати тоді?  Гівно воно і є гівно! Як ти його ще назвеш? – окрысился Хватанюк.  
   
 *   Вот тебе раз!  То как же его сказать тогда?  Говно оно и есть говно! Как ты его еще назовешь? – окрысился Хватанюк


     – Не, вы токо послушайте его, господа-товарищи-панове! Александровна, да скажите ж хоть вы ему! Я, лично, тут не собираюся здесь, в натуре, от всякого….  такого себе…  –  мадам  Феня запнулась в поиске выхода из лексического тупика, в который ее завела вспышка неприязни к Хватанюку. После «всякого» и «такого себе» с когнитивной, логико-семантической точки зрения в лучшем случае просилось слово «козел», а в худшем, пожалуй, что-то вообще не допустимое в «культурной-мультурной» среде и до чего она, мадам Рюкк-Зак то есть, даже ради Хватанюка опускаться не хотела. Валерия Александровна выручила ее:
     – В самом деле, Маркиян Рахваилович,  ну давайте … назовем это… назовем это… ну, хотя бы – Кал! –  вдруг энергично воскликнула она, радуясь своей находчивости. – Как вы смотрите на это, Сократ Панасович?
Общество снова прыснуло в кулак, а Сократ Панасович скривился и шмыгнул носом, как бы демонстрируря, что смотрит он на это хорошо. Хватанюк мрачно поглядел на Валерию Александровну, окинул таким же взглядом окружающих, размышляя, а не применить ли ему полномочия Головы в данной ситуации? Но не почувствовав, что ситуация для санкций созрела, и, главное, весьма туманно представляя себе, во что конкретное упомянутые санкции могут вылиться, он с досадой  апеллировал к мужской составляющей аудитории:



– Послухайте, панове! То ж увесь смак зникне, якщо замість мого Гівна ваш Кал буде!   *

   * Послушайте, панове! То ж весь колорит исчезнет, если вместо моего Говна ваш Кал будет!


     Однако не встретив и тут поддержки своему аргументу в пользу «гівна», сдался:

    – Ну, то нехай буде… Кал, якщо ви всі так його хочете. Отже, значить, підплива оцей ваш Кал до нашого діда Панька і говорить до нього чоловечіським голосом:
     – Діду Паньку! Я тебе зараз з’їм!
     – Не їж мене, Кал!, – каже дід Панько. – Я, оце, зараз рибки наловлю, додому віднесу, онучкам своїм юшки наварю. Добра буде юшка!**


   ** Ну, то пусть будет… Кал, если вы все так его хотите. Тогда, значит, подплывает этот ваш Кал до деда Панька и говорит ему человеческим голосом:
   – Дед Панько! Я тебя сейчас съем!
   – Не ешь меня, Кал!, – говорит дед Панько. – Я, вот, сейчас рыбки наловлю, домой отнесу, внучкам своим ушицы наварю. Добрая будет ушица!



     Произнеся эти слова, Маркиян остановился и сплюнул, фигурально, конечно: «Та той дід Панько і слова такого не знає – кал…».
     – Ничего, ничего! Продолжайте Маркиян Рахваилович.
     По-моему очень даже хорошо. Не правда ли, Сократ Панасович? Подтвердите как специалист: и звучит хорошо, и научно, и всем понятно, – приободрила его Валерия Александровна, адресовавшись по ходу дела к Фригодному, который в подтверждение ее слов согласительно покивал головою.
     – А Гівно, тьху!, чи як там його… Кал… най він лусне!… а Кал на це – вперто своє:
     –    А я тебе все одно з’їм!
     – Ні, Кал, не з’їси!
     – А я кажу, діду Паньку, що з’їм!
     – Ні, не з’їси!
     – А от і з’їм!
     – Тоді, – каже дід Панько, – я сам тебе, Кал, з’їм!
     І – з’їв…

Отак от, любі мої, Добро перемагає Зло! – закончил свою «казочку» Маркиян Рахваилович и, несколько озлобленный цензурой, которую навязала ему Феня, добавил:

– І ще раз на вас тьху, збили ви мене, к чортовій матері, з панталику. Через вас я сам ніби як гівна, чи то пак, калу наївси!**


     ** Ну, то пусть будет… Кал, если вы все так его хотите. Тогда, значит, подплывает этот ваш Кал до деда Панька и говорит ему человеческим голосом:
     – Дед Панько! Я тебя сейчас съем!
     – Не ешь меня, Кал!, – говорит дед Панько. – Я, вот, сейчас рыбки наловлю, домой отнесу, внучкам своим ушицы наварю. Добрая будет ушица!
     А Говно, тьфу ты, как там его… Кал… чтоб он лопнул!… а Кал на это – уперто своё:
     –      А я тебя все равно съем!
     – Нет, Кал, не съешь!
     – А я говорю, дед Панько, что съем!
     – Нет, не съешь!
     – А вот и съем!
     – Тогда, – говорит дед Панько, – я сам тебя, Кал, съем!
     И – съел…


Отак от, любі мої, Добро перемагає Зло! – закончил свою «казочку» Маркиян Рахваилович и, несколько озлобленный цензурой, которую навязала ему Феня, добавил:

– І ще раз на вас тьху, збили ви мене, к чортовій матері, з панталику. Через вас я сам ніби як гівна, чи то пак, калу наївси!**

     Но, вопреки его последним словам, слушатели весьма благосклонно посмеялись над «хвилософской» сказочкой Хватанюка, а некоторые и призадумались. Все, однако, с удивлением и удовольствием, а кое-кто даже и с легкой симпатией, отметили про себя положительные сдвиги в его поведении, хотя и не понимали, чему припи-сать такую благодатную перемену. Утешенный доброжелательной реакцией аудитории Маркиян повернулся к Вольдемару и произнес:

      – Ну шо, Вольдемаре, то тепер може й ти нам повідаєш  щось цікавеньке? Нумо ж, давай, не вередуй вже, мені!   **


      **– Ну шо, Вольдемаре, то тепер може й ти нам повідаєш  щось цікавеньке? Нумо ж, давай, не вередуй вже, мені!