Крошки хлеба...

вставала. Умерла она через неделю.

    И вот настало такое время, когда прабабка поняла, что следующая очередь умирать, настала её детям. И она уже ничего с этим сделать не сможет. Они уже перестали просить есть и только сидели, греясь на солнышке не двигаясь и ничего не говоря. Ещё немного, ещё три-четыре дня и они умрут. Никому и ничего не говоря, она стала собирать своих двух младших дочек. Она нарядила их в чистенькие платьица и ранним утром, когда ещё с травы не сошла роса, повела их в город. Дорога была не близкой, и они не спешили.

    Прабабушка рассказывала, что пройти кордон им помог парень из соседнего села работавший в милиции. В этот день именно он стоял в карауле. Сменщик и товарищи его в это утро ещё спали в шалаше и завидев её он приложил палец к губам и стволом винтовки показал на дальние кусты, за которыми можно было обойти кордон, Почти ползком они пробирались обдирая коленки и локти о колючие ветки, пока не оказались в безопасности. Весь день до вечера они добирались до города. За весь день они пили только воду из ручья и немного пожевали припасённую прабабушкой «лепёшку» испечённую в дорогу из десяти перепревших прошлогодних зерен кукурузы и сушеных кукурузных листьев. Она была совершенно не съедобной, вкусом на поминала глину, но ничего другого больше не было. К платьишкам девочек были пришиты лоскутки заменяющие кармашки. В эти кармашки прабабка положила по клочку бумаги, младшей положила такую записку:
    «Дівчинку звати Одарка, три роки, по батькові Іванівна. Отче наш, що є на небесах! Нехай святиться Ім'я Твоє. Хай прийде Царство Твоє, нехай буде воля Твоя як на небі, так і на землі. Хліб наш насущний дай нам сьогодні. І прости нам провини наші,як і ми прощаємо винуватцям нашим. І не введи нас у спокусу, але визволи нас відлукавого. Бо Твоє є Царство, і сила, і слава навіки. Амінь.»
    В кармашке у старшей лежала почти такая же:
    «Дівчинку звати Єлизавета, п'ять років, по батькові Іванівна. Отче наш, що є на небесах! Нехай святиться Ім'я Твоє. Хай прийде Царство Твоє, нехай буде воля Твоя як на небі, так і на землі. Хліб наш насущний дай нам сьогодні. І прости нам провини наші, як і ми прощаємо винуватцям нашим. І не введи нас у спокусу, але визволи нас від лукавого. Бо Твоє є Царство, і сила, і слава навіки. Амінь.»

    Когда стемнело, она подвела их к вокзалу. Туда где гомонил народ, издалека увидела милиционера, легонько подтолкнула девочек в его направлении и сказала им:
    - Ідіть донечки до дядечкові, а я зараз ...
    И пока они с трудом переставляя худые ножки, послушно пошли по направлению к милиционеру, она развернулась, спряталась за угол дома и потом увидев, как милиционер повёл детей внутрь вокзала, побрела назад, в село.

    Обратная дорога показалась ей такой дальней, и такой трудной, что она несколько раз от бессилия садилась прямо в тёплую пыль колеи, и потом не хотела вставать. Всю дорогу у нее текли слёзы, но громко плакать она была уже не в состоянии и потом она не могла вспомнить как пришла домой.
    Ей пришлось отдать своих детей, чтобы спасти своих внуков.
   
    Прабабка была последней, кому удалось вывести детей в город через кордоны. Когда через пару дней, ещё одна женщина попыталась пройти, то её не пустили. На дорогах уже стояли не местные милиционеры, а солдаты, завезённые издалека, откуда-то из Вологды и Астрахани. Им было плевать на умирающих местных, их кормили хорошо. Женщина, подойдя к кордону, оттолкнула солдата слабеющей рукой, и с двумя детьми пошла дальше, не обращая внимания на крики солдат. Она успела отойти достаточно далеко, метров сто, а может быть и больше, когда раздался выстрел, и пуля попала ей в спину. Корчась от боли, она сползла на обочину дороги, и там истекая кровью, умерла через час. Дети самостоятельно вернулись в село и забравшись в свой дом через открытое окно, тоже умерли от голода через несколько дней.

    Моя бабушка узнала о том, что её мать отвела детей, только на следующее утро. Они жили хоть и на одной улице, но в разных её концах. Она села к ней на край кровати и только горестно произнесла:
    - Мамо! Шо ты наробила…?
    И потом шепотом по секрету поведала ей, что мужа бабушки, моего деда Федота, уже приняли в колхоз и тут-же временно назначили бригадиром, вместо старого, умершего прямо в поле. И он теперь каким-то образом собирается выправить им паспорта, чтобы можно было тайком выбраться из села и купить билеты на поезд в Харькове. А дальше можно будет уехать от голода, в Сибирь или в центральную Россию, туда, где голода нет, и детей можно будет спасти.

    И действительно, примерно через полторы недели, мой дед окружными дорогами, по оврагам и перелескам сумел миновать кордоны, и вывезти на телеге свою тёщу, мою прабабушку с двумя оставшимися старшими детьми, саму бабушку и её двоих детей. В Харькове на железной дороге у него оказался очень дальний родственник, и каким-то чудом по сделанным дедом в колхозе паспортам им удалось купить билеты на поезд. Перед этим, говорила бабушка, дед через знакомых попытался узнать, куда определяли найденных на вокзале детей. Но ему сказали, что за два дня до этого, всех детей из переполненного местного детдома погрузили в поезд и отправили куда-то на Урал. Большего он узнать не смог, так как боялся, что в колхозе его уже хватились и могут объявить в розыск. А в ту пору такой поступок тянул на полноценные двадцать пять лет лагеря. И не оглядываясь назад, и стараясь не вспоминать о прошлом, они уехали в Сибирь.

    Оказывается, моя младшая тётка Валентина не знала этой истории. Рассказала ей об этом  моя старшая тётка Вера почти перед самой смертью и то с большой неохотой. Под большим секретом она поведала её мне. Удивившись тому факту, что я её уже слышал и уже собираюсь написать об этом, она наивно попросила меня никому об этом больше не рассказывать:
    - Почему? – спросил я её.
    - Ты понимаешь, - ответила она, - неприятно будет слушать о том, что прабабушка бросила своих родных детей, и отдала их в детдом. Стыдно такое рассказывать, что о ней подумают?
    - Стыдно? – переспросил я её, - стыдно будет слушать, как убитая горем мать спасала своих детей от лютой голодной смерти? Стыдно, что их обобрали и ограбили так, что нечем было кормить маленьких детей? Ни глотка молока, ни крошки хлеба? Стыдно, что им стреляли в спину за попытку спасти грудных детей? Стыдно, что в мирное время от голода умерла почти половина села?
   
    Прабабушка умерла в возрасте, без одного дня девяносто восьми лет. Мир, с тех пор как она попрощалась на вокзале с дочками, больше никогда не был для неё прекрасен. Наверное, с тех пор в её жизни не было ни одного счастливого дня. Она и могиле лежит с этой болью.

    У неё не было слёз. Она их выплакала по дороге с Украины в Сибирь. Если бы эти слёзы не растворялись в рыхлой земле, то они могли бы потечь ручейком до самого ледовитого океана. Они вознеслись бы в небеса, и в каждом, самом малом  пролитом на этой земле дожде, была бы и её солёная слезинка.