…И дождь бил беспомощную землю, распластывая по ней траву и сбивая с чертополоха бестолковые головки. Казалось, не будет конца этому безумию. Девочка в прилипшем к телу розовом платье, девочка, которой уже дышать было трудно от сковавшего её легкие холода, сидела на шпале брошенной несколько десятков лет назад железной дороги и ручки её, лиловые от холода и беспомощности, сводило судорогой.
- Ты потерпи, Берта, - шептала она кукле, - дождь скоро закончится. Дождь всегда заканчивается. Нужно просто немножко подождать. Всё бывает… Всё бывает…
Прямо из леса вышел на неё, закрывая лицо от хлещущих наискось струй, мужчина. Постояв несколько мгновений и присмотревшись, он двинулся вперед, обозначив конечной точкой своего маршрута брошенный, покосившийся, с обвалившейся по всему периметру крышей полустанок. И так бы шел он до самого крыльца, но вскоре остановился, пытаясь осознать увиденное. Прямо перед ним, на блестящей чёрной шпале, сидела в розовом платьице маленькая девочка.
- Кто ты? - глухо прокашлявшись, спросил он, мужчина лет тридцати, с короткой бородой и свежим шрамом через все лицо.
- Я девочка, - ответила она.
- Какого дьявола делает девочка здесь в эту пору?
- Мужчине не пристало так разговаривать с детьми, - стуча зубами и трясясь как в западне, едва слышно проговорила Дженни. Мужчина её пугал, черты его были вызывающи и грубы, в руке он держал сочащуюся кровью лохматую козью ногу, но казалось девочке, что разве только разверзшиеся небеса могли сейчас напугать её больше молний, полыхавших в них.
- Где твой отец? - спросил неизвестный, вытирая лицо мокрой шляпой.
Она сказала, что отца нет у неё, ибо прошлой осенью во время охоты погиб он, пытаясь одолеть зверя, что же касается матери, то мужчина, если он в силу воспитания своего не привык верить детям на слово, может перешагнуть через рельсы. И тогда, вставши над могилой, осенит себя догадкой. И станет понятно ему, почему девочка сидит здесь и не знает, куда ей идти. Подумав, она добавила, что они с Бертой проголодались, и неплохо было бы им выпить чего-нибудь горячего, например, чаю.
Кое-как обустроив жилище, Генри Уокен, беглый каторжник, зажарит козью ногу, выпьет вина, поужинает плотно, выйдет на улицу, чтобы покурить и, насколько хватит взгляда, внимательно осмотреть прилегающие к полустанку окрестности. Потом вернется и надругается над Дженни МакНаман.
Её найдет деревенский учитель Уоррен Дикси, отправившийся вслед за священником Антонио, обязавшимся по просьбе одной из прихожанок разыскать сорвавшуюся с веревки козу. Труп священника с перерезанным горлом Дикси найдет у самой опушки рядом с убитой козой. Оглушенный событиями, он даже не удивится, когда в домике брошенного полустанка обнаружит находящуюся далеко от собственного сознания девочку. Он принесет её на руках в деревню, и через четверть часа все считающие себя мужчинами выйдут на поиски мерзавца. Генри Уокен улизнет от погони, и лишь спустя долгих одиннадцать лет закончит жизнь свою на виселице за страшные преступления – убийство двух женщин в придорожной гостинице и священника в лесу. Долгих шесть месяцев загнанный зверь будет скрываться от солдат Её Величества в лесах, питаясь кореньями и ягодами, и еще десять лет скрываться в лесах близ Дарлингтона, промышляя кражами скота и домашней утвари. Но второго апреля 1947-го года Генри Уокена схватят и по приговору королевского суда – редкий случай для тех времен - повесят на глазах жителей Дарлингтона. И в приговоре том ни слова не будет сказано о надругательстве над ребенком, поскольку жители деревни, принимавшие участие в охоте, дадут друг другу слово никогда, хотя бы и под страхом смерти, не выдать правды о судьбе девочки.
Отыскавшая покой повзрослевшая Дженни сыщет себе славу деревенской красавицы. Но не мужчины интересовать её будут, а то, что жило внутри неё и тревожило, трогая сердце. Складывая стихи и записывая их в старую толстую тетрадь в коленкоровом переплете, с которой она, как и с цветными карандашами, никогда не расставалась, Дженни сутки напролет будет проводить вдалеке от деревни и взглядом сухим, полным безбрежной и безутешной тоски, - взглядом, ищущим что-то потерянное, знакомое, но забытое, - смотреть с холма на равнину. В мае 1950-го года к ней посватается молодой человек, и она скорее от желания поскорее покончить с одиночеством, чем по любви, отдаст ему свою руку. И горько плакать будет в 1979-ом, когда муж её, композитор и певец её стихов, погибнет в нелепой автокатастрофе. Стоя над его могилой под черным как смоль зонтом, будет она слушать не священника, а шум дождя по тугой материи. И плечи её будут дрожать от горя и холода...
…А дождь продолжал свою ужасную симфонию, вбивал в землю тугие как струны струи воды, сбивая кору с деревьев и вымывая с корнями чертополох. И уже несколько раз молния, ударяя в лесу в задранный конец ржавого рельса, прохаживалась мимо спины сидящей на чёрной потрескавшейся шпале девочки. В прилипшем к телу розовом платье, она, теряющая сознание от холода, качала на руках тряпичную куклу и смотрела перед собой отрешенным, не имеющим ничего общего с детством, взглядом.
- Ты потерпи, Берта, - бормотала она серыми как голубиное крыло губами. - Дождь скоро закончится. Дождь всегда заканчивается. Нужно просто немножко подождать. Всё бывает… Всё бывает…
- Что ты делаешь здесь, дитя? - услышала она голос и почувствовала, как на плечи её, сначала ошпарив холодом, а потом окатив теплом, легла чья-то куртка. Подняв уже непослушный взгляд, Дженни увидела человека в черном костюме и белой полоской на воротнике.
- Святой отец, меня зовут Дженни, - клацая зубами, проговорила девочка. – А это – Берта…
- Господи Иисусе, - прошептал священник, поднимая негнущееся тело её. – Дай ей силы выдержать несчастье это… Кто твои родители, ангел?..
Мимо них, трясясь по ухабам и выбрасывая из-под колес волны грязной воды, промчался военный грузовик. Рев его двигателя совпал с ответом девочки...
Долгое время воспитанница храма Дженни не смела признаться себе в том, что любит. Дни и ночи проводила она подле Девы Марии, вымаливая прощения за грех, которому предалась.
Её любовь к отцу Антонио была чиста и невинна, в двадцать неполных лет Дженни до сих пор не познала сладость поцелуя. К телу её не прикасались чужие руки, разве что чуть грубоватые, но желающие ей только добра руки помогавших раздеться сестер. Дженни любила светло и безнадежно, как может любить прихожанка выходящего из церкви священника, как Аврора может влюбиться в ангела, как Христа может полюбить позабывшая о промысле его мироносица.
- Я знаю, что чувства мои к вам не имеют значения, - шептала Дженни, случайно встретившись с Антонио в храме. - Но хочу я, чтобы вы знали, отец Антонио… Хочу, чтобы вы услышали рвущуюся из сердца песню мою! Любовь ранит меня, как чертополох ранит ноги во время бега. Я не успеваю за бесконечностью, в которой вы пребываете. Я грешна и буду проклята – знаю - но люблю вас... И только недуг или смерть могут заставить меня не произносить этих слов… Отпустите мой грех мне, святой отец, и скажите, милый, что делать с этим...
Спустя неделю святой отец Антонио отречется от сана и возьмет руку Дженни уже без условностей и стыда. И предадутся они вечному скитанию среди себе подобных.
А в ночь на второе апреля 1947-го года Дженни и Антонио, как и многие жители Дарлингтона, выйдут на площадь, чтобы посмотреть, как будет приговорен к повешению грабитель и убийца Генри Уокен, забравший жизни двух женщин в придорожной гостинице. Дженни не будет видеть, как закружат вокруг хрипящего в петле Уокена бесы, чтобы унести туда, откуда нет возврата. С закрытыми глазами стоять она будет рядом с Антонио, который заговорит тихо, но отчетливо:
- Одиннадцать лет назад я увидел сидящую на рельсах маленькую девочку. Звали её Дженни… И благодарю Господа, что спустя столько лет разрешил он мне любить её не как священнику, но как мужчине... – Он присмотрелся к толпе. - А вот и сам он! Одиннадцать лет искал он убийцу Уокена, и наконец-то нашел. Каждый всегда находит то, что ищет, Дженни.
Дженни подняла глаза и увидела неподалеку от виселицы высокого мужчину тридцати пяти - тридцати семи лет. Он вынул из кармана трубку и уверенным движением вставил себе в рот её мундштук. Глаза его упрямые смотрели на виселицу с восхищением взявшего самую немыслимую ноту скрипача.
- Он самолюбив до отчаяния, - прошептала Дженни и прижалась плечом к мужу, - никогда бы я не смогла полюбить такого.
- Всё бывает, - в задумчивости пробормотал Антонио, - всё бывает…
…Дождь бил беспомощную землю, сминая траву и сбивая с чертополоха спесь. Казалось, не будет конца этому безумию. Девочка в прилипшем к телу розовом платье, девочка, которой уже дышать было трудно от сковавшего её легкие холода, сидела на шпале брошенной несколько десятков лет назад железной дороги…
