завораживающее её взгляд и повышающее градус внимания к нему говорить.
– Наверняка, сейчас говорит ей какую-нибудь чушь, типа, эта наша с вами столь неожиданная встреча определённо произошла не случайно (а ведь не врёт, сукин сын), хотя не без доли вмешательства проведения. Ведь ангелов подобно вам, вот так просто на улице не встретишь, и они только раз в жизни дают нам свой шанс на счастье, так неожиданно являясь перед нами, простыми смертными, как с неба упав нам на голову. И можете мне не верить, но мне хотелось бы, чтобы вы всё-таки поверили, но я совершенно сбит столку, и не только буквально физически, а моё здравомыслие с этого момента безвозвратно нарушено и всему виной моя бесконечная вера в первый взгляд, который всё перевернул во мне при виде вас. – Вглядываясь в эти лицевые переливы Секунда, с которыми он озвучивал свои мысли, обращаясь к этой девушке в косынке, Алекс надуманно вкладывал в его уста такого рода лебезящую трель, которую, как ему думалось и возможно самому иногда хотелось говорить, всегда используют в разговорах с привлекательными собеседницам претенденты на её больше чем дружеское внимание.
– Да вы я, как посмотрю, большой фантазёр и сказочник. И умеете на ходу так складно печь блины из небылиц. – Со сногсшибательной улыбкой на лице (–Вот почему она прячет своё лицо под косынкой, боится за сердечное спокойствие окружающих людей, – догадался Алекс), умела контр аргументирует этому словоохоту Секунду его собеседница. – И без труда мне верится лишь в одно. А именно в то, что вы глазастый малый и на одном взгляде вряд ли останавливаетесь в своём знакомстве. – Алекс вложил в уста незнакомке в косынке, как ему показалось, самый что ни на есть нравственный ответ – а ведь он мог пойти куда дальше, искривив её улыбку язвительностью стервы: «Ещё скажи козёл, что не облапал меня с ног до головы своим плотоядным взглядом», – после чего Секунду только и оставалось бы, как только попробовать удержаться на ногах от неминуемого падения и попытаться вправить обратно со скрежетом отвалившуюся челюсть.
И только Алекс собрался порадоваться за Секунда, как тот начинает демонстрировать полное несогласие с тем, что о нём предпочёл надумать Алекс. При этом поведение Секунда никак не назовёшь благопристойным, а вот удивительно бесцеремонным по отношению к мимо проходящим прохожим, то это ещё легко сказано. Да и вообще, то, что он начал сейчас вызывающее недоумение у Алекса проделывать, без помощи консилиума психологов или на крайний случай специалистов по трюкам и спецэффектам, вот так просто и не объяснить.
Так первым чем попытался удивить Секунд свою собеседницу, вслед за ней близнаходящихся прохожих и в конечном счёте Алекса (и поэтому он Алекса не удивил – расстояние, как оказывается, имеет большое значение для твоей убедительности при демонстрации своей популярности и фокусов), так это демонстрацией своей феноменальной щедрости – Секунд для того чтобы поднять себя в глазах своей привлекательной собеседницы, как это делают принцы, небрежно вытащил из своего кармана горсть золотых монет, то есть мелочи (просто всё так случилось неожиданно, и в результате этого он оказался частично не готов к этой встрече и не прихватил с собой горсть золота, так что пока и мелочью можно обойтись), и широким жестом бросил к её ногам все богатства мира.
Но в виду того, что этот неизвестный халиф, за которого себя выдавал Секунд, без причины не разбрасывается словами и тем более золотом, и всю свою жизнь ждал эту причину, то этот его широкий жест, не имея необходимой практики, вышел за пределы норм своей широкости и, брошенная им горсть фигурального золота, упала не к ногам прекрасной незнакомки, а в ноги мимо проходящих прохожих.
Ну а все эти мимо проходящие прохожие, уже в свою очередь оказались застаны врасплох действиями этого неизвестного ни в одном халифате халифа. И как только у них под ногами так звонко и информативно зазвенели под ногами монеты, то они как всё же вначале живые люди, а уж потом последние, а кто и первые ходячие функции, с надеждой на чудо – а вдруг это следствие действий какого-нибудь халифа на час, который вдруг решил бросить все богатства своего королевства или хотя бы их часть в виде горсти золотых монет, к ногам своей возлюбленной, и они все рассыпались – принялись всматриваться вниз к себе под ноги.
Пока же прохожие таким образом отвлеклись от происходящего наверху, – они же, кроме разве что только золотых дел мастера не гоя Либермана, способного по одному звуку определить золото, точно не знают, что там внизу отзвенелось, и значит должны в этом непременно убедиться, – Секунд продолжает свои чудачества.
Так он, видя, что человек за века своего многотысячного существования так ничуть и не изменился (а кому как не им, халифам, об этом подозревать), и всё также остаётся беспечным, и совершенно не видит того, что у него творится под ногами и на его пути, где он в своей увлечённости собой готов не замечать окружающих и сбивать с ног всех тех, кто окажется на его пути, конечно, не может допустить такого пренебрежения по отношению к своей милой собеседнице, на которую летит этот зазевавшийся длинноногий олух с модной бородкой и усиками.
Ну а времени у халифа Секунда на всё про всё и главное, для того чтобы образумить этого потенциального налётчика совсем ничего, и ему нужно действовать немедленно и при этом быстрее, чем он самим собою может перемещаться в пространстве и времени. Что задача даже для халифа Секунда не простая, а что уж говорить о менее значимых фигурах типа Алекса, который, наверное, так ничего бы и не придумал, и допустил бы этого длинноногого с усиками до столкновения с девушкой в косынке.
Но а так как Секунд сейчас халиф и при этом с деньгами, где одна монета, что за удача, залипла в ладони, то он не станет безынициативно взирать на только с виду неизбежность, и он в один бросок монетой в лоб этому ходоку, забывшему об осмотрительности и в следствии этого, потерявшему ответственность за свои ноги сорок пятого размера, сбив с его лица всякую осмысленность, останавливает его на месте в умственном ступоре.
Но если исходящая спереди от Секунда опасность была на первое время остановлена, то этого не скажешь по поводу второй, только что назревшей опасности со стороны его спины и того типа не в просто в дорогом костюме в полосочку, а с намёком на неприкасаемость костюме, в чей зад в результате чрезмерного усердия Секунда в деле своего замахивания и броска монеты, беспощадно и скорее всего неожиданно для обладателя этой массивности, врезалась его нога.
И только благодаря своим за долгие годы наеденным массивным характеристикам своего зада, этот тип бандитского вида и такого же прямолинейного склада ума, получив так под зад, сразу не рухнул об оземь, а в один момент охренев от такой чьей-то наглой предвзятости к нему, замер на месте. При этом он не просто так застыл на месте, а с откусанным ход-догом в руках, кетчуп из которого теперь вытекал из его сжавшейся в кулак руки на его блестящие итальянского пошива туфли, в отражении которых этот тип грозной наружности раньше видел лишь одну игру солнечных зайчиков, а сейчас перед ними предстала трагичная картина красного на чёрном.
Ну а таких драматических видов самого для себя дорогого, о котором ты проявляешь столько заботы, ежедневно намазывая кремами и лелея мягкость кожи специальными тряпочками, у кого хочешь и не хочешь поедет крыша, а что уж говорить об этом типе грозной наружности. И этот грозный тип, с некоторых пор ставший Стендалем (и не спрашивайте почему), уразумев и увидев на своих туфлях нечто большее, чем было на самом деле – кровь, а не кетчуп – вдруг взбеленился и, забыв обо всём, резко разворачивается назад, чтобы поскорее нанести ответный удар тому гаду, кто посмел нарушить его неприкосновенность.
Ну а там он видит, не как им ожидалось, испуганное лицо какого-нибудь менеджера, а нами ожидалось, волнующееся лицо Секунда, а он, и всё благодаря предусмотрительности и расторопности Секунда, с которой он вовремя убрал себя и свою очаровательную спутницу в сторону, вставив на первый план того длинномера, видит искажённую в гримасе ненависти физиономию какого-то невероятно высоченного типа. И этот тип, судя по всему, не собирается останавливаться на достигнутом, и пойдёт так много дальше, что ему (Стендалю) ещё повезёт, если он тот ему ход-дог забьёт в глотку, а не туда, куда он ему пнув под зад, таким образом намекнул.
А такое положение вещей совершенно не устраивает этого грозного типа в костюме в полосочку – он привык к тому, что он таким образом кормит своих голодных неприятелей, которых у него и не пересчитать, а значит, не имеет большого смысла сейчас доискиваться до той истины, чьим карающим инструментов выступил этот длинномер – и поэтому Стендаль, не долго думая, что ему тоже привычно, вначале бросается ход-догом (а такое отношение к себе со стороны Стендаля, косвенно указывает длинномеру на его причастность к ранее совершенному акту нападения на свой лоб), а затем как только длинномер фиксируется на месте вырвавшейся вперёд сосиской (её вид, да ещё и в кетчупе, заставил вздрогнуть некоторые чувствительные сердца случайных свидетелей происходящего), уже сам бросается на него.
Ну а дальше внезапность нападения Стендаля позволила ему завладеть инициативой, вместе с которой он, подогнув длинномера под себя, вместе с ним и рухнул на мостовую, где они и принялись кататься в ногах удивлённых прохожих.
И здесь бы Секунду оставить всё как есть и увести от волнений подальше свою спутницу, но он ведёт себя достаточно странно, и как видит продолжающий своё наблюдение за ним Алекс, Секунд из не понятно откуда достаёт чёрного цвета раскладной зонтик и к зримому удивлению напротив стоящей девушки в косынке, умелыми действиями, по щелчку, то есть нажав на кнопку, раскрывает его над их головами. И только Алекс хочет было подумать, что это неспроста, и теперь для полного эффекта не хватает только дождика, как в тот же момент на головы людей в свете солнечного освещения начинает литься дождик.
А такое неожиданно резкое изменение погоды, вылившееся в дождик, когда ещё пять минут назад казалось, что ничего в этот солнечный день не предвещает грозы, а судя по тому, что на небе до сих пор так ничего и не предвещает такого дождливого, как громом среди ясного неба, что отчасти было так, прошлось и огорошило вдруг замоченных прохожих, заставив их в растерянности ускоряться и разбегаться в стороны, и больше, конечно, к углам домов. И даже те, кто только что барахтался на мостовой, то и они, оставив все эти дела рукопашного характера, повскакивали на ноги. После чего они, обоюдно напомнив друг другу: «Запомни гад, я тебя запомнил», – разбегаются в разные стороны, оставляя на этом местном поле боя киоск с попрошайкой неподалёку и парочку влюблённых, стоящих под зонтом.
И эта парочка, дабы все эти любопытные люди выглянувшие в окна, чтобы подивиться происходящим на улице природным явлением, не лопнули от зависти при виде того, как они целуются под дождём и под зонтом одновременно, к невыносимой ненависти их
