Мой чужой мир.

Марина, достав из своей нарядной сумки толстый бутерброд.
Я впилась в него зубами. Язык ощутил нежный вкус майонеза и сладкий сок пряной индейки. «Умеют же готовить на том свете», – завистливо подумала я, а вслух спросила:
– Ты что, умерла?
– Да, – ответила Марина. – Ты ешь, ешь.
– Скажи, а почему сейчас утро? – поинтересовалась я, жуя. Этот вопрос беспокоил меня даже больше, чем сидевшая рядом покойница.
– Потому что мы так договорились, – ответила Марина и замолчала.
Наверное, ей показалась, что она дала вполне исчерпывающий ответ. Мне так не показалась, и я опять спросила:
– Но мой день еще не закончился. Тот день. Не было ни сумерек, ни ночи… Что-то здесь не так.
– Ты действительно ничего не помнишь? – Марина покачала головой.
Мне не нравится, когда покойники качают головами. Я уверена, что это они делают не к добру.
– Что я должна помнить?
– Значит, не помнишь. Такое тоже бывает. Редко, но бывает. Может, так даже лучше. Для тебя…
– Лучше чего?
Вот уж не думала, что эта женщина окажется такой занудой. Покойница начинала меня раздражать.
Я чувствовала, как начинала ненавидеть ее длинные ухоженные волосы, крупные дорогие перстни и модные остроносые туфли. А главное – меня выводило из себя то, что я вижу ее. И разговариваю с ней. Мой диалог с Мариной означал одно: по мне истосковалась психиатрическая лечебница. Когда-то я там побывала – и, скажу честно, вспоминать о тех днях не хочется. Как я там оказалась? Легко. Оказывается, попасть туда просто, стоит только выйти через открытое окно. Какого этажа? Не знаю, не помню.
– Оксана, не надо, – попросила Марина. – Думай о чем-нибудь хорошем.
– О чем?
Я спросила и подумала: «Она копается в моей голове». Как это пошло! Я возмутилась и зло произнесла:
– Ты зачем ко мне пристала? Что тебе нужно?
– Между нами было много общего, и я надеюсь, что мы станем друзьями. Снова.
Какая откровенность! Ей что, покойников не хватает? Все, с меня хватит. Я ухожу.
Я поднялась со скамейки. Отряхнула платье от крошек, вытерла бумажным платком рот, подкрасила губы, расправила плечи, посмотрела вдаль. И опять села.
Я спросила у Марины:
– Что между нами общего? Что может быть общего между человеком и покойницей?
– Послушай, вот уже две недели, как ты блуждаешь по полупустому городу. Тебе не кажется это странным?
– Нет. Жара, лето, дачный сезон.
– А твоя семья? Где твоя семья? – не отставала от меня Марина.
Не знала я! Не знала я, где моя семья! Пытаясь вспомнить, что произошло, я сходила с ума. Быть может, уехали на юг. На две недели улетели в теплые края – или на месяц. Упаковали старую дорожную сумку, взяли надувной матрас, купили дешевых консервов и отправились за новыми впечатлениями.
– Какой юг? У тебя никогда не было денег на неделю за город съездить в какой-нибудь пансионат. – Марина опять вторглась в мой мозг. На этот раз я даже обрадовалась.
Конечно, они уехали не на юг, а к бабушке, – я тут же поправилась в рассуждениях. Какое чудесное и правильное решение нашлось благодаря назойливости покойницы.
– Оксана, опомнись, – оборвала опять Марина. – Посмотри на свои запястья. Посмотри!
Удушила бы я эту женщину тонким шелковым шнурком, как она мне надоела. Зачем мне смотреть на свои руки? Ну, толстые они, в пигментных пятнах, а на сгибе правого локтя растет большая волосатая родинка.
И я все вспомнила.
Мой муж – математик. Обычный математик. Преподает точный предмет в средней школе. Ходит на свои уроки по строгому расписанию, нося под мышкой ветхую кожаную папку. В папке у него лежат дедуктивные задачки, это знают все, а вот о том, что там киснет тощий бутерброд, завернутый в блестящую фольгу, знаю только я.
Не могу сказать, что мужа я ненавидела или презирала, или еще как-то к нему относилась. Нет. Он кушал приготовленный мной ужин, и я ложилась с ним спать.
Я думала, что проживу так до конца своих дней. Конечно, в славном и далеком отрочестве я не мечтала по уши погрязнуть в быту. Тогда я хотела стать космонавтом, касающимся руками теплых звезд. Только судьба у всех разная.
Я не знаю, как относился ко мне мой математик. Вернее, я знала, но лишь то, что видела. А видела я: выходные в кругу семьи, праздники в кругу семьи, пикники с зеленым чаем и вареной колбасой. В кругу семьи.
Мы растили двоих детей, не вундеркиндов, но и не дебилов (медицинский термин, а не бранное слово), что уже хорошо.
Наверное, все-таки именно так, а не иначе, я хотела прожить свою жизнь. Без стрессов. Спокойно и ровно. Без бурных романов на стороне и без разочарований, непременно следующих за ними.
Я влюбилась. Он был красив, умен и богат. Я его не преследовала и не домогалась, никогда и ни на что не надеялась, даже в фантазиях. Куда мне?..
Все произошло экспромтом, на корпоративной вечеринке, на черной лестнице между вторым и третьим этажами. В тот вечер я поняла: то, чем я занималась с математиком, нисколько на секс не похоже. Именно тогда, упираясь бюстом в пластмассовые перила лестницы и созерцая искрящим взглядом пустой пролет, я бросила вызов судьбе.
Нет, я не вышла замуж за молодого и красивого начальника. И не стала его любовницей. На утро следующего дня он даже не вспомнил меня. Офисных работников много, всех сзади и не упомнишь.
О том, что беременна, поняла через три недели. Для меня не было дилеммы – оставлять или не оставлять ребенка. Я знала и чувствовала, что именно он – спасение от рутины.
– Мы не можем позволить себе третьего ребенка! – истерично воскликнул муж, услышав новость.
Мой малыш увидел белый свет ранней весной. В тот хмурый, совсем не солнечный день, в окно родильного дома зло стучалась голая ветка тополя, перенесшая тяжелую северную зиму.
Я никогда раньше не любила так своих детей! Я буквально растворилась в новорожденном малыше. Я кормила его только грудью! И назвала сына Иваном. Я мечтала, что он вырастет богатырем. Я верила в хорошую наследственность.
Когда Ванечке исполнилось два годика, поняла, что что-то не так. Поняла мгновенно, но слишком поздно.
Я – слабая женщина, а участь слабых людей – обвинять окружающих в своих бедах. И я обвинила мужа.
Он задыхался! Мой малыш задыхался! Срочно доктора! Ему нужен врач! Я разбудила мужа страшным криком – муж медленно поплелся к телефону. Обронил раздраженно: «Совсем спятила».
И я поняла: он знал, что Ванечка – от другого мужчины. Знал – и молчал.
В телефонную трубку математик сонно пропыхтел: «Заболел ребенок. Приезжайте».
Кто-то в белом халате сказал мне, что в больницу мы приехали слишком поздно. Скорее всего, окно, через которое я вышла, было окном первого этажа, поскольку я не умерла.
– А дальше? Ты помнишь, что было дальше? – спросила меня Марина.
– Конечно. Хотела бы забыть, да не могу. Я – плохая мать. Я – плохая жена. Я не могла видеть своих живых детей. И мужа. Любого из них я с легкостью обменяла бы на Ваню.
– Я тебя понимаю. Поймут ли другие?
Кто – «другие»? Другие покойники? Так мне и ее много. Мне бы от нее отделаться.
– Оксана, – прервала мои размышления Марина. – Ты не все вспомнила. Дальше. Что было дальше? В тот день ты ушла с работы рано, вернулась домой – и?..
– Ах, вот ты про что!.. Пустое. Ничего особенного. Я была для него плохой женой, а он – словно лишним предметом в моей жизни. Ужасно, да? – обратилась я к ней. Она не ответила.
Ее не было. Она исчезла. Неужели я избавилась от Марины?..
Вечерело. В моем дне наконец-то наступили долгожданные сумерки. Легкие, теплые сумерки, со всех сторон укутавшие меня и город прозрачной дымкой. Расслабилась, широко зевнула и услышала:
– Гражданочка, спать в общественных местах не положено. Идите-ка вы домой. Быстренько! Иначе вызову милицию.
Вздрогнув, обнаружила около себя странного старичка. Маленького, щупленького. Дергая меня за руку, он пытался стащить мое тело с лавки, где я примостилась. Не унимаясь, старичок приговаривал:
– Ступайте домой…
И я пошла. Почему-то пешком. Не спустилась в метро. Не села в троллейбус. Дошла быстро. Не устала. Не натерла мозолей. Придя, открыла ключом дверь и услышала голоса.
Узнала голос Глории. И мужа. Они говорили обо мне. Я прислушалась.
– Лучше бы она тогда умерла.
– Она плохая жена. Я буду лучше. Когда-нибудь. Ты мне веришь?
– Да.
И я узнала день своей смерти. Вспомнила по запаху ее дешевых духов.
Кто я?