ГОСУДАРСТВЕННОЕ ДОСТОЯНИЕ (глава 2)

стоя!
– Григорьев никогда не включит её в репертуар. Из вредности не включит.
– Да что, на Григорьеве свет клином сошёлся, что ли! Я Крапивину напишу! А если надо, сам к нему поеду! Он поможет, я уверен!Владислав Петрович хороший человек, надёжный. А репетировать мы начнём. Обязательно, как только ты поправишься. Вот только бы фонограмму качественную достать. Но это не беда, я поищу, у меня знакомых тьма среди музыкантов на стороне, они запишут, если хорошенько попросить.
Игорь прижался к нему, тёплый, тоненький, весь трепещущий от нервного возбуждения:
– Митя, ты лучше всех! Спасибо! И неправда, что я ангел. Это ты мой ангел-хранитель. Без тебя я уже давно бы пропал…
Его волосы тонко, едва уловимо пахли лавандой.
На пороге уже несколько минут стояла Надя с ведёрком помытых мандаринов в руках, но ни Димка, ни Игорь не замечали её, пока она, наконец, тихонько не кашлянула:
– Я… это… мандарины…
– Поставь, Надя, спасибо, – откликнулся Димка, и девушка, оставив ведёрко на столе, вышла.

3.

Они стали есть мандарины – крупные, сочные, пахнущие вечным тропическим летом. Воодушевлённый тем, что обязательно споёт песню, о которой уже давно мечтал, Игорь снова развеселился и даже, кажется, забыл, что совсем не может шевелить ногами. Он с готовностью принял лекарства и теперь жевал сладкие цитрусовые дольки, забавляясь тем, как сок течет по подбородку и капает на пижамку. Димка смотрел на всё это, облегченно радуясь за своего маленького друга, и всё же мысли в голове у него вертелись невесёлые. Они туманным облаком возникли после неожиданных слов Игоря, что на самом деле он никому не нужен, и теперь душно обволакивали сознание. А думал Димка о том, как Игорь только что тихонько пел, положив голову ему на плечо, и как он в восхищенье целовал ему руки и готов был упасть перед ним на колени… Перед ним или перед его голосом? Этот вопрос поверг Димку в тихую панику, потому что ответить на него однозначно он, к ужасу своему, не сумел. А мысль всё шире растекалась по сознанию: «Господи, неужели и я такой же, как все? Неужели и для меня голос Игоря важнее, чем он сам? Нет, нет, этого не может быть! Потому что, если это правда, как же я жить буду, зная, что я такой гад?..» Но нет, откуда-то из глубины сквозь туман неожиданных сомнений начала пробиваться нормальная, ясная мысль. И она сказала Димке, что все сомнения – вздор от лукавого, и что Игорь, с голосом или без голоса, всё равно останется его воробьишкой, за одну счастливую улыбку которого он душу готов отдать. А голос? Да, перед этим голосом Димка готов стоять на коленях, потому что прекрасно понимает, как дорого он стоит, – гораздо дороже, чем государственное достояние страны советов. Димка осознавал это совершенно точно, потому что сам был несостоявшимся солистом хора Григорьева. Да, судьба не позволила ему реализовать себя, зато послала ему воробьишку, который сделает всё, чего не сделал он, и даже больше, а он, Димка, жизнь положит на то, чтобы беречь от невзгод этого хрустально хрупкого, ранимого мальчишку, познавшего любовь огромной страны, но никогда не знавшего обычной, родительской любви. Сможет ли Димка дать ему такую любовь? Он не был уверен, но твердо знал, что очень постарается. А крапивинская «Колыбельная моряков» обязательно прозвучит. Хотя бы потому, что когда-то, много лет назад, она не прозвучала в его, Димкином исполнении. А ведь он репетировал её, он прочувствовал её каждым своим нервом. Он, как никто другой, понимает, как её нужно петь, и теперь расскажет об этом Игорю. А тот всё уловит правильно и споёт. Споёт так, что вся страна опустится перед ним на колени так же, как только что был готов опуститься сам Димка. И никакой Григорьев тут не сможет помешать, потому что есть вещи, над которыми никто не властен, даже этот всемогущий, взбалмошный и жестокий Карабас-Барабас.