и может выпасть мальчику степей, ибо рождён он сыном, первенцем вождя племени тайчиут рода борджигин, самого Есуге-багатура. Какого ещё счастья пожелать, когда оно само по себе подарено тебе с рождения повелением Вечного Синего Неба. озарением память выдаёт напоенный безмерной радостью и полным счастьем тот самый день, что держал он в себе, в своём сердце, ныне боясь вспоминать, вынуть из кладовой памяти.
Вдвоём, отец и сын, вышли в открытую степь, что была тогда всегда приветлива к нему. Багряно-красное зарево заката было красиво, что, казалось, от лучей огромно красного шара и травы озарились в красный цвет.
- Завтра мы поедем с тобой в земли племени унгират. Так мы с твоей матерью решили. Я часто с ней советуюсь.
- Зачем?
- Искать тебе невесту в этом племени.
Казалось, не будет предела расширенным глазам его от удивления неожиданного, но понимал он, понимал в свои девять лет.
- А где она, эта земля племени унгират? – спросил он первым делом тогда.
- Там, – показал отец рукой туда, где и могла найтись для него невеста.
- А что тогда там? – показывал он в свою очередь на закат, на уходящий диск.
- Там земли найманов, кэрэитов.
- А там? – указал он на север.
- Баргуджин-Тукум.
- А там? – рука непроизвольно указала не строго на восток, а на юго-восток.
- Там земля наших врагов, земля империи Цзинь. Них говорили тогда, что они казнили нашего предка Амбагай-хана, приколотив руки к деревянному ослу.
- Про них.
- Мы должны им отомстить по закону степей. Так положено. Все так говорят, что месть превыше всего.
- Знаешь, сынок. Мы не достаточно набрали сил, чтобы отомстить за предка. Империя Алтан-хана, империя Цзинь – могущественная империя, и смотрит свысока на племена степей, считая нас просто горстью песка перед огромным морем.
- Это так и есть?
- Так и есть. Но не в этом ещё наша беда.
- В чём?
- Междоусобная вражда племён, говорящих на языке степи. Вот эта разобщённость.
- Всегда так было?
- Доводилось слышать мне от стариков – были славные времена.
- Одной ордой поднимались с наших степей бесстрашные воины. И пошли они на запад в земли предзакатного солнца…
- Туда, где кэрэиты и найманы?
- Дальше, намного дальше, к последнему морю.
- Не знаю. Но говорят, что многие народы потревожили тогда, что поднялись они на великое переселение.
- И кто они были?
- Они называли себя хунн, хуннуд.
- Человек? Люди? Так мы же все люди. Тайчиуты, и эти кэрэиты, найманы, и эти унгират, куда мы собираемся.
- Ну вот, они так себя называли. Хочу я верить, что проснётся степь наша когда-нибудь, как в те славные времена, и встрепенётся на зависть тем, кто смотрит на нас, задираясь с орлиной высоты. И увидит Вечное Синее Небо настоящего орла. Смогу ли я на такое или нет, но есть у меня надежда на тебя.
- Почему я?
- Ты родился, когда я победил воинственное племя татар. И был среди них сильный воин. Я взял его в плен. И я назвал тебя, нашего первенца его именем Темучин, ибо от имени сильного воина и сила его, и слава его переходит к тому, кто понесёт его имя. Но не только имя вселяет в меня надежду.
- А что ещё?
- Когда ты родился, я увидел, все увидели в твоей ладони сгусток крови, твёрдый, как камень. Сколько рождается в степи, но такого никогда не было, никогда. И знаешь что это?
- Что?
- Знак Вечного Синего Неба.
В тот год, спустя совсем немного времени, отца не стало. И наступило лихолетье.
Тело его, привыкшее к холодам, как и к знойной жаре коченело в холодной воде в ожидании, когда удалятся от этого места преследователи, подобные неотступным волкам за обречённой добычей удалятся, как можно, дальше от этого места. Пока слышны их голоса чуть в отдалении.
И вдруг будто и заиндевевшей кожей, и сердцем пылкого ли юноши, что как-то утих погружённым в холодную воду, и разумом ли, пытающимся удержать тот светлое мгновение детства, но почувствовал на себе что-то такое. Да, этого он сейчас в пике заострённого мига своей пока совсем юной жизни, когда и жизнь, и свобода пока порывом беглеца висит на тонком волоске. То был взгляд, зорко пронизывающий внимательный взгляд. Вот она сила – зла! Но неужто совсем от него, от его семьи отвернулось Вечное Синее Небо?
Над обрывом берега речушки, впадающей в Онон, в темени густых сумерек стоял человек, заметивший беглеца, так и выразились глаза, остротой пристальности…
2
Продолжение следует...
То была империя, начало которой положил Чингисхан. Тогда шёл тринадцатый век по григорианскому календарю.
Внук Чингисхана Хубилай-хан был правителем империи на одной пятой части суши от всей Земли. до открытия Америки Северной и Южной оставалось два с половиной столетия, до открытия Австралии более трёх веков, пустынной ледяной Антарктиды более шести веков. И учитывая то, что в Ойкумену цивилизаций человечества входила лишь северная Африка, тогда как подавляюще большая часть её оставалась землёй неизведанной, непознанной, то можно сказать, что Хубилай-хан был властелином большей части мира, чья невероятно огромная империя немного не дотянула до Западной Европы, которая, судя по хроникам, свидетельствам, документам тех времён, находилась в состоянии близком к панике. Да и Японию охватила нездоровая тревожность, что стоило уповать лишь на то, что эти монголы были далеко не мореходами, молясь, лелея надежду на спасительный плеск волн Тихого океана…
То была империя предков, как память отдалённым эхом голоса зовущего, незримым, но прочным мостом генетики…
То вставали кентавры больших просторов…
То писалась одна из самых интригующих страниц мировой истории…