СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ

Каждый год, в сентябре месяце, мы дружно выезжали собирать картошку или капусту на подшефных полях. Началось это уже с первого курса института. К четвертому курсу маразм происходящего стал очевиден даже комсомольским активистам, поэтому «трудились» мы весьма своеобразно. Особенно запомнился последний студенческий десант. 
В автобусе мы сидели плотной кучкой на двух соседних сиденьях: Валерка, Андрей, Серега и я. Как только колонна с добровольно-принудительной рабочей силой тронулась с места, у нас завязался оживленный разговор.
― Ну что, мужики, как работать будем? – с плохо скрытым подвохом поинтересовался Валерка.
― Работа не волк – вяло откликнулся Андрей.
― У меня на картошку аллергия, особенно на собирать – подключился к разговору я.
― А в преферанс все играть умеют? – поинтересовался Серега.

Играть в преферанс умели все. Тогда это вообще было очень модно. Главное достоинство игры – убивает время часами, а то и сутками. Да еще и тренирует мыслительные процессы не хуже шахмат. Но для процесса требуются определенные условия. Должно быть отдельное помещение, желательно запираемое изнутри, чтобы никто из посторонних не лез за халявной выпивкой и закуской, и наличие этой самой выпивки и закуски. А вот гарантии обрести этот комфорт в подшефном колхозе не было никакой. По опыту прошлых поездок мы знали, что найти комнату на четверых в бараках, где обычно селили приезжих студентов, было задачей не из легких.
-- Значит так, -- взял инициативу в свои руки Валерка, бывший десантник, – как только автобус останавливается у общаги, пулей вылетаем и бежим внутрь. Там разделяемся на четыре группы захвата и раздельно, по одному, осматриваем все доступные помещения. Как только кто-то находит комнату на четыре койко-места, бросает в ней якорь и подает звуковой сигнал. На крики старшего по колонне и автобусу внимания не обращаем. Всем ясно?

Боевая задача была сформулирована предельно четко. Учитывая, что как раз этим летом у нас были военные сборы, где мы учились лихо брать языка и штурмовать полосу препятствий, морально и физически мы были готовы выполнить ее легко и непринужденно.
Из открытых дверей автобуса мы вылетели как пробка из бутылки с шампанским и веером разбежались по довольно внушительной общаге. Не прошло и минуты, как зычный командирский голос Андрея разнес благую весть:
― Группа, ко мне!!!

Закрепившись на занятой позиции и не обращая внимания на упреки старосты курса, мы коррумпировали полновесным советским рублем коменданта общаги и получили у него ключ от заветной двери. Заодно и выяснили, где находится сельпо, необходимое нам для заготовки провианта и горячительного. К большому своему удивлению, на витрине полупустого сельпо мы обнаружили пяток батонов копченой колбасы, которая и в Москве в ту пору была в большом дефиците. Конечно же, купили их все. Оказывается, колбаса эта не пользовалась в деревне спросом, потому что стоила непомерные пять рублей за килограмм.
Нагруженные провиантом и сопутствующими товарами, мы вернулись в свой «блиндаж» и раздали карты. Больше нас никто ближайшую неделю не видел. Через неделю староста курса все же сосчитал по головам пашущий в поле народ и обнаружил недостачу. Поиски были недолгими, потому что от нашей запертой двери за версту разило табачным дымом, алкоголем и копченой колбасой. 

― Эй, вы там! Совсем обнаглели?! – барабанил в дверь комсомольский активист – Работать кто будет, Пушкин?

Александра Сергеевича мы уважали с детства, поэтому вышли из укрытия и не очень твердым шагом направились в поле. И даже бросили пару-тройку мешков в колхозный грузовик. Но на этом наш трудовой порыв иссяк, и мы отступили на заранее подготовленные позиции, не забыв запереть за собой дверь. Так прошла еще одна неделя. За это время староста несколько раз пытался взывать к нашей совести и, отойдя, на всякий случай, от двери называл нас разными нехорошими словами. Угрожал и мерами финансового характера:
-- Хрен вам что заплатят за такую работу! Ни копейки не получите, тунеядцы!

Взвесив возможные финансовые потери (в прошлом году нам за две недели на картошке заплатили по семь рублей), мы решили этой иллюзорной выгодой пренебречь. И продолжали сидеть в укрытии до самого финала. Развязка наступила, когда наш двухнедельный «срок» закончился и автобус, забравший студенческую команду из общаги, остановился у правления для расплаты за детский труд. Староста ехидно посмотрел на нашу группу и с издевкой произнес:

― А вы можете даже из автобуса не выходить. Денег там для вас нет.

Честно говоря, мы и не собирались идти в бухгалтерию, потому что наглость тоже имеет свои пределы. Поэтому сидели и спокойно ждали, пока народ получит свои кровные. Кровные им выдали без обмана – по семь рублей пятьдесят копеек на человека. Но когда последний «миллионер» сел в автобус, в дверях правления показалась бухгалтерша и громко крикнула:
― Эй, а где еще четверо? Почему не приходят?

Староста посмотрел на нас с нескрываемым злорадством.
― Ну идите, чего глаза вылупили? Посмотрим, сколько вам насчитали.

Мы нехотя вылезли из автобуса и отправились в кассу. Когда я увидел в ведомости сумму 11 руб.50 коп. против своей фамилии и точно такие же суммы у своих друзей, я перестал воспринимать реальность происходящего. И до сих пор не понимаю, как это произошло. Но факт остался фактом. Каждому из нас выдали именно столько. Когда Валерка помахал полученной суммой перед носом старосты, на активиста было жалко смотреть. Потом к старосте подошел Серега, повторил движение купюр перед его уже вытянутым лицом и произнес сакраментальную фразу из кинофильма «Операция Ы»:
-- Кто не работает, тот ест!

Автобус тронулся под громовые раскаты хохота однокурсников, отлично понимавших нашу позицию, но не имевших смелости устроить такой же демарш на сельхозработах.
Прошло два года. Мы благополучно закончили институт, и каждый ушел во взрослую жизнь. По распределению я попал на работу в управление внешних связей Госкомитета по делам строительства. Разумеется, у Госстроя тоже был свой подшефный совхоз, куда меня, молодого специалиста, и отправили незамедлительно, вместе с тремя главными специалистами (была такая должность в министерствах) из разных управлений. Совхоз, надо сказать, был довольно продвинутый, и поселили нас не в каком-то бараке, а в трехкомнатной квартире 9-этажного панельного дома. На следующий день мы явились к директору совхоза для назначения на работы.
Посмотрев в нашу сопроводительную бумагу, директор многозначительно произнес:
― Тааак… Из Госстроя, значит, будете? Строители, то есть? Ну тогда идите к прорабу, он вас поставит крышу на картофелехранилище изолировать.

Обрадовавшись, что хотя бы не нужно гнуть спину в поле, мы зашли в соседний кабинет, где располагался слегка подвыпивший прораб.
― Значит, строители? – посмотрел он на нас мутноватым взглядом – Идите на хранилище, будете крышу битумом заливать.
― А битум-то там есть? – поинтересовался Алексей Витальевич, главный специалист управления планировки и застройки городов.
― Есть! – решительно ответил прораб – Там рядом с хранилищем лежит глыба этого битума и бочка стоит. Разбиваете ломом глыбу на куски, бросаете эти куски в бочку и растапливаете на огне. Потом ведрами поднимаете на крышу и разливаете по поверхности. Вот вам и гидроизоляция.

Евгений Романович, главный специалист управления смет, проработавший лет десять начальником участка на разных стройках, иронично посмотрел на прораба, но спорить не стал. Получив рукавицы и телогрейки, мы двинулись на фронт работ.
Прораб не соврал. И глыба лежала, и бочка стояла. И даже лестница приставная для подъема ведра на крышу тоже была, и веревка, чтобы ведро привязать на месте, и лом рядом лежит. Технологический процесс был понятен, и мы резво приступили к работе. Примерно час ушел на то, чтобы наколоть кусков битума достаточно, чтобы заполнить бочку наполовину. Решив, что больше нельзя, а то за край перельет, когда расплавится, мы развели под бочкой огонь. Сели рядом и ждем, пока расплавится. Так прошло два часа. Время уже к обеду, а битум все не плавится и не плавится. А есть-то уже хочется. Что делать? Уйти и оставить бочку с открытым огнем? Так недолго и все хранилище спалить. Короче, загасили мы костер и ушли обедать. Решили, что после обеда горячий битум легче расплавится.
Не тут-то было. Когда мы через час возобновили технологический процесс, битум уже успел остыть на холодном сентябрьском воздухе, и мы еще три часа бесплодно просидели у бочки в ожидании чуда. Но чуда не произошло, а рабочий день закончился. Плюнув на так и не дошедший до жидкого состояния битум, мы снова погасили огонь и ушли.

На следующий день история повторилась. Казалось, битум объявил нам итальянскую забастовку. Но, признаться, мы особо и не настаивали. Сидели возле бочки, травили анекдоты и ждали, когда нашими трудовыми «успехами» хоть кто-то поинтересуется. Так продолжалось десять дней. Ровно столько, на сколько была выписана наша «командировка». Не добившись сотрудничества от бочки с битумом, мы отправились к прорабу за расчетом. Тот вяло поинтересовался, сколько квадратов мы этим битумом залили. Узнав, что нисколько, прораб грязно выругался и торжественно пообещал, что ни копейки нам не заплатит. При этом, он еще нагло достал из ящика стола толстенную книгу с малопонятным названием ЕНиР, швырнул ее перед нами на стол и заявил:
― Заплачу, если вы здесь найдете работу, которую выполнили!

Не на тех напал. Если для меня Единые Нормы и Расценки были китайской грамотой, то у главного специалиста управления смет при виде этой книги алчно загорелись глаза. Взяв лист бумаги и карандаш, он уверенно открыл книгу на нужной странице и забормотал:
― Тааак… приготовление битумной мастики. Десять дней, четыре человека по восемь часов в день. Работа с вредными материалами – надбавка 50%. Устройство приспособлений для подъема мастики на высоту шесть метров. Работа в полевых условиях – надбавка на питание 10%. 

Захлопнув книгу и сделав нехитрые подсчеты карандашом, сметчик торжествующе посмотрел на прораба и озвучил приговор:
― Семьсот рублей на всех. Проверять будешь?

Прораб остолбенел, но проверять все-таки полез. Полистав книгу на услужливо открытых ему страницах,
он крякнул, открыл ящик стола, достал оттуда  бутылку водки и стакан, налил и выпил залпом, посмотрел на нас мутным глазом и хрипло изрек:
― Закрою вам по пятьдесят рублей на нос, и чтобы я вас больше в нашем совхозе не видел!

Спорить мы не стали. В конце концов, у меня лично зарплата на тот момент была 120 рублей в месяц и ее исправно начисляли, пока я был в сельхозкомандировке. Но этим дело не кончилось.
Примерно через две недели после возвращения, звонит мне председатель профкома и просит зайти. Грешным делом, я подумал, что совхоз настрочил кляузу на наш ударный труд, и меня сейчас будут перевоспитывать. Немного робея, я приоткрыл дверь в кабинет профсоюзного босса:
― Вызывали?
-- Заходите, заходите, Юрий Михайлович! У меня для вас есть