Егоров покосился на Мельникова и вздохнул. Никита всё ещё дулся на него за ту пару по литературе, и Сергей понятия не имел, как загладить свою вину. А загладить очень хотелось, потому что накануне у него родилась очередная идея, реализовать которую никто, кроме Мельникова, был просто не в состоянии. Потому что просто не поверил бы в то, что её вообще можно реализовать.
- Кит, - тихо окликнул, наконец, Егоров, буквально распираемый нетерпением. Никита промолчал, только досадливо дёрнул плечом, словно отгонял приставучую муху. Однако это была хоть какая-то реакция, и, Ободренный ею, Сергей просительно повторил:
- Ну, Киииит!
Мельников сморщился, как от зубной боли. Но всё же отложил учебник, который до этого читал, повторяя домашку. И хмуро спросил:
- Что "Кит"?
- Суперпамять! - выпалил радостно подпрыгнувший Егоров. - Типа: берёшь учебник, - Сергей для наглядности взял учебник Мельникова, - прикладываешь его к голове - и уже всё знаешь!
- А при чём тут память, да ещё супер? - саркастически хмыкнул Никита.
- А где хранятся все знания? В памяти! - наставительно пояснил Егоров, буквально лучась от самодовольства. - А супер - потому что обычно люди забывают почти всё, что учили, а мы сделаем так, что будем помнить абсолютно всё!
- Ну, всё, положим, не получится, - задумчиво протянул Мельников. - Да и кому это надо - помнить всё? Вот я, например, кое-что наоборот хотел бы забыть.
- Тут главное - принцип, - отмахнулся Егоров. - А сто или, скажем, семьдесят процентов мы запомним - дело второстепенное. Всё равно же больше, чем обычные тридцать процентов, которые остаются в нашей памяти сейчас.
- Семьдесят? Ну, семьдесят, возможно, получится... - почесал в затылке Мельников, уже начавший прикидывать, что нужно для этого сделать. Сергей посмотрел на него горящими от возбуждения глазами.
- Ну так что? Попробуем?
- Попробуем, - кивнул Никита, решившись. И первым протянул Сергею руку.
На следующий день первым уроком значилась история.Придя загодя, Сергей с Никитой проскользнули в класс, за свою любимую заднюю парту, и развили там бурную деятельность. Достав из рюкзака целую кипу проводов, Мельников с помощью Сергея споро растянул их по периметру классного помещения, опутав его, словно паутиной. Вскоре класс превратился в подобие клетки Фарадея, ячеи которой не оставили свободным и одного квадратного метра.
- Дактилоусилитель готов, - вытирая со лба пот, сказал Никита, с гордостью оглядывая результат их трудов. - Я тут подумал, что прикладывать книгу к голове - не самый лучший способ узнать её содержимое. Куда надёжнее через касание - как слепые, которые определяют кончиками пальцев цвет или читают обычный текст, напечатанный или написанный, а не набранный азбукой Брайля. Теперь осталось подключить возбудитель мнемоволн, отрегулировать мощность - и можно врубать твою суперпамять. Садись! - скомандовал он Егорову, указав на его место за партой. Егоров послушно сел. Мельников прикрепил к его вискам электроды, потом отошёл в угол и включил вилку от растянутых по классу проводов в розетку.
Ничего не изменилось.
- Не работает? - с тревогой спросил Сергей. Для чистоты эксперимента он накануне вечером даже не притрагивался к учебникам, и получить двойку в самом конце четверти ему совсем не улыбалось.
- С чего бы ей не работать? - недовольно буркнул Никита. - Ты учебник-то достань.
Смерив его недоверчивым взглядом, Егоров открыл свой портфель. И понял, что действительно всё работает: едва его пальцы коснулись учебника по истории, в его мозгу словно что-то щёлкнуло, и все даты и события, описанные в книге, пронеслись перед его глазами огненным вихрем.
- Работает... - прошептал Сергей, расплываясь в широченной улыбке. Никита, всё ещё хмурый, пожал плечами с деланным равнодушием:
- А ты сомневался?
- Чуть-чуть, - смущённо признался Егоров. - Не опробованный же метод...
Класс постепенно заполнялся. Наконец, прозвенел звонок, и пришёл учитель.
Пока он раскладывал на столе принесённые методички, открывала журнал и проводила перекличку, Сергей сидел, как на иголках. Ему всё время казалось, что установка Никиты отключилась или перегорела, и знания, полученные таким чудесным образом, улетучились из его головы. Тогда он протягивал руку и касался лежавшего на парте учебника, чтобы вновь вернуть себе ощущение ВСЕЗНАНИЯ - и чувство уверенности заодно. наконец, сидевшему рядом Мельникову это надоело, и, нагнувшись к самому уху Сергея, он прошипел:
- Не дёргайся. Как только начнёшь отвечать, сразу вспомнишь всё, что надо. И перестань лапать учебник, а то, перегрузишь свою память - она ведь не беспредельная, всего на пять терабайт. А ты в неё уже пару гигов закинул, причём одной и той же информации. Которая, между прочим, останется там теперь на всю жизнь.
Егоров поспешно опустил руку на колени и сжал её в кулак. Сколько раз он уже тронул учебник? Десять? Двадцать? До него вдруг дошло, что запоминать всё подряд навсегда - далеко не лучший способ обучения. Ведь в учебниках содержится просто колоссальное количество различных данных, которые на поверку оказываются совершенно ненужными человеку в его дальнейшей жизни. Именно поэтому эти данные и стираются из "виртуального диска" нашей памяти - чтобы освободить место для чего-то нового, во-первых, и для чего-то по-настоящему важного и нужного, во-вторых. Если же он сейчас забьёт свою память под завязку школьной программой, то в дальнейшем уже не сможет запихнуть в неё ничего - ни институтские знания, ни рабочие навыки, даже саму свою жизнь с её радостями и огорчениями. И единственное, что он будет помнить на её склоне - это школьные учебники "от корки до корки".
- Кит... - прошептал Егоров, бледнея и покрываясь холодным потом. - Я передумал. Ну её в туман, эту суперпамять, мне и моей достаточно...
- Егоров! - прервал его монолог голос учителя. - К доске!
- Поздно, - одними губами отозвался Никита. Он не понял, что вдруг случилось с Сергеем, и, списав всё на обычное волнение, тихо добавил:
- Не боИсь, я сейчас врублю дополнительную мощность, чтобы ты наверняка всё вспомнил. Будут тебе твои сто процентов!
Егоров посмотрел на него круглыми от ужаса глазами, но ничего сказать не успел.
- Сергей! - окликнул его учитель, выразительно постукивая ручкой по журналу. - Долго тебя прикажешь ждать?
Егоров сглотнул и, встав, как сомнамбула двинулся вперёд, практически ничего не видя вокруг себя. А Никита поспешно сунул руку в рюкзак и до предела вывернул регулятор спрятанного там трансформатора.
- Поехали! - прошептал он гагаринскую фразу, так полюбившуюся ему. И в радостном предвкушении потёр руки.
...Сергей дико оглянулся. Класс исчез, а вместо него вокруг толпилась колоссальная масса народа, пихавшаяся и давившая друг друга без всякой жалости. Теснота была такая, что Сергей даже не мог поднять руки. И стоял, прижав их к бокам, не в состоянии понять, что происходит, где он и почему все так кричат. Вернее, орут буквально на пределе возможного, так, что ушам становилось по-настоящему больно. В руках Сергея что-то было зажато, но что именно, он не мог даже рассмотреть. Было это "что-то" до крайности тяжёлым и неудобным, однако Сергей откуда-то знал, что бросить это он не имеет никакого права. Потому что от "этого" зависела сама его жизнь. Хотя как оно могло спасти его, находясь пусть и в руках, но всё равно вне досягаемости - с тем же успехом "оно" могло пребывать на Луне, - Сергей решительно не понимал.
Крик вокруг усилился, хоть это и казалось невозможным. Людское месиво пришло вдруг в движение, качнулось вперёд, влево, подалось назад - и зажатый тисками чужих плеч Егоров безропотно повторил все его манёвры, начисто лишённый какой-либо самостоятельности. Его уши то ли привыкли к окружающему гвалту, то ли он на секунду стал потише, но Сергей явственно услышал не только человеческие крики, но и истошное ржание лошадей, страшный грохот, словно столкнулись лоб в лоб сотни две грузовиков, летящих на полной скорости, и звон металла, как из тысячи кузниц разом. Сергей повернул голову туда, где этот звон раздавался громче всего - и вздрогнул, натолкнувшись на пылающий ненавистью взгляд всадника в странной шапке - в малахае, вдруг вспомнилось странное слово - и в кольчуге, с длинным копьём в правой руке и с маленьким круглым щитом в левой. Всадник находился от Сергея ряда через три-четыре, но почему-то смотрел прямо на него, и вся его ненависть, пытавшаяся замаскировать обыкновенный страх, изливалась прямо на Егорова, ничем не удерживаемая, как вода из прорванной плотины. Нутром почуяв, что сейчас произойдёт что-то невыразимо ужасное, Сергей потянул руки вверх, пытаясь поднять зажатые в них меч и щит - откуда он это знает?! - наверх. Но люди вокруг него только крепче сжали его со всех сторон, и попытка прикрыться оказалась бессмысленной. Оскалив в яростной усмешке гнилые зубы, всадник занёс своё копьё над головой - и что было сил воткнул его прямо в горло Сергея, а тому оставалось только смотреть на это - и... умирать. Острая, невыносимая боль затопила его сознание, чёрным пламенем выжигая всё и вся из него, и последним звуком, который он услышал, проваливаясь в небытие, оказалось бульканье его собственной крови, с клёкотом лившейся из раззявленного в беззвучном крике рта...
- Похоже, перемудрил я с усилением и в тебе заговорила родовая память, - поскрёб затылок Мельников, не рисковавший поднимать глаза на Сергея. Егоров, с омерзением захлопнув дневник, в котором красовалась великолепная двойка, фыркнул.
- Да при чём тут родовая память? Это был я, понимаешь - я!... К тому же, - взяв себя в руки, уже спокойнее продолжил Сергей, - родовая память подразумевает передачу информации от родителя к потомку в момент зачатия, а согласись, что в этот момент отец должен быть вполне себе жив. После этого потомок - плод - становится независимым от тела, а значит, и от памяти своего отца. И, следовательно, перенять её от него уже не в состоянии. А я же видел - видел! - свою... то есть его... смерть! И значит, родовая память здесь совершенно ни при чём!
Он умолк, переводя дух, и продолжил:
- То есть что бы с отцом плода не произошло после зачатия, плод об этом никак узнать бы не смог. Разве что после своего рождения, да и то только со слов своей матери или кого-нибудь другого. А такая информация - из чужих рук - не обладает визуальной составляющей и не способна воспроизвести зрительные эффекты произошедшего.
- Так что же? Реинкарнация? - задумчиво произнёс, не то спрашивая, не то утверждая, Мельников. Внезапно он широко улыбнулся и хлопнул ладонью по подоконнику, на котором они сидели, заставив Егорова подпрыгнуть от неожиданности.
- А ведь это мысль! Не учить по учебнику, и не рассматривать картинки в нём, а самим испытать всё, что пережили за прошедшие века наши предыдущие воплощения - это же здОрово!
- Кому как, - проворчал Сергей и, сморщившись, осторожно потёр шею в том месте, где её пронзило монгольское копьё. - По мне уж лучше учебники и картинки, чем самому... снова... снова... и снова, - он содрогнулся, представив себе едва ли не бесконечный ряд своих предков - бесконечный ряд самого себя! - убегавший от него в глубь веков - и терявшийся там в беспросветной тьме варварства и
|