Словарик. Опыт. Д.

    ДембИль. Прежде всего, надо объяснить авторское правописание. Ещё в армии я настаивал, что правильно писать «дембИль», а не «дембЕль», как считали все остальные, употребляя именно такой вариант, например, в письмах. Потому что усечение – от слова «демобИлизация. По-моему, дух русского языка просто-таки вопиет об этом. К сожалению, после службы я встречал напечатанным только вариант «дембЕль», что, по-моему, лишний раз свидетельствует о профессиональной глухоте книжных, журнальных и газетных редакторов.
    Теперь о самом понятии. Некоторые считали по баням, отмечая их на карманных календариках крестиком по средам: 104, 103, 102… Более изощрённым был способ высчитывать, сколько казённого масла осталось съесть за завтраком. «Молодым» доставалось грамм по пятнадцать, зато «деды» употребляли грамм по двадцать пять (брусок на десять человек – по числу сидящих за столом – делился черенком ложки сначала пополам, а потом одна половина – на четырёх «дедов»  или случившихся «стариков», другая – на шестерых «молодых»; всё это тогда считалось очень важным, и, например, зорко отслеживалось, чтобы за каждым столом существовала правильная пропорция)
    В общем, дембиля ждали, его неизбежное наступление лелеяли. Подсознательно – наверное, каждую секунду. Помню, как однажды, будучи в наряде «на чашках» вместе с Шуркой Голосовым, я чуть не задохнулся от ужаса, когда кто-то в столовой решил пошутить: «На три года переводят! Уже приказ пришёл!»
Никогда ни до, ни после я всерьёз не помышлял о самоубийстве, а тут и такая мысль пронеслась. «Лишний год? – Лучше смерть!»
    Я уже говорил, что особой дедовщины у нас не было. Но моральное давление, честное слово, не легче физического. Иногда я с тоской смотрел на окна: там, в десяти шагах, по улице шли свободные люди, и им было совершенно невдомёк, что здесь меня мучают – бесконечными придирками, нарядами, построениями, невозможностью уединиться… Однако и тогда я считал, и сейчас убеждённо считаю: призывная армия необходима! Необходима ли она, скажем, современной Дании, это вопрос, но России – необходима. И даже теперешний год, по-моему, многовато – разнообразные «учебки» раньше продолжались не больше шести месяцев. А полноценный солдат – естественно, только кадровый. За деньги, с хорошей страховкой, с разработанной системой льгот на «гражданке» и т.п. Но, как принцип, призывная служба необходима. Как принцип и как острое и жёсткое обучение жизни…
    Но дембиль мы, конечно, ждали. И с каждым днём всё более свысока поглядывали на сверхсрочников и офицеров: вы, дескать, до пенсии будете здесь париться, а мы-то уедем не куда-нибудь – домой!..
    А в спорах о правописании этого слова дело тогда доходило чуть не до драки. Я уже тогда был вполне способен подраться из-за вопросов русской культуры.

    Драка. Вот сейчас вспомнил, что серьёзно я дрался в армии только дважды. Оба раза – с корешом Гошкой. Ну, и один раз участвовал в разбирательстве драки (см.Трибунал) Разборку, описанную в главке Борзеть, дракой считать не могу. Не устану повторять: мы служили в мирной армии, в хорошей, даже блатной части…
    А с Гошкой дело было так. В первый раз мы, как всегда, заспорили с ним о чём-то в умывалке. Вполне возможно, об инопланетном разуме или, к примеру, о судьбе языка эсперанто. (О, бывало, в умывалке ставились и, самое главное, решались весьма непростые проблемы!)  Тогда мы ещё были салагами, и нервы были особо напряжены: нас почти всё время давили – сержанты, «деды» и «старики»… Да и офицеры относились сурово. В общем, жили, как в лихорадочном сне. Расслаблялись только, когда курили в умывалке, да и то если поблизости не было никого из старших.
    И вот, во время такого расслабления, мы о чём-то заспорили. Я не успел опомниться, как уже лежал на Гошке, удушая его захватом. Стоит упомянуть, что на «гражданке» я практически ни разу не дрался. По крайней мере, ничего значительного вспомнить не могу (комнатный, в общем, был мальчик) К моему удивлению, Гошка оказался явно слаб, хотя был только немножко помельче меня, а турник осваивал лучше и быстрее.
    Он захлопал рукой по полу, сдаваясь, я встал, но тут он накинулся на меня сзади… Ах, всё-таки чудесное, хоть и совершенно не политкорректное чувство – всеохватная благородная ярость. Я испытывал его лишь несколько раз в жизни, и каждый случай помню хорошо и вспоминаю с удовольствием. В тебе возникает какая-то полноценность бытия, и всё, буквально всё остальное в жизни становится совершенно по барабану…
Я опять уложил Гошку на пол, опять захватил его удушающим приёмом, он опять захлопал рукой по полу, но теперь уж я отпустил его только по настоятельным просьбам окружавших свидетелей. Я так, помню, и сказал, вставая: «Свидетелями будете. Он сам полез»…
    Во второй раз мы с Гошкой подрались за несколько дней до дембиля, когда нервы тоже не в порядке, но уже по другой, чем у «молодых», причине: представляете, уже и бани всё зачёркнуты, а никак не увольняют!.. Мы шли «убирать территорию» - может быть, в последний раз в жизни. Туда, за забор училища, посылали вместо зарядки, и «молодые», к примеру, отчаянно стремились на эту приятную работу, хотя там они именно работали: сгребали опавшую листву, подметали тротуар… «Деды», естественно, только покуривали, вдыхая вместе с сигаретным дымом осенние запахи прелых листьев и старой травы. Правда, мётлы держали наготове – на случай проверки.
    Когда мы уже шли обратно, мне вздумалось пошалить: я стал легонько постукивать этой самой метлой по шапке идущего впереди Гошку… Тут следует некий провал в памяти, а потом – мы катаемся по земле, вцепившись друг в друга, и нас растаскивают, как рассвирепевших щенков…
    Разумеется, эти эпизоды не имели абсолютно никакого значения для нашей с Гошкой дружбы. То есть, конечно, имели: поскольку они эту дружбу не разрушали, они её укрепляли. В полном соответствии с диалектикой.