Римские каникулы. Отрывок из романа Исповедь

Продолжая переругиваться, чем мы и были заняты от самого аэропорта до вокзала(почему не посмотрели номер автобуса еще дома, где купить талоны – или как их там, для проезда, и прочее), мы идем в гостиницу пешком – в одиннадцать-то вечера! - и тянем за собой чемоданы по неровным тротуарам. Колеса пересчитывают все выбоины на них, и судя по тому, что тянуть не очень легко, выбоин много. Улицы, на которые мы сворачиваем от вокзала, почему-то полутемные, из подворотен, где лежат какие-то кучи тряпья, поблескивают в свете фар редких машин чьи-то глаза.
Нехорошо как-то поблескивают, кинжально, я бы сказала. Навстречу попадаются прохожие – все, как один, персонажи из брутальных итальянских фильмов. Одни – в длинных черных пальто, из-под которых видны белые рубашки и белый шарф – непременно! Другие – какие-то более приземистые, в кожаных куртках, и руки засунуты в карманы. Те и другие – черноволосые «мачо» из кино про мафию.
Я откровенно трушу и жмусь поближе к нему, Саша оборачивается и улыбается мне, в качающемся свете фонарей видны его насмешливые глаза: « Не бойся, скоро придем!»
Так и идем мы – среди мафии и кинжальных глаз из подворотен – уже кажется, часа два. Или даже три. Смотрю на часы – пятнадцать минут. Наконец, впереди какие-то огни.
Гостиница! В темноте не видно улицы, но вход ярко освещен, что внушает надежду добраться сегодня до постели, и даже живыми-невредимыми, и даже, возможно, с чемоданами. Равнодушно-вежливый молодой человек с трудом отыскивает наши имена в записях, произносит казенные фразы и пытается снабдить нас информацией насчет завтрака и интернета, но замолкает, видя, что мы уже ничего не воспринимаем. Ключи у нас, - ура! – в комнаты! Внутри чисто, количество полотенец воодушевляет, душ работает, можно упасть и заснуть, что мы и делаем. Утро наступает как-то неприлично быстро, и мы, невыспавшиеся, с ноющими от вчерашних сумок руками, ползем по коридору с красной дорожкой – прямо тебе Канны! – на завтрак, в ресторан, почему-то не вниз, а наверх, тремя этажами выше. В зеркальном лифте отражаются наши невыспавшиеся, с тенями под глазами, лица. И его улыбка...
«Какую же власть ты имеешь надо мной, душа моя, если каждый раз мое сердце взлетает навстречу твоей улыбке...»  Но я молчу и сонно улыбаюсь, оттого что покойно и тепло на душе. И такое у меня сейчас доверие ко всему миру – как в детстве! И Рим – встает таким же светлым, добрым передо мною.
Ресторан впечатляет: прежде всего, рядом с нашим столиком за завтраком сидят довольно необычные постояльцы отеля: кот и кошка, такие себе крупные, с умильными мордами, он – в костюме с бабочкой, она – в старомодном платье с пелериной, оба располагаются на стульях за соседним столом. Из папье-маше, похоже. Но сделаны здорово – я прямо вздрогнула, когда увидела.
Вот, рядом с этим «кошкиным домом», мы и завтракаем, и довольно плотно, надо сказать. А за балюстрадой ресторана встает позднее солнце. Туманная дымка рассеивается и РИМ во всей красе лежит перед нами. Вот только теперь мы осознаем, куда приехали, где мы. Все хватаются за фотоаппараты, я тоже не отстаю – и первые римские фото готовы.
Как славно на улицах! Еще свежо, в феврале здесь нежарко, но солнце начинает пригревать – и сами собой расстегиваются пальто, снимаются шарфы. Для нас, северных жителей, здесь теплынь.
Мы садимся в автобус – двухэтажный прогулочный, для туристов, где нам предлагаются наушники – бесплатно, входят в стоимость билета – их надо воткнуть в дырочки рядом с сиденьем – и слушать на своем языке описания экскурсоводов. Впрочем, никаких экскурсоводов уже нет, анахронизм, а есть водитель и пара молодых людей, которые у дверей бойко собирают деньги с желающих ехать. А рядом с автобусом уже толпятся продавцы всякой всячины: шарфики, батарейки, очки, сувениры – нужное и ненужное.  Хорошо, что я купила какой-то шарфик: наверху, где мы устроились, довольно сильно дует и я закутываюсь в этот самый шарф, уже не думая, что его надо было б сначала простирнуть: мало ли где он валялся у того подозрительного африканца!

А вокруг – Рим, сонный, утренний, с зевающими прохожими и закрытыми ресторанами и магазинами, а в уши бормочет голос: «Колизеум» – и знаменитый Колизей встает перед нами. Можно сойти на любой остановке, а потом сесть уже на другой автобус того же цвета, только показав ранее купленный билет. И ездить целый день до ночи. Мы бережем ноги и потому так и делаем: выходим только в тех местах, мимо которых невозможно проехать. Мест таких набирается много, и к вечеру мы еле доползаем до отеля. Слава Богу, на этот раз, на автобусе. Только, надо не пропустить свою остановку, потому что уловить нужное название улицы в итальянской скороговорке нет никакой возможности. Мой друг смеется: «Ну, как же ты не видишь – вот здесь наша остановка, за углом отель.» У него, наверное, встроен внутри радар – так точно он ведет меня туда, куда надо.  И никогда не ошибается – в отличие от меня. Время от времени Саша спрашивает меня: «Ну, а куда сейчас идти, где гостиница? А остановка автобуса?» И всякий раз я всполошенно, как курица, трясу головой, оглядываюсь – и ничего не узнаю. И он опять смеется надо мной, а я обижаюсь – якобы.
Не до обид, не до ссор. Все это игра, потому что у нас нет времени на то, чтоб ссориться всерьез.  У нас есть  только вот этот день, эта неделя – и все. А потом... Потом должен еще наступить, как любит повторять он, тот, из-за кого я попала сюда в эту пору – в феврале.

Обедают здесь, начиная с восьми вечера. Одна радость, что в номере стоит чайник, а к нему еще и  пакетики с кофе и чаем, и даже какие-то печенюшки в цветных обертках. Но мы успели заскочить в супермаркет на углу и тоже купили что-то к чаю.
В восемь я торжественно переодеваюсь к первому обеду в Риме. Улицы все так же полутемны, я бреду, спотыкаясь на каблуках, среди строительных вагончиков и припаркованных машин, но тут мы сворачиваем – а там море света, полно ресторанов, кафе, уличных баров и прочего. Народу много, и не все они вчерашные «мачо», хотя, надо сказать, большинство все же немного «мачистые».
Ресторан небольшой, но оказывается, надо спуститься вниз – и там открывается огромный зал, почти полный народу. Хорошо, меню дублируется на английский, но немного странный английский, некоторые слова, видимо, непереводимы. Я выхватываю слова «бульон» и «тортеллини» и гордо объявляю: буду это и это. Бульон в маленькой чашке куриный, похоже, не из кубиков, свежий, а к нему теплый белый хлеб. Объяснять, что белый хлеб я не ем уже лет так десять, сил нет и я с удовольствием съедаю, что дали. Мой друг тоже.  Очередь за тортеллини. Официанты внимательны необычайно, что приятно: вода наливается вовремя, как только опустеет стакан – не только вино! Еду приносят быстро, упавшую салфетку поднимают, не дожидаясь, и тут же меняют на свежую.
Вот и мои тортеллини. Но КАКАЯ это тарелка! С мельничный жернов, наверное ( я видела жернова на мельницах, пожалуй, они только немного больше, чем моя тарелка). И там лежит куча маленьких полупельменчиков, купающихся в грибном соусе, как в супе.
Мне кажется, я не съем это никогда. Одно утешает: у моего друга порция не меньше, и кусок говядины по имени бифштекс толщиной сантиметров в пять  (ну, может, четыре) нагло раскинулся по всей огромной тарелке от края до края, поэтому гарнир принесли в двух отдельных мисочках: салат и картофель. И несколько соусов, конечно. Мой приятель тоже смотрит на мясо озадаченно, потом нерешительно отрезает кусочек, потом еще – и устрашающие размеры как-то быстро усыхают. Тем более, запивается все это очень вкусным вином. Мои пельменчики тоже заканчиваются, не до конца, конечно.
И тут – что-то необыкновенное у соседнего столика: там остановилась большая металлическая тележка и повар? официант? в колпаке вытаскивает здоровенный, очень красивый кусок мяса и отрезает от него ломти, кладет на тарелки. Но не отдает людям за столиком, а лезет опять во внутренности тележки, и тащит что-то еще не менее аппетитное: какую-то необыкновенной толщины колбасу. Отрезает от нее два ломтя, и опять кладет остаток внутрь тележки.
Я уже откровенно поворачиваюсь и смотрю, не стесняясь, на удивительное зрелище. Оторваться невозможно, с других столиков тоже оглядываются. Так, раз за разом, отрезает куски не менее, чем от шести разных кусков мяса и колбас, рулетов и прочего, чему я не могу определить названия. Официант оборачивается ко мне и спрашивает, - слава Богу, на английском: «Хотите такое блюдо?». Я в ужасе отмахиваюсь, показывая на свою, еще не опустевшую тарелку. – Нет, нет, в другой раз! И робко интересуюсь: «А как это блюдо называется?». Итальянское название, да еще произнесенное итальянской скороговоркой, мне запомнить не удается. А жаль – больше мы в тот ресторан не ходили, а в других я такого чуда не видела.

Назавтра Ватикан. Капелла. Галерея.
Об этом трудно говорить, перечислять тоже не получится. Но среди других чудес мне как-то запомнились географические карты-гобелены. Их было очень много, так много, что я устав, уже перестала смотреть и удивляться, но на них были нарисованы различные точки земного шара, иногда весьма неожиданно и непривычно для нас названные и изображенные. Вот где хотелось стоять и смотреть, не обращая внимания на толпу, текущую мимо.

Такое количество народа я видела только в Лувре, в туристический сезон, когда меня занесло в Париж именно в эту пору, и мне пришлось ходить среди толп туристов. Наверное, я осталась запечатлена на многих их фото, потому что как-то всегда оказывалось, что я наклонялась посмотреть название картины или скульптуры как раз в тот момент, когда там фотографировалась группа людей, а того хуже, расфуфыренная девица, желающая непременно запечатлеть себя на фоне мирового шедевра в весьма изысканной позе.  И мой тыл тоже оказывался рядом.
Особенно впечатлилась семья индийцев в количестве не меньше десяти человек, построившаяся впереди скультурной группы. Они как-то не обратили внимания, что впереди и позади них есть другие люди. Вот эти люди, в разных позициях, рядом с ними и запечатлелись. Я потом видела лицо бедного фотографа-любителя, который горестно смотрел на своей камере на результат.

Сикстинская Капелла. Приглушенный гул множества людей, и необыкновенное чувство – я ЭТО вижу. Я! Сама. Сейчас! Картины, о которых только читала, видела репродукции, все они  здесь, и я могу их видеть. Удивительное чувство близости к шедеврам. Нет, не так! К Шедеврам! Вот, теперь правильно.
Вдоль стены узкая скамеечка, на ней сидит довольно много народу – отдыхают. Говорить громко... не то, чтоб нельзя, но, как-то, и не хочется. А хочется молчать и смотреть. А кругом толпа со смартфонами, «таблетками», телефонами...
Как-то тоскливо от этого всего – когда стремишься что-то запечатлеть, нет времени на переживания и ощущения.
Я начала ненавидеть всю эту технику, которая не помогает, а мешает восприятию. В конце концов, фото можно найти и в Интернете, а вот так просто ходить и впитывать атмосферу древнего города, росписей, гобеленов и картин – это совершенно другое. Чувства, впечатления надо хранить, а не эффектное фото на фоне шедевра Микельанджело или Рафаэля. Впрочем, я