Приключения разума

принцип всё формализировать и узаконивать. В этом причина нарушения цивилизационного равновесия. Мы ведь, помнится, уже говорили на тему социального космоса. Напомню, в научную сферу необходимо, помимо космоса физического, вводить понятие и космоса социального, как продукта ноосферы, которая пронизывает всю вселенную. Иначе мы вообще ничего не поймём. Земная цивилизация (хочет она того, не хочет) встроена в социальную структуру космоса, а, стало быть, подвержена влиянию извне. Мы, увы, не сами по себе, а во многом продукт влияния космических сверхцивилизаций — как добрых, так и злых. Беда наша в том, что мы всё больше слышим голос злых цивилизаций, а добрых всё меньше и меньше...
              Они надолго замолчали, погружённые каждый в свои мысли. Воздух между тем и впрямь становился свежее. Ветер более плотным, насыщенным прохладой. Впереди у горизонта над домами частного сектора в небе гнездилось что-то непонятное, с каждым мгновением становившееся всё более устрашающим. Две облачные стены — белая и чёрная, соприкасаясь друг с другом, образовывали странный водоворот гигантских размеров от земли до неба. Надвигалась буря.
              — Пожалуй, нам нужно повернуть назад, — сказал Игорь.
              — Пожалуй.
              Они повернули в обратную сторону. Какое-то время они шли, ощущая, как ветер всё сильнее давит им в спины. В какой-то момент он стал настолько сильным, что они начали время от времени как бы подпрыгивать, поневоле ускоряя шаг. Дойдя до Бердичевского, они оглянулись. Картина, которую они увидели, потрясала воображение. До самого неба в гигантских водоворотах клубилась облачная стена. Она казалась не то природной песчаной бурей, не то тучами пыли, поднятыми ядерным взрывом. На какое-то время ветер стих и воцарилась полная тишина. Толкая коляску, мимо пробежала молодая супружеская чета. На фоне облачной стены вдруг возникли и быстро приблизились странные тёмные точки, которые оказались птичьей стаей — гуси, лебеди? Огромные птицы в молчании пронеслись над нашими друзьями вдоль улицы и исчезли вдали.
              — Ты знаешь, Сергей, — сказал вдруг Игорь, — что я сейчас подумал, глядя на эту тучу? Ничто в мире, а человек в первую очередь, не может базироваться на чем-то искусственном, вторичном — всё оно будет рано или поздно разрушено. И только что-то вечное, то, что вне ценовых категорий,  может быть основой для нас, для нашего разума. Ведь даже сигнальные системы, существующие исключительно в объективированной реальности, не вечны, а уж тем более закон — этакая сигнальная система для социального космоса. Вот что я хочу сказать. Будем же вечны во всём прекрасном, что дал нам человеческий (он же божественный) разум — честь, благородство, красота, милость, любовь. А всё прочее не имеет значения...
              Сергей Чирстков, улыбаясь, глядел на Игоря Саенко.
              — Согласен, — сказал он. — Но я бы всё-таки ускорил шаг. Через минуту-другую буря настигнет нас.
              — Тогда идём... Сохраняя, конечно, достоинство...
              И в ту же секунду им в спины ударил такой шквалистый ветер, что они едва устояли на ногах. Вокруг резко потемнело.
              — Сюда, — закричал Чирстков.
              Они забежали за угол панельного пятиэтажника. Там ветер был тише, но воздух всё равно ходил многочисленными вихрями, тормоша одежду, пакет с продуктами в руках у Игоря, ероша волосы и играя палыми листьями. Правее располагалось приземистое здание Загса, а слева через дорогу тянулась шлакоблочная стена, огораживавшая стадионный комплекс. Ещё какие-то люди, едва удерживаясь на ногах, гигантскими скачками промчались мимо и пропали в парке между деревьями.
              — Как мне это нравится! — воскликнул Игорь. — Пусть сильнее грянет буря!
              Вдоль улицы уже неслись всевозможные пакеты, тащило мусорные баки, кувыркаясь, взлетая и падая пролетели куски кровельного железа. Тучи, казавшиеся чёрными, были уже над самой головой.  Какой-то жигулёнок, вывернув с улицы Бердичевского, попытался поехать навстречу ветру, но у него мало что получилось — он забуксовал, потом его развернуло и боком потащило вдоль улицы Свободы в сторону бассейна.
              — Помню, что-то похожее уже было со мной однажды, — закричал Игорь. — В стройотряде, году так в 81-м., по-моему. На Атоммаше это было. Был выходной день. Большинство уехали в Волгодонск — магазины, кино, а мы, несколько человек, остались в палаточном лагере. Палаточный лагерь, я скажу, был огромный — туда ведь со всей страны студенты съезжались. И выхожу я, значит, в какой-то момент из палатки — и замираю, что называется, на месте. Всю левую сторону неба занимает чёрная мгла, а вокруг тишина, что просто скажи что-нибудь тихо и за километр тебя чётко услышат. И вот вбегаю я обратно в палатку и ору благим матом: "Мужики, бл..., буря идёт, давай палатку скорее прибивать!" Что удивительно, никто разглагольствовать не стал. Все работали молча. Тут же нашлось всё, что было надо: молотки, гвозди, доски... В общем, успели закрепить три угла палатки, а палатка-то не маленькая была, двадцатиместка. А четвёртый угол своими телами держали — не успели прибить. А было нас человек 5 или 6, это те, кто в город не захотел поехать. Ветер страшенный, дождь с градом, брезент рвётся из рук, как живое существо. Продолжалось это минут 15. Потом всё стихло, как будто ничего и не было. Солнышко выглянуло. Выходим мы наружу, а лагеря-то и нет. Как корова языком слизнула сотни палаток. И все шмотки: раскладушки, одеяла, одежду, — по всей степи раскидало. — Игорь засмеялся, вспоминая, но тут же и замолчал, так как вверху, прямо над их головами, раздался странный треск.
              По стене дома поползла извилистая трещина.
              — Однако! — пробормотал Игорь.
              — Уходим отсюда! — закричал Сергей. — А то ещё дом нам на головы рухнет.
              Они скользя по асфальту под напором ветра, пригибаясь чуть ли не до самой земли, перебежали на другую сторону улицы и стали глядеть на панельный дом, под защитой которого только что стояли. Дом шатало, как будто он был картонный. То там, то здесь отваливались куски внешней мозаичной обшивки. Из дома выбегали люди и накапливались у здания Загса. Потом дом стал разваливаться более основательно. Отваливались балконы, целые панельные секции. Потом дом рухнул целиком, как карточный домик, сложившись сам в себя, и на его месте осталась только чёрная прямоугольная яма, от которой в сторону наших друзей через дорогу поползла длинная извилистая трещина, всё более и более расширяющаяся.
              — Бежим! — крикнул Сергей.
              Как более сообразительный, он первым выбирал направления для отступления и бежал по ним, а Игорь только молча за ним следовал, весь наполненный не то восторгом, не то восторженным оцепенением. И, что удивительно, в них обоих не было ужаса — ни в одном, ни в другом. Просто всё происходило настолько быстро, что для ужаса (как и для прочих чувств) не оставалось места. В какой-то момент шлакоблочный забор слева вдруг рухнул, и они, перепрыгивая через отдельные его фрагменты, забежали на территорию стадионного комплекса, так как направо пути не было — вдоль улицы, раскалывая мир на две части бежала гигантская трещина, и по другую её сторону земля вместе с деревьями и кинотеатром Октябрь вдруг ухнула куда-то в бездну, образовав гигантский неосмысляемо глубокий провал, в котором, кроме черноты, ничего не было видно.
             Друзья, впрочем, назад не оглядывались, каким-то шестым нервом осознавая, что спасение в быстроте; что нужно как можно быстрее покинуть зону бедствия, и тогда, быть может, появится шанс для спасения. Они перебежали тренировочное гаревое футбольное поле, миновали западную трибуну и выбежали на зелёный газон основного поля, на котором в былые времена играли дублёры ростовского СКА, а нынче молодёжный состав "Ростова" и местный Ермак. Должно быть, недавно тут проходил матч. Или тренировка. Ветер носил по полю футбольные мячи. Какие-то мальчики, вопя от радости, за ними гонялись, а какие-то взрослые, должно быть их родители, скопившись на кромке поля, надрывно кричали: "Домой! Домой!" Но кто бы их слушал?! Когда ещё в этой местности будет такой ошеломляющий ветер, а что до провалов земли, то их, наверное, тут ещё не заметили.
              Друзья остановились, тяжело дыша и озираясь по сторонам. За трибуной ничего не было видно, только ветер поверх неё нёс тучи пыли, газеты, пакеты, вырванные с корнями кусты и деревья, коническую крышу грибочка, сорванную, должно быть, в каком-то детском саду. А потом вся трибуна как-то разом осела, вздымая тучи пыли, и друзья побежали опять, но земля качалась уже и под их ногами. В какой-то момент она резко просела, и они увидели как вверх со скоростью земного падения устремляются обнажившиеся стены земли, по которым в любом другом случае можно было бы с интересом изучать различные геологические слои: чернозём, глина, песок, известняк. Однажды в стене даже мелькнул наполовину торчащий из грунта скелет, который в какой-то момент даже вроде бы как клацнул зубами.
              Потом они на какое-то время потеряли друг друга. Вокруг уже царил полный, дикий, первобытный хаос. Невообразимое количество пластов материи, больших и маленьких, из которых всего несколько минут назад состояла планета Земля, носились вокруг, сталкиваясь и словно бы образуя некое новое космологическое бытие. И гром страшенный стоял вокруг, будто где-то невидимый глазу ангел Армагеддона трубил в свою роковую трубу.
              А потом всё неожиданно стихло.
              Гул исчез. Движение материи вокруг замедлилось, стало плавным, почти не отличимым от состояния покоя. Игорь Саенко, лежавший на травяной поверхности, осторожно приподнялся и стал оглядываться по сторонам. Странное зрелище он увидел вокруг себя. Привычной ему планеты, воспринимавшейся им раньше как гигантская плошка с круговой линий горизонта, теперь не было. Сам он стоял на клочке бывшего футбольного поля диаметром в тридцать метров. То там, то здесь на этом клочке лежали арбузы, а на самом краю, непонятно как удерживаясь, лежал на боку уличный торговый ящик с мороженным. Вокруг же было чёрное — нет, скорее, фиолетовое, то есть такого цвета, как у фиолетовых чернил в чернильнице — пространство, в котором медленно плавали куски бывшей планеты Земля и в котором во всех бесчисленных направлениях сияли звёзды. Их, кусков бывшей планеты, было очень много. Они плавали вокруг, как в невесомости. Самый, наверное, огромный находился немного ниже Игоря — он увидел его, подойдя к краю своего нынешнего мира. Это был гигантский город. Ростов-на-Дону, наверное, предположил Игорь, другого ведь мегаполиса поблизости нет. Было видно (как с высоты птичьего полёта), что жизнь в городе бьёт ключом: ездят автомобили, ходят люди, крошечные как муравьи, по широкой реке, пересекающей город, плывут лодки и большие корабли. Само солнце, странным образом освещая всё это бытие, было ниже ног Игоря, но выше гигантского города. И справа, и слева плавали летающие острова с деревьями и домами, а прямо по курсу, чуть выше игорева горизонта, сияла галактика. Это