Клуб Запертых. Гл.3

вечера, со своей обволакивающей сознание расслабляющей музыки, да ещё и выпитое за ужином способствует всем этим взглядам с пикантным контекстом, и всё это в контрасте со скандалом дома, – то в этом случае немедленно делай паузу в отношениях и, отлучившись хотя бы в туалет, звони мне. Понятно? – уточняющее спрашивает сэра Паркера сэр Монблан. И, конечно, такой не простой вопрос, где в его предыстории прозвучало столько ведущих миссис Монблан в ресторан завуалированных предложений, требует от сэра Паркера обстоятельного обдумывания.
– Всё-таки сэр Монблан, расчётливый гад, раз хочет за счёт меня осуществлять такие траты на миссис Монблан. – Нехорошо задумался сэр Паркер. Но сэр Паркер, как и всякий холостяк-эгоист, недальновиден. Он совершенно не учёл того, на какие траты придётся пойти всё проклявшему, сэру Монблану, когда миссис Монблан заявит ему о своём желании сменить свой потрёпанный на диване и не сменяемый годами гардероб, без которого, как оказывается, в ресторан не пускают. Впрочем, и в этом, ух, до чего же всё-таки расчётливый сэр Монблан, он отыскал для себя плюс и повод для контрастного скандала, который ускорит желание миссис Монблан изменить ему с сэром Паркером. Отчего даже складывается такое впечатление, что сэр Монблан не совсем искренен со всеми участниками этого импровизированного любовного треугольника, и задумал чёрт знает что. 
– Сэр Паркер. Вы слышите, что вам говорят? – неожиданно для сэра Паркера, разрывает его задумчивую тишину Председатель или как с недавнего времени им решено себя называть, Президент – Президент единственный из членов клуба не скрывал своего лица, сидя с торца стола на свету, что компенсировалось большим количеством привилегий (о них чуть позже).
– Что? – очнувшись от своих дум, на автомате задал вопрос сэр Паркер.
– Сэр Паркер, мы конечно учтём ваши вопросительные пожелания и в своё время зададим этот вопрос кому-нибудь из участников. Но всё же для начала, – вы, надеюсь, не забыли о том, что сегодня исполняете обязанности секретаря, – нужно выполнить все формальности и поставить свою подпись под протоколом сегодняшнего заседания. – Сказал Президент, протягивая сэру Паркеру лист бумаги со списочным составом членов клуба.
Сэр Паркер в свою очередь берёт протянутый ему лист, кладёт его перед собой на стол, затем берёт лежащую здесь же свою ручку и вместо всеми ожидаемых действий – подписания этого протокола присутствия – из-за своей, конечно, характерной подлости, решает подойти к этому делу не формально, а придирчиво и предубеждённо. Мол, я по себе знаю, на что я способен, когда мне одновременно нужно присутствовать на заседании какого-нибудь комитета по рассмотрению заявок на нобелевскую премию по литературе, и в тоже самое время, у себя дома на диване, где гораздо комфортнее и ближе. Так что пока я лично не удостоверюсь в том, что все на месте, то даже не подумаю поставить здесь свою подпись.
– Всё же для начала, я должен убедиться в присутствии на заседании всех нижеперечисленных членов клуба. – Озвучивает свою мысль вредоносный сэр Паркер и, судя по раздавшемуся с его стороны шевелению, принявшемуся к зрительному обзору присутствующих на заседании лиц, или того, что эти лица олицетворяли – лежащих перед каждым из них письменных принадлежностей.
Да, кстати, насчёт возможности того, что такая зрительная анонимность позволяла члену клуба пойти на подлог самого себя и усадить на стул другое временно замещающее его лицо. То, несмотря на то, что такая компиляционная опасность существовала, всё же за всё время существования этого клуба, эта опасность только существовала и всё. Ведь до степени понимания зная всех своих членов клуба, основатели клуба не без оснований (на то они и основатели, чтобы этими категориями мыслить) считали, что каждый член этого клуба, только запросто готов выступать под любым псевдонимом, а по сути, чужим именем, а вот своё имя для него священно, и он никому не позволит под ним писаться. И этот-то клинический факт и не давал повода усомниться в том, что на заседании присутствуют именно члены клуба, а не их временные, подставные лица.
– Что ж. Начнём по порядку. – Явно преследуя провокационную цель, – по нервировать членов клуба, – таким образом озвучил себя сэр Паркер, приступив к осмотру присутствующих на заседании лиц. И, пожалуй, судя по дрожи некоторых рук, ему удалось внести сумятицу в головы членов клуба, которые не то чтобы не привыкли, а они как натуры совершено чувствительные, не любили, когда их так пристально рассматривали, и не дай бог, ещё считали – они прекрасно догадывались о том, что под собой всякий их подсчёт подразумевал, и за кого их часто считали – Сам самовлюблённый эгоист и конченый наркоман!
– Нет, это понятно, что руки герра Ватермана дрожат – при его специализации в жанре мистического ужаса, без должного злоупотребления пробников в магазинах, зачастую никуда и не пустят, кроме как только в кромешный ад, где ему самое место. Но вот почему руки сэра Монблана дрожат, то это весьма интересно. – Задумчиво глядя на дрожь рук сэра Монблана, размыслил про себя сэр Паркер.
А ведь сэр Паркер, хоть изначально и сказал, что он сейчас начнёт свою проверку по порядку, всё же этот порядок не включал в себя, как самого себя, так и сэра Монблана, хотя бы по причине их значительного веса в литературе, которую все они здесь находящиеся, в зависимости от своего вклада в неё, поскольку постольку и представляли. И тут понятно, что величина вклада в эту дисциплину, во многом зависела от тех отпускных возможностей и вместе с ними ограничений, на которые пошла природа, выделяя и наделяя талантом то или иное лицо претендента на своё инвестиционное место в литературной дисциплине.
Ну а сэр Паркер, без ложной скромности, ну и для справедливости стоящей в его глазах, а также сэр Монблан, хоть частенько и жаловались (в основном по теме, на скудность тем для сюжета), но могли не жаловаться на то, что их природа талантом обделила, – но таков человек, ему сложно удовлетвориться имеющимся, – мог, да не только мог, но и смел самоуверенно заявлять, даже если его об этом не спрашивали, что он определённо отмечен судьбой. И стоило только кому-то усомниться в этом, как сэр Паркер, не дожидаясь пока это сомнение оформится в слова, – ему одной кислой рожи журналиста достаточно увидеть, чтобы понять как того гложет зависть к столь успешному беллетристу (так сэр Паркер, себя в минуты своей восторженности называл, а так он всегда по простому, заговорщицки подмигнув глазом, представлялся: «Да, я тот самый, сэр»), – парировал его возможный выпад.
– Знайте. – Угрожающе посмотрев на предвзятого журналиста, а они, по мнению бывшего журналиста сэра Паркера, другими быть и не могут, обратился к нему сэр Паркер. – Я никогда не прибедняюсь. Я можно сказать, щедрый. И у меня, если будет надо, для всех, даже и для врагов, слов хватит.
Ну а у этого журналиста, прямо-таки руки трясутся, держа блокнот, в котором однозначно прописано редакционное задание, найти слабое место у сэра Паркера и, засунув туда свой журналистский нос, разворошить это осиное гнездо. А если это не получится сделать, то по надуманному предлогу, хитроумно привести сэра Паркера (– Сэр Паркер, а не подскажите, где тут самое лучшее пиво подают? – умело играет на отзывчивости сэра Паркера этот журналюга)  в один из баров (только здесь сэр Паркер понял истинную причину тряски журналистских рук), где и применить против него ранее обговорённую с барменом, заготовленную в редакции провокацию – выразительно вслух допустить возможность того, что сэр Паркер трезвенник и к тому же халявщик – и всё для того, чтобы выведать у сэра Паркера обо всех его скелетах в шкафу, а может и в шкафах.
Что и говорить, а не зря главреды так называются, умеют они так хитро составлять свои редакционные задания, что сэр Паркер даже сразу и не нашёлся, что на это всё можно было возразить. Ведь в этом, возможно не безосновательном предположении журналиста насчёт него, входило две взаимоисключающие для сэра Паркера утверждения – он не мог одновременно быть трезвенником и халявщиком, хотя бы потому, что первое для него было недопустимо, а быть не трезвенником и одновременно не халявщиком (такой уж ход мысли у сэра Паркера), то быть не халявщиком не даёт его склонность к первой суровой для действительности, ипостаси нахождения в себе.
Так что сэр Паркер, по себе зная, а это уже нимало для него значит, что насчёт первого утверждения это точно не к нему, сразу же дал отвод этому журналюге, немедленно отправив его к бармену. Ну а раз с первым вопросом всё так легко разрешилось, то вскоре сэр Паркер на своём…Нет уж, не на своём, а вот на кошельке этого журналиста, даст тому жестоко почувствовать, как он был не прав, пытаясь убедить сэра Паркера в отсутствие у него склонности к халяве.
Ну а потом всё так закружилось и завертелось, что и сам сэр Паркер уже и не помнит того, как был подловлен этим журналистом на слове. – Да у меня этих скелетов и не пересчитать! – воспылал праведным гневом и разъярился сэр Паркер, в ответ на неумелое подозрение журналиста его, сэра Паркера, в том, что он не полностью укомплектован в сравнении со всеми великими писателями.
– И чего же у меня нет такого, чего есть у всех великих? – крепко сжав в руке кружку, задался вопросом сэр Паркер, приготовившись продемонстрировать этому Фоме неверующему журналисту, а вернее его голове, наличие в нём экзальтированности и безудержной ярости.
– У вас нет, или по крайней мере, я не видел, своих скелетов в шкафу. – Посмел прямо в лицо сэру Паркеру утверждать такую дерзость этот Фома неверующий. И, пожалуй, это заявление Фомы неверующего, на время отсрочило встречу его головы с кружкой сэра Паркера, который определённо был озадачен этим заявлением Фомы. Хотя он сразу же хотел отреагировать, заявив, что у него есть знакомый могильщик на кладбище, и если надо, то по сходной цене, ему сколько надо доставят этих скелетов. Но потом сэр Паркер натолкнулся на несуразность их положения в пространстве, в шкафу, и вынужден был оставить без заказа своего знакомого могильщика.
При этом сэр Паркер не может смолчать, когда на него так предубеждённо смотрит этот Фома неверующий. И поэтому не терпящий всякой неправды сэр Паркер, для того чтобы хотя бы дать себе отсрочку для решения этого вопроса, и даёт этот несколько пространный, но тем не менее правдивый ответ журналюге Фоме неверующему, неверующему даже тому, что он сам же пишет в своих статейках (ну а это уже предвзятость к нему, доведённого им до этой мысли, сэра Паркера).
Сказав, сэр Паркер пристально смотрит на журналиста, и всё для того, чтобы убедиться в том, что его слова достигли своей цели, как вдруг, при виде худого состояния Фомы, приходит к пониманию, что, как оказывается, значили эти его, Фомы, обращённые к нему слова, где им чётко выделялось слово «свой».
– Ах, ты сволочь! – вдруг взрывается от негодования сэр Паркер, вгоняя в страх и чуть ли не под лавку перепуганного его импульсивностью журналиста Фому. – Сам рожу отъедает в своей редакции, а выполняющих всю работу за него журналистов, за людей не