Александрия. Глава 4. Изгнание ересиарха

прекрасно осведомлен о том, что Арий за глаза называет его не иначе, как савеллианствующим еретиком, был готов со спокойным достоинством осадить противника, но не успел и раскрыть рта, как его секретарь, в одно мгновение оказавшись около трибуны, бесцеремонно вмешался в спор патриархов, заговорив с плохо скрываемым бешенством:

- Прежде скажи ты нам, Арий, почему ты свои языческие доктрины развиваешь не у алтаря Исиды, а оскверняешь погаными речами христианский храм?!

«Эко ты хватил…» - удивился Александр, но промолчал, предпочитая ретироваться к председательскому креслу и наблюдать схватку со стороны.

- Что?! Какие языческие доктрины?! – в негодовании возопил Арий, подскочив, словно ужаленный гадюкой.

- О чем ты говоришь, Афанасий?! Арий почитает Иисуса Христа так же как все мы! – возмутился Феон Мармарикский, поспешив поддержать Ария, встав рядом с ним против Афанасия.

- Признайся, что позаимствовал свое учение у языческого философа Баргата, – продолжал обвинять диакон, стараясь не поддаваться гневу и сохранять хладнокровие, и игнорируя замечание союзника ересиарха. - Твое, рожденное Единым божество, великий учитель с человеческой плотью, но душой Логоса - не что иное, как языческий полубог!

- Это ложь, ты сознательно искажаешь мое учение! – гневно ответствовал Арий, простерев в сторону противника обличающий перст и старательно пытаясь испепелить прекослова яростным взглядом. - Я почитаю Сына не менее, чем Отца. Да, Слово – творение, но совершеннейшее из всех. Потому что единородный Сын Божий, в отличие от остальных тварей (и тому свидетельствуют все благовествования до единого, а также апостолы) - «рожденный прежде всякой твари», и вместе с тем «Он есть Божья сила и Божья премудрость». Премудрость говорит и через Соломона: «Я родилась, когда ещё не существовали бездны, когда ещё не было источников, обильных водою, я родилась прежде, нежели водружены были горы…»

- В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог!

- Да, в начале, потому что сам Бог безначален. И было время, когда Отец не был Отцом. Отрицать очевидное может только слепец или безумец. Вы все слепцы, не разумеющие истины!

- Ты говоришь, что я искажаю твое учение? Нет, Арий, ты и есть тот слепец, если не видишь, что сам искажаешь Христову веру и учение, если, конечно, ты не делаешь того сознательно и злонамеренно! Ты устраняешь Божественное достоинство Спасителя, и при этом отрицаешь в Нем человеческую душу. По твоему разумению, Христос - не истинный Бог, но и не истинный человек. Для чего же Всевышнему понадобилось бытие подобного существа?

- Я только что говорил об этом, и ты сам мог все слышать, находясь здесь же, что Сын и Слово – необходимый посредник для создания всей природы тварной.

- Верно, говорил. А теперь объясни другое: если ты разумеешь, что Создатель нуждается во внешнем орудии, чтобы творить мир, при этом утверждая, что Логос сам есть тварь и бесконечно отстоит от Бога, в таком случае, не требует ли и его творение нового посредника, так же, как и всех предыдущих?

Арий не сразу нашелся с ответом, и Афанасий, воспользовавшись его молчанием, продолжил свою обличительную речь:

- В твоем учении множество подобных несуразностей. Но это не так важно, как то, что все твои бесовские мечтания направлены на разрушение нашей Христовой веры! Ты разумеешь Слово высшим и совершеннейшим из сотворенных существ, при этом не имеющим в себе цели своего существования. Ты жаждешь удалить Всевышнего от мира, представить Его недоступным для сотворенных существ. Принимающий плоть Логос есть также тварь, и также бесконечно далеко отстоит от Бога и не приближает его к людям. Все значение Его воплощения ты сводишь к тому, что в лице Его явился человечеству Учитель, сам, однако, не обладавший вполне совершенным знанием. Тогда как истинная суть Христовой веры не в морализме, а в том, что Бог вочеловечился, идя навстречу стремлению человека к единению с Ним, как с началом и с последней целью всего существующего. Бог стал человеком для того, чтобы человек стал Богом – такова истинная суть и цель христианства, которую ты, Арий, отвергаешь, имея злонамерение лишить людей Божественной любви и причастия.

- Все верно! Афанасий истину говорит, - кивали столпившиеся вокруг трибуны святые отцы.

- Потому что никакое истинное откровение любви не может исходить от Бога абстрактно бесконечного, вынужденного далеко отстоять от мира, дабы мир не погиб от Его прикосновения, – говорил диакон. - Так же как не могло быть истинного искупления от сотворенного посредника, неистинного Бога и неистинного человека!

- Но ведь в богодухновенном Писании сказано: «Все предано Мне Отцом Моим». Значит было, когда не имел сего! – запальчиво выкрикнул епископ Феон.

И спор разгорелся заново, вовлекая постепенно всех присутствующих. На стороне Афанасия оказалось большинство, но группа сторонников Ария зато была громче и упрямо не собиралась сдаваться, предъявляя все новые и новые аргументы для утверждения яростно защищаемого ими учения.

И только когда к трибуне вышел, чтобы сказать свое слово, епископ Кордубский, спорщики утихли и разошлись по местам.

Осий Кордубский был родом из Испании, с 290-х годов занимал епископскую кафедру Кордубы, в диоклетиановское гонение прославился как исповедник за Христа. Константин, призвав его ко двору, окружил уважением и попечением. Слухи о безграничном влиянии Осия на императора были широко распространены в христианском обществе, и его авторитет был повсеместным и непререкаемым.

- Что же сказать, достопочтенные святые отцы, - негромко, но весомо, с полным осознанием приоритетности своего мнения, заговорил он. - Воздержусь пока высказываться по существу ваших споров. Но призываю вас отвлечься от богословских диспутов и вспомнить о земных делах, например, о судьбах вашей паствы – за них вы несете ответственность перед Господом. Ты знаешь, Арий, сколько людей, из числа твоих ариан, арестованы и пребывают под следствием? А сколько из них уже умерли под пытками?

Арий, конечно же, все знал. Он даже пытался попасть во дворец префекта, чтобы замолвить слово за своих подопечных и объяснить, что его прихожане не виновны в смерти сына Аттала, но не был туда допущен. С того времени он сам жил, со дня на день ожидая ареста и выслушивая постоянные жалобы и стоны прихожан, словно вновь пришли времена гонений.

- В том нет моей вины, - отозвался он, устремив мрачный взор на Афанасия, который тем временем, во исполнение своих секретарских обязанностей, старательно заносил слова Осия Кордубского в свиток протокола.

- Арий, ты утверждаешь, что нет твоей вины в том, что между христианами были посеяны семена вражды, которая очень скоро выросла в открытые столкновения? Что не ты создал и постарался распространить как можно шире то самое учение, что спровоцировало разобщение и ненависть среди паствы?

Арий молчал, не считая нужным теперь возражать и оправдываться. Он понимал, идя на собор, что шансов для победы на сегодня у него нет, что здесь у него слишком мало сторонников, особенно теперь, когда светская власть, некогда благоволившая ему, настроена против него, что постановлением этого собора непременно будет его, Ария, отлучение от Церкви и изгнание из Александрии, но также он понимал, что на сегодняшний день для него это было, пожалуй, наилучшим решением.

- Не забывайте, что для язычников мы все с вами составляем одно, единое христианское сообщество, независимо от наших расхождений и споров, – говорил Осий, обращаясь уже ко всем присутствующим. - И если сегодня власти Александрии, заметьте, на вполне законных основаниях, арестовывают, мучают и убивают христиан бавкалийской лавры, то вероятнее всего, результаты этих гонений со временем прочувствует на своей шкуре каждый из вас.

- Арий, отрекаешься ли ты от своего лживого и богохульного учения? – холодно поинтересовался у преступного пастыря Александр, когда Осий закончил свою речь. Все формальности должны были быть соблюдены.

Арий ожидаемо и категорично отверг все предложения отречься от своей доктрины, и епископы потянулись к секретарю, чтобы поставить свои подписи под постановлением Александрийского Собора об отлучении и изгнании ересиарха из епархии.