Не хватает Фёдора

но повезло: всё-таки трава, дно, к тому же оказался как раз в том самом месте, где они с Юрием затеяли купание.
Одевался Стас под неистовое комариное жужжанье и совсем уж неуместные упрёки, а то и шутки друга насчёт его приключений, сам готов был последовать за Юрием куда угодно, лишь бы поскорей и прочь отсюда, но всё же ещё раз прислушался. Если не считать комарья, было тихо, однако и тишина нет-нет да прерывалась всплесками рыбы и едва различимыми звуками, напоминающими далёкий девичий смех или плач.
— Ну что, домой или проветримся? — поинтересовался Юрий. — Раз уж с бабами обломилось!.. Не знаю, когда ты только успел всё: купался-то минут на пять поболе моего…
Стас даже остановился от неожиданности.
«Там ведь комаров не было!..»
— Ну, где ты застрял, чего ещё? Пошли, что ли?..
Пошли. Насколько это было опрометчиво, и теперь поняли не сразу — уже и нагулялись, и поразмышляли-посмеялись над Стасом, уже сочли бы всё за наваждение, но заставил насторожиться вой зверя. Доносился ли он из оврага, до которого было рукой подать, или из лесу, а до него километра с полтора, не ясно, но он приближался, становясь громче и зловещее. Не сговариваясь, друзья повернули назад, как и Стас чуть ранее на озере; старались не подавать вида, что боятся, однако делали всё спешно. Сколько времени шли… По всем признакам, пора было очутиться у Сониного дома, но тропинка как будто уводила в сторону. Да та ли самая это была тропинка?! Ещё недавно не было росы, и растительность не заплетала ноги.
«Денёк выдался, — подумал Стас, — отродясь ни от кого не бегал. — Бабы-то ладно…»
— Слушай, какого чёрта?! — возмутился он. — Два здоровых мужика — ну, стыдобища!.. Ну, собака, ну, догонит, покусает…
— Тебе это надо?
— Ну, не медведь же!..
— А если медведь?.. Кто знает, что здесь водится… Сам-то про что тут заливал?..
Пререкались-пререкались — натолкнулись на изгородь, где-то должна быть калитка. Где? Зверь рядом, слышно зловещее дыхание. Вот и калитка. Не открывается, и вертушки нет, шаришь руками, шаришь — без толку. Темень непроглядная.
Шлепки звериных лап звучат всё отчётливей и часто-часто. А если это не кавказец, а действительно медведь?.. Откуда бросится? Что непременно нападёт, нет сомнения. Шлепки где-то сзади, сбоку, спереди — всюду. Всё. Но вдруг они резко стихают — и мокрый собачий нос тихонько утыкается в Стасову ладонь. Это — Сорванец, обрадовался встрече. Потом издалека из темноты показалась и Соня с фонариком.
После этаких похождений никак было не обойтись без успокоительного. Однако женщины успели прибраться. Да ничего, что-то отыскалось в погребе, что-то в холодильнике. Брали с чем возни меньше: остатки салата, сало, помидоры, огурцы, лук… Под самогоночку да с прогулочки — вкуснотища необыкновенная!
На полу посреди комнаты — постель из одеял, покрывал, пальто, телогреек. И настенные часы методично поскрипывают. Едва улеглись, захрапели.

Сколько прошло, неизвестно, только Стас почувствовал: кто-то трясёт за плечо.
— Вставай, Михалыч объявился, — шептал друг, обдавая Стаса перегаром. — Собирай манатки — и на кухню… чтоб народ не будить.
Стас приподнялся на локти, пытаясь сориентироваться и заодно припоминая, что было накануне, и что из этого случилось наяву, а что приснилось, померещилось. Затем встал, сгрёб со стула одежду и на цыпочках вышел.
За столом, где с вечера после прогулки восседал Юрий, теперь обосновался сам хозяин дома: причёска ёжиком, худощавый, невысокого роста, с признаками хронической отёчности на лице, свойственной гипертоникам, но необыкновенно радушный и словоохотливый человек.
— Майор танковых войск, — представился он и приветливо протянул руку, — Михалыч.
— Стас.
Юрий хмыкнул, вероятно, представил предстоящие Михалычевы продвижения по службе — тот понял и поспешил успокоить:
— Теперь с одною звёздочкой навечно — пить нельзя!
— И тебе тоже? Жаль, — посочувствовал Юрий, — а то бывало, помнишь, как мы?.. И вообще, чего-то не то у вас здесь с мужиками. Вот и Олег…
Стас напялил носки, штаны, футболку и вполне готов был присоединиться к другу — тот хлопотал у плиты; фырчал чайник, точно ласковый кот, благодарный за то, что о нём вспомнили, парила, постукивая алюминиевой крышкой, вторя чайнику, кастрюля с пельменями.
— Чего ж вчера не замутили? В морозилке пара пачек, — удивлялся Михалыч. — Горяченьких бы… да под холодненькое!..
— И так осталось много чего, — отзывался Юрий. — Ну что, по чуть-чуть, за встречу?!
И понеслось. Михалыч действительно не пил — пригубил самую малость, — всё гостям подливал, зато разговор активно поддерживал: чувствовалось, истосковался по компании. Да и было им, двум Юриям, что вспомнить; да про колодец, про рыбалку про давнее житьё-бытьё в благополучное времечко.
— Слушай, Михалыч, неудобно спрашивать… про какого тут Фёдора все болтают, кто такой? — не утерпел Юрий.
Михалыч долго собирался с мыслями, морщинил лоб, вздыхал, хватался за рюмашку, но всякий раз удерживал себя от этого соблазна.
— А! Не принимай всерьёз, — махнув рукой, наконец, произнёс он. — Это бабьи присказки. Хотя… впрочем…
Стас нашёл повод осторожно вставить что-то насчёт русалок — но тоже не получил внятного ответа. Михалыч мельком вспомнил про утопленниц, про остров, которого, по правде говоря, и нет вовсе, а если кому-то и случится на него ступить, то не бывает оттуда возврата, и признался, что это всё фигня и суеверья, и принимать в расчёт нет смысла никакого.
Мужики ещё долго сидели. Когда и как укладывались — уж и не вспомнить точно; в общем-то, да и не в этом дело.
Дело в другом: нечто странное стало происходить на следующий день. Утром, когда Юрий полюбопытствовал у Сони насчёт Михалыча — мол, где да как, куда опять запропастился, — та ответила, что поедут к нему сразу после завтрака. Юрий хоть и был озадачен столь неожиданным поворотом, не стал переспрашивать, лишь заметил:
— Мы замечательно вчера… Сварганили пельмешек… Да за Михалыча в прямом и переносном — он же не пьёт совсем… ну, в смысле, так, как раньше.
— Теперь не пьёт, — грустно согласилась Соня.

После завтрака все, кроме Нины, поехали к Михалычу; Юрий со Стасом уж не стали уточнять, куда, а Анетта, похоже, знала, но помалкивала; вероятно, опять нашла какую-то причину быть недовольной мужем. Ещё собирались заскочить в магазин, пополнить Сонины и Нинины запасы: тех, что были, хозяевам наверняка удалось бы растянуть надолго, если б не визит гостей. Соня, узнав о намерении бывших соседей накупить того, сего, да впрок побольше, посетовала:
— Мы с огорода тут, озера, леса… — ведь нам привычно, нам всего хватает.
Юрий и Анетта и слышать этого не хотели.
Добрались до райцентра; с окраины это деревня деревней, пропылённая насквозь, а дальше и не нужно было. Остановились возле магазинов, их было несколько: гастроном, хозяйственный, галантерея; всё одноэтажные неказистые строения, выстроившиеся в ряд на обочине, — начали обход с продуктового. Народу внутри никого, и выбор не ахти, всё-таки не новомодный прибалтийский гипермаркет, где продавцы-консультанты меж стеллажей с товаром на роликах разъезжают, но если к покупкам отнестись с фантазией, свойственной нашим женщинам, вполне можно что-то сообразить. Вот и Анетта после краткого замешательства принялась бойко набирать товар — руки мелькают, сумки наполняются. Соня, на неё глядя, тоже разохотилась, но вдруг спохватилась, пригорюнилась: дорого, даже если пополам платить.
— Может, вернём часть?.. Зачем столько-то?..
Что соседи не барствуют, было понятно сразу, ещё накануне, но что едва сводят концы с концами, никто не предполагал. Анетта подозвала Юрия и повелительно наказала:
— Давай-ка забирай и в кассу!
За промтоварами женщины отправились одни — просили не сопровождать, да и что купили, не показали.
— Ну, всё, теперь к Михалычу, — сказала Соня, когда вновь сели в машину.
Стас взглянул на Соню и подумал, что до сих пор стесняется называть её по имени, Софья Захаровна — было б куда естественней. Но та сама говорила, что сойдёт и так, привыкла, и никакой разницы, с отчеством или без него.
Примерно через полчаса езды ещё остановка.
Юрий со Стасом недоумённо переглянулись, пожали плечами и вышли вслед за женщинами. С одной стороны за редколесьем светлелось озеро — их, говорят, здесь столько, что не счесть, — с другой всё обозримое пространство занимал поросший соснами и елями курган. Стас задрал голову кверху и увидел крест, указал на него Юрию: вот, значит, куда ехали. Только зачем?
Вспомнилось некрасовское «Чтоб крест было видно с дороги…».
Вернулись немного назад, там склон более пологий, но всё равно подниматься было тяжело. Шли молча с понурыми лицами, у каждого нашлось, о чём подумать. И вот перед глазами кладбище — деревянные кресты, ни скамеек, ни оград, ни памятных плит, — и простор, открытый ветру и небесам, и сонная дорога у подножия кургана. У одного из крестов Соня задержалась, в руках зашуршали пластмассовые цветы.
— Ну вот, Михалыч, как и обещала, привезла тебе дорогих друзей, соседей наших… Помнишь?.. Юра, Анетта… Недолго ждать пришлось…

Человек не может постоянно пребывать в горе, даже когда уходят близкие.
Кто-то осторожно пошутил, кто-то хохотнул в ответ — и разразилось веселье, безудержное, бесшабашное, сначала в машине, потом — дома. О чём говорили, что вспоминали, над чем потешались?.. Какая разница! И если б не прощаться вскоре…
А оставалось всего-то ничего: перекусить, покидать в багажник вещи — и в путь.
Анетта спросила Соню, что ей привезти из столицы — обратно ведь поедут этой же дорогой. Соня скромничала, отнекивалась, но вдруг решила:
— Знаете, что… Купите большой московский торт — давненько у нас настоящего праздника не было. Всё как-то недосуг… Только непременно чтоб большой и московский. Верно, Нин?
Нина возле бани опять затеяла стирку; толком не расслышав, о чём говорят, она стояла с раскинутыми по сторонам мыльными руками и растерянно улыбалась.
Метался на цепи и рвался к людям Сорванец, только что расправившийся с пельменным бульоном. Из-под лап летели веером земляные ошмётки, становилась всё чернее вычерченная неистовой беготнёй дуга окружности на изумрудной лужайке.
«Вроде б и не вусмерть вчера, чтобы вот так всем сразу», — размышлял вслух Стас, когда отъехали от дома, Юрий соглашался.
Перед холмом опять остановились.
— Ну что, налево иль направо?
Мгновение раздумий — и машина затряслась от смеха.


Как ни удивительно, но после посещения деревни С. на душе у Стаса стало легко и спокойно, и он вспомнил ещё несколько строк из стихотворения, которое прежде, казалось, безнадёжно позабыл.


И всё б растворилось в этой влюблённости, если б время от времени не натыкался взгляд на заросшие сорняком поля, разбитые вдрызг просёлочные дороги и жалкие домишки, подобные Сониному, если б не дума — конечно же, о нём, о Фёдоре, том самом, о котором женщины так часто вспоминали накануне. Казалось, всей нашей России, могущественной и непобедимой, но, к сожалению, необустроенной и неухоженной, не хватает этого самого Фёдора; и нехватка эта пострашней любой придуманной иль