ЖИВАЯ, НО МЕРТВАЯ (роман)

заберу, но частичку его души оставлю тебе. Вместе вы будете одно целое». Потом фея что-то прошептала себе под нос, щелкнула пальцами и исчезла. Это все.
Девочка прикрыла до этого открытый рот, помолчала немного и спросила:
- Какая она - фея?
   
- Кристина, мы так с тобой не договаривались. Сперва ты расскажи.
Вздохнув, девочка начала свое повествование. Я попивала свое кофе, внимала ей и лишь изредка задавала наводящие вопросы, нарушая, тем самым, свое обещание молчать.
- Папы у меня нет. Когда забрали маму, меня забрала к себе папина сестра. Это страшная тетя. Она всегда заикается, когда злится, и каждый день пьет водку. Я от нее сбежала. Потому что она меня всегда ругает ни за что и бьет… - После этих слов, ее бровки сомкнулись, а на переносице образовалась морщинка; ее всегда гладкий подбородочек сжался, содрогаясь от тика, и стал похож на персиковую косточку.
  Кристина замолчала, видимо угнетенная воспоминаниями. Я попыталась отвлечь ее и чем-нибудь заполнить неловкую паузу.
    - А куда маму забрали?
    - Валь, а я почем знаю? - недоумевающе воскликнула она на мой глупый вопрос.
    - Действительно. Хорошо, но, хоть, кто забрал-то? Или тоже не знаешь?
    - Конечно, знаю. Иноплтяне.
    - Ну, это все объясняет. Теперь мне все ясно. Ну-ну, продолжай.
  Даже я не смогла бы с такой убедительностью сказать своей маме, что я ее дочь. Скажи она с той же интонацией, что, мол, я правнучка Мерлин Монро, - это было бы правдой и все обязательно ей поверили б. Я уже мало что понимаю. Либо она мне подыгрывает, либо играет по моим же правилам. Ее большие моргающие глаза - лучшее тому доказательство.
  Кристина оживилась, почувствовав свое превосходство надо мной, и это побудило ее сменить тему, к моей, конечно же, досаде.
     - Валя, а ты знаешь, что я хочу стать фигуристкой, - и добавила: - Как мама.
     - Нет, девочка, не знала. А теперь знаю.
     - Когда мне было вот столько, - продолжала она, показав мне четыре пальчика, - меня мама отдала в спортивную гимнастику. А теперь меня Страшная не водит. Говорит: «Баловство…» А мама говорила, что я будущая альпийская чемпионка…
  Я с упоением слушала.
      - Знаешь, Валь, - вещала она, - я заняла первое место по гимнастике. Детей было много, но я выиграла… А меня обманули…
  Она поймала мой взгляд, ища в нем поддержки.
       - Как это?
       - Им дали по шоколадке, а мне какую-то телеграмму!
  Я улыбнулась, и Кристина, завидев мое веселье, обиженно сказала:
       - Вот и мама тоже смеялась.
 - Кристь, да тебе же грамоту дали.
 - Вот и мама тоже говорила. Потом говорит: « Давай я куплю тебе шоколадку». А зачем покупать, когда я ее выиграла?
   - Да, я как-то не подумала. Несправедливо.
  Возражать не было смысла. Я и не перечила.
    - Как же ты теперь живешь? - спросила я. - Трудно, небось?
    - Трудно… Мама вернется - лучше станет.
  У меня сжалось сердце.
     - Обязательно. Обязательно вернется, - поспешила я.
  Мы помолчали. Я отпила кофе, Кристина осушила стакан сока. Один вопрос не давал мне покоя, я боялась задать его этой крохе, дабы не задеть за живое; но все же жалость и мое, пропади оно пропадом, любопытство взяли верх.
       - На что же ты живешь?
       - Валь, я одалживаю и ворую, - ответила девочка, точно это было не откровение, а какой-то сущий пустяк. - Но придет время - я все отдам, - добавила она.
  Хотя, наверное, соврала. Я все же удивилась.
       - Воруешь? Я не ослышалась?
  Кристина кивнула.
  Боже мой, ну почему я так удивляюсь? И по какому праву эта негодующая интонация? «На себя посмотри и дай себе же по шее, Екатерина, прежде чем осуждать ребенка». Вот здесь я с тобой согласна, хотя к самокритике вроде бы не приучена, так как мне и твоей критики - как сытому котенку астраханский рыбозавод. Тут уж да, наши мысли гармоничны как никогда, - это надо признать. Еще раз - да. Только сегодня отвернула флакон духов. И что же? Хотя бы совесть попилила. Ан нет, я ее с собой не брала; знаете ли, без нужды; да и вообще: она у меня чиста как белый лист бумаги, ведь я ею не пользуюсь. Ну, вот скажите мне: какой от нее прок, если эта самая совесть всегда, как Финляндия, нейтральна? Ни-ка-ко-го - и жирная точка. «Ха, украла флакон духов. А еще предстоящее грандиозное дело на очень много-много долларов? Как ты на это посмотришь, Екатерина?!» И впрямь, как я на это посмотрю? Наверное, так: приходится смотреть на то, на что вовсе не хочется. Наверное, так.
       - Извините за беспокойство, но вас к телефону.
  Я повернулась на голос. Возле меня стояла кареглазая девушка лет пятнадцати - дитя Востока; очевидно, она была дочкой того джигита, кто обслуживал наш столик.
       - Вас просят к телефону, - обращаясь ко мне, повторила она.
       - Меня к телефону? Ты не ошиблась, милое создание?
       - Да, вас. Пройдите, пожалуйста, к бару. Телефон на стойке.
  От мысли, что кто-то хочет со мной разговаривать, мне сделалось не по себе и как-то холодно. Ни кто кроме меня не должен знать, что я приехала в этот город. Кому я нужна? Кто бы это мог быть? Безусловно, это ошибка. Безусловно так же, что и Кристина, и девушка, которая проводила меня до бара, и ее отец, подавший мне трубку, заметили в разные отрезки времени, как менялось выражение моего лица, которое, в итоге, стало растерянное и глупое.
- Алло?
- Гм. Я сожалею, что оторвал вас от беседы с дочерью. Вы очаровательно смотритесь вместе. - Вполне приятный мужской голос, но это мне пока ничего не объясняло. Все же про себя я облегченно выдохнула: Кристина мне не дочь и поэтому он меня не знает, он незнакомец и поэтому мне нечего бояться.
  Я огляделась. Было уже темно, и я не увидела никого, кто бы разговаривал по телефону. Ко мне вернулось присутствие духа.
- Назовите себя или я положу трубку.
- Пожалуйста, богиня, не надо. Меня зовут Сирень, - поспешил голос.
- Вы издеваетесь?
- Я говорю правду. И я не намерен издеваться над вами. Это даже не прозвище - это мое настоящее имя.
- Хорошо, Сирень, что вы хотите?
- Люблю маленьких детей, у которых молодые мамы, - застенчиво засмеялся он, подразумевая, наверное, этим, что сострил. - Я, с вашего позволения, хотел бы к вам присоединиться и поближе познакомиться.
- Сирень, скажите, вы Бармалей? Или, быть может, педофил?
  Он засопел в трубку.
- Ваше оскорбление оставляю без комментариев… Вы мне нравитесь. Вы… Я не знаю, как вас по имени.
- Это ваши проблемы. А вообще-то мне пора к дочери. - (Как ласкает слух!) - Впрочем, рада была поболтать.
- Подождите!
- Ну что еще?
- Я, я как вас только увидел, вы - вы сразу запали мне в душу. (Как это высокопарно!) Дайте мне шанс, богиня. (Еще пошлее.)
- Ну, коли запала, как вы говорите, в душу, то ненароком - ты уж извини. Во-вторых, боги со смертными не играют в «любишь - не любишь». А на счет «шанса», так я не лотерея, чтоб его давать.
- Я вижу, у вас плохое настроение?
- Ужасное настроение, отвратительное.
- Мне можно вам завтра позвонить? Пожалуйста, оставьте мне свой телефон.
  «Какой он все-таки настойчивый".
- У меня нет телефона.
- Хорошо, запишите тогда мой… Я очень буду ждать вашего звонка, и у меня хотя бы останется шанс, надежда.
  Я поняла, что единственная возможность закончить разговор, - это сделать то, что он просит. Есть, правда, еще один вариант: прервать беседу в одностороннем порядке. Но в детстве мне говорили, что так поступать не красиво, не достойно и все такое прочее, - вот и комплекс сформировался. Так что не могу. Вот правильная я такая и ничего не могу с этим поделать. Поэтому я попросила у бармена листок и ручку.
- Диктуйте.
  Незнакомец назвал шестизначный номер. Потом много благодарил, много извинялся и еще больше надеялся. Другими словами, вел себя как всякий мужчина потерявший голову.
- Не за что, пожалуйста, и на здоровье, - сказала я и, признаюсь честно, с некоторым облегчением положила трубку.
  С намерением продолжить прерванный разговор со своей очаровательной спутницей, я вернулась к столику и поняла, что воспитательная беседа отменяется, и пора уже платить по счету. Все дело в том, что моя «дочурка» отбыла в неизвестном направлении и, судя по отсутствующим в моей сумочке двум купюрам достоинством по сто рублей, - отбыла безвозвратно. Хорошо хоть сумочку со всем ее содержимым забыла взять. Все вроде на месте: документы, косметика, даже доллары целы. Надо же, а я-то думала, что это платежеспособная валюта. Нет? Стало быть, рублик-то он понадежней будет. А то доллары! доллары! баксы-кляксы! - бумага и есть бумага. Но вот в чем весь фокус: рубли и то не все одолжила: только двести. Ни дать, ни взять. Восхищаюсь юным дарованием: думается мне, что это не спроста, что детка эта (с врожденным чувством ритма) экономическую погоду в России, можно сказать, интуитивно чует. Так сказать, гений детских субсидий. Иначе мне не объяснить и, тем более, не понять.
  Сигареты  ей тоже не понадобились. Уважаю: за здоровьем следует бдить с самого раннего ранья. Иначе отдышка, кашель, язва желудка, рак легких и: «Вам из чего: из дуба или из березы? А может, подороже желаете? Из краснухи, например, или из чинары? Нет? А, понимаю, хватило бы и на чинару, если б не курево…». Но почему, хотелось бы знать, леденцы оставила? Зубы бережет? Или не заметила? Видать, торопилась.
«Странная девочка» - подумала я без всякой жалости и сильных чувств. Но что-то похожее на досаду все ж таки осталось в моем сердце от этой странной, но милой девочки.
  Расплатившись с официантом, я не спеша пошла к гостинице. Набережная. Люди то и дело шныряют взад-вперед, сбивают не по правилам движущихся пешеходов, встают, отряхиваются, и так как невозможно определить, кто нарушил правила, приносят друг другу взаимные извинения, а потом с той же опрометчивостью бегут сшибать других пешеходов. Публика на набережной разная, всевозрастная, в общем, и стар, и млад. Разодета так же - демократично. Modus начиная от эпохи Ренессанса до нашего времени. A la Боря Моисеев, a la Таркан и a la Борис Николаевич за игрой в теннис (или a la Adidas китайско-кустонайского пошива), - вот они - три мощнейших кита, три основные составляющие мужской моды этого времени.
  Мальчуганы-беспризорники проворно снуют между прохожими и столиками летних кафе, бессовестно выклянчивая монеты у законопослушных и бедных граждан. Девчушка лет пяти, с торчащими в горизонтальном положении косичками, подскакивает на плечах у бодро шагающего папаши, линяющего от авитаминоза, и с довольным видом уплетает сладкую вату вперемешку с папиными волосами. Упитанный мальчуган, стоя посреди тротуара и, тем самым, раздваивая поток отдыхающих, обжигается чебуреком, крепится, откусывает еще больший кусок и перекатывает его во рту - пока не остынет. Мальчика с чебуреком объезжает грузовой транспорт: юноша, стало быть, водитель, с детской коляской во главе, делает ловкий маневр по бровке с отрывом от асфальта передних колес; его столь же молодая спутница, прицепом за его руку, повторяет движение. Трудно догадаться, кого они катают в коляске; если полагаться на их возраст, то брата или сестру. Друг за дружкой, на роликовых коньках бесцеремонно трусит между прохожими супружеская пара пенсионного возраста, посасывая при этом крем-брюле на палочке. Вкусно!
- Фискульт привет! - успела я крикнуть проносящимся мимо передовикам с мороженым. Наверняка бы ответили, если бы не были столь увлечены своим