Тихим солнечным днём по открытым провинциальным лужайкам прогуливался лёгкий игривый ветерок, нежно колыхая сочную зелёную листву и душистую траву. В небе кружились стаи резвых птиц, изредка оседая на пышных кронах высоких деревьев. Яркое светило невольно клонилось к закату, с каждым часом всё больше скрываясь за тёмной линией горизонта, озаряя окружающие ландшафт плотным оранжевым оттенком. Жаркий зной понемногу отступал вслед за уходящим солнечным диском, открывая дорогу желанному холодку. Казалось, что природа приближалась ко сну, облачаясь в своё таинственное одеяние. Эта великолепная игра световых масок, отображённая плавной сменой времени суток, медленно пропускала тёмную ночь, неумолимо приближавшейся с востока. Грань между двумя противоположными цветовыми манерами являлась настолько размытой, что трудно было отыскать линию соприкосновения двух несовместимых тонов. День, полный активного бодрствования и труда, передавал свой пост волшебному периоду времени, полному грёз и мечтаний.
Под эту блестящую игру света и тени, под колыбельное пение талантливого птичьего хора на фоне уходящего солнца невольно выделялась фигура мужчины. Он неподвижно сидел на старом бетонном блоке уже много часов. Его тяжёлый взгляд, полный острого сожаления, всё это время оставался прикованным лишь к одному снимку. Было отчётливо видно, какое значение имела фотография, потому что на ней изображались счастливые лица жены и маленького сына. Их жизнерадостный образ пробуждал на холодных душевных просторах громадное пламя надежды, которое разливалось по сердцу точно лава из жерла вулкана. Прилив тёплых родительских чувств возрождал в засохшей памяти все яркие воспоминания о незабываемой семейной жизни. Отрадный дух ностальгии затмевал своим ликом весь окружающий мир.
Многим людям он казался причудливой статуей мыслителя, что задумчиво повесил голову под тяжестью безмерных раздумий. У других его сутулая фигура ассоциировалась с гроссмейстером, который старается просчитать дальнейший ход противника. Некоторым он представлялся каменным изваянием, посвящённым великим философам, извечно озабоченным нескончаемым постижением смысла жизни. У кое-кого даже пронеслась совершенно глупая мысль о том, что перед ними мёртвое тело. Со стороны этот мужчина выглядел странным, из-за чего подвергался различным безмолвным насмешкам.
И всё-таки такой ретивый образ, поспешно сложившийся в сознании окружающих, составлял полный обман. Взор мужчины остановился на милых лицах и более не шевелился. Никому из проходящих и в голову не могло прийти, что этот человек потерял всю свою семью и уже почти два года живёт под стягом страданий. Более двадцати месяцев его пожирает горечь утраты и не дают покоя приходящие во снах лики родных. Этот человек среди родственников, коллег и знакомых слыл преданным и любящим отцом, готовым отдать за супругу и ребёнка собственную жизнь.
Но судьба бывает порой слишком жестока и потому оторвала его от семьи, как раз в тот момент, когда родные нуждались в помощи. И к несчастью его стараний оказалось недостаточно, чтобы их защитить от жуткой катастрофы, полыхнувшей так неожиданно. Проведение отнеслось к нему со присущим ей цинизмом и не позволило даже узнать о дальнейшем исходе событий. Государство трубило о неизбежной гибели всех, кому не посчастливилось выбраться из очага жуткого бедствия. Ему вспомнились печальные репортажи о ходе зловещих событий в столице России, но больше всего его преследовала первая новость, шок от которой ощущался до сих пор: 'Сегодня в два часа, двадцать пять минут по Московскому времени, на столицу России нахлынули новые волны беспорядков. Весь район вокруг Останкинской башни оцеплен подразделениями полиции и Росгвардии.' После этой новости напряжение не сходило с лица Алексея и чем дальше уходили дни, тем ужасней приходили вести. 'Неизвестная толпа прорвала оцепление полиции... Никто не знает, что это такое... Некоторые говорят о митингующих, другие о революционерах, третьи о террористах. Кто-то прямо утверждает - это не люди.' В первый месяц Москва оказалась полностью потеряна правительственными войсками и в тот же момент её закрыл непреодолимый силовой барьер. 'Спустя два месяца после начала катастрофы, нашим войскам удалось остановить противника в пределах Московской области,' - вещал тогда с экрана какой-то журналист. Не смотря на частую смену репортажей одно оставалось неизменным: его близкие так и не вернулись. Однако Алексей продолжал уповать на решимость правительства, на упорство военных и росгвардии, или просто на чудо. Попасть в столицу ему так и не удалось, поскольку вся область была перекрыта, а город окружён непроницаемым занавесом. И впервые в жизни он столкнулся с собственной беспомощностью.
Наступил безотрадный период в его столь резко изменённой жизни. Ужасное горе с каждым новым днём пожирало его душу. Горечь утраты превратила очередные минуты пребывания в этом мире в бесконечную пытку. Он пытался побороть в себе ужасную боль самостоятельно, чтобы не сломаться окончательно. Порой наступали такие кошмарные дни, что ему хотелось рвать на себе волосы. Именно в эти мгновения у него рождалась подлинная ненависть к собственной персоне. Какой-то мистический дух грозно порицал его за слабость и безответственность. Когда молодой человек проходил мимо зеркала и замечал в нём свой ненавистный лик, то призрак возмездия неустанно твердил: "Алексей, ты виноват в их гибели. Ты полюбил девушку и родил от неё сына. Обещал защитить в любой час и от всякой угрозы. Но покинул их в самый неподходящий момент. Ты нарушил данное слово. Как ничтожный отец. Что ты смотришь на лицо своё? Это лицо того, кто обрёк семью на смерть. Они тебе верили и ждали до последней секунды. А ты не справился. Ты сейчас взглянул в глаза свои. В них горит костёр предательства и с этим клеймом тебе теперь жить." Иногда ему чудился чей-то тёмный силуэт, преследующий его по пятам, равнодушные очи которого заставляли отводить стыдливый взор. Словно он стоял на скамье подсудимых за тяжкое преступление и боялся посмотреть в глаза верховному судье. Уж слишком, как ему казалось, очевидна его вина. Поэтому, он покорно признал себя виновным и безропотно нёс это бремя.
Однако горькое признание себя некудышным отцом встретило грозный протест совести. Она оперировала к одному простому факту: слова представителей государственной машины абсолютно недоказуемы и опрометчивы. Поскольку Алексею не были представлены тела погибших родных и ему до сих пор не пришлось предать их земле. Следовательно, все те громкие заявления с экранов телевизоров являлись ничем иным, как пустыми словами. Такие неоднозначные мысли заставили усомниться в прискорбном исходе событий.
Сначала он пытался смириться с суровой реальностью, но чем больше подбирал для этого доказательств, тем скорее в нём возрождалась надежда. Доводы, приведённые внутренним голосом, оказались на поверку весьма убедительными. К сожалению, рождались и обратные суждения. Например, вокруг него проживало множество таких же людей, которые лишились гораздо больше родных, и к ним так никто и не вернулся. Если бы являлись живыми и здоровыми, то давно бы возвратились. Вдобавок, тел близких никто не увидел, а это ещё не делает их живыми. Однако эти умозаключения не могли долго стяжать любящего отца, а потому теряли позиции. Всё-таки крохотная доля вероятности того, что супруга и сын могли уцелеть гораздо сильнее согревала его нутро. Ведь даже маленькая надежда способна утешить в самые трудные моменты.
С течением времени ни на секунду не утихало противоборство двух точек зрения о дальнейшей судьбе его близких. Эти моральные разногласия преследовали Алексея повсюду. За каждым углом и в любом помещении. При свете дня и во мраке ночи.
Крепнущая надежда постепенно становилась преобладающей силой, однако для полного триумфа над полчищами сомнений ей было нужно совершить крутой манёвр. Она являла собой весьма креативное существо и потому сумела сотворить нечто оригинальное, с помощью чего намеревалась прорвать неприступную стену растерянности. Этим умственным оружием оказался тщательно отрепетированный сон. Материалом для него послужили дорогие обрывки воспоминаний, а сюжетом счастливые дни недавней семейной жизни.
В одну прохладную ночь крепко спящему Алексею явилось новое и внушительное видение. Оно началось с исчезновения черного занавеса. Взору открылись яркие декорации: двор с детской площадкой, свежая зелень деревьев и кустарников, высокий жилой дом, идущие мимо прохожие. На детской площадке резвились милые дети, позади которых стояли их мамы. И среди них, как это ни странно, оказались его сын и жена. В этом сновидении он почувствовал себя в собственном теле и не был всего лишь зрителем. Его будто поместили в экспериментальную камеру, наделив плотью, позволив передвигаться и мыслить, подобно живому человеку. Ему было отрадно лицезреть свою семью в целости и сохранности, хотя бы в потустороннем мире. И он, переполняемый радостью немедленно устремился к своим близким, желая их поскорее обнять и прижать с себе. Хотя бы на миг ощутить стук их живых сердец, услышать ровное дыхание, увидеть ещё не иссохшие лица, которых не коснулась рука смерти.
И вдруг небеса сверкнули раскатом оглушающего грома. Небеса озарились огнём и горящие глыбы, точно тысячи капель дождя, рухнули на землю. От их чудовищного удара содрогнулась земля. Высокое многоэтажное здание посыпалось, словно карточный домик. На головы прохожих полетели громадные бетонные обрывки, зубастые ошмётки стекла вонзили своё остриё в горячие головы, нервно метавшиеся в панике. Под ногами треснула почва, извергая из глубоких расселин пламенное дыхание. Развернулась жуткая сцена, которая сбила с ног ошеломлённого Алексея хлёстким ураганом. В лицо брызнул поток яркого света и раскалённого дыма. Дьявольская вакханалия одним дуновением отшвырнула потрясённого зрителя на несколько метров. Воинственный смерч вобрал в себя груду разбитого металла и камня, рваной листвы и корней, отдаваясь смесью предсмертных криков. Скованный Алексей мёртвой хваткой держался за клочок дребезжащей земли. Разъярённое ненастье постепенно стихло, оставив после себя разрушенный и мрачный ландшафт. Наступило затишье.
Алексей внимательно прислушался к окружающему безмолвию, тщательно прижал руки к твёрдой поверхности, несколько приоткрыл зажатые глаза. Убедившись в спокойной обстановке, он поднялся и беглым взглядом пытался отыскать среди груды искорёженного металла и бетонных обломков кого-то ещё. Однако все его попытки оказались тщетными. Повсюду расстилались лишь мрак и пустота.
Испуганный отец не верил своим глазам, не желал смириться с увиденным, и полный надежды кинулся к уже остывшим руинам. Каждый сделанный шаг на пути к пропавшим родным порождал тысячи преград. Из неоткуда возникли равнодушные лица солдат и полицейских, из холодных уст которых
