Мысли, как отражение любимого края...
– Оля, здравствуйте! Это Максим… вы определили по… Отлично, значит, хоть голос мой запомнили. На что я рассчитываю? Да-а-а, справедливый вопрос… - многозначительно улыбнулся, - да-а-а, все на то же: увидеться с вами для сугубо делового разговора. Понял, понял! Уже лечу! Сломя голову".
– Марусенька, а где у нас находится небольшой рябиновый сквер? - пытая ненаглядную кормилицу, синхронно стаскивал пылкий блинчик у неё с тарелки.
– Рябиновый, ряби-и-и-новый? - раскидывала умом Маруся, подкладывая ему очередной блинчик. – Так, это, наверное, тот… новый. Его года три тому назад засадили перед кинотеатром «Россия».
– А-а-а! Все, припомнил, припомнил. Ускользаю до вечера, - расцеловав в щёчку довольную старушку, метеором унёсся, сметая набегу последний блинчик.
Маруся долго стояла на крыльце и смотрела в сторону аллеи, по которой любимчик катил своего мустанга. Глаза её заволокло туманной дымкой слез умиления. Старушка, не могла поверить, что дожила до этого счастливого мгновения. Она в этой семье уже двадцать пять лет. Когда скончался муж, осталась совершенно одна. Детей-то бог не дал. Да и с работой постоянной все как-то не получалось. Поначалу приходила на выручку Наташе - родной племяннице: в тот период она усиленно готовилась к защите докторской диссертации, а Игорь Петрович принимал дела её отца, отошедшего от деятельности по состоянию здоровья. А когда появился на свет Максим, так Мария Васильевна полностью погрузилась в заботу о нём, вложив в малыша, всю неистраченную любовь к детям.
Наталью Борисовну пригласили в Сорбонну с циклом лекций об искусстве русских художников и музыкантов, и Марусенька, так ласково величали её в этом семействе, вынянчила Макса на своих руках, которые сейчас уже нередко начинают побаливать. Да и как им не хворать, уж семьдесят. Нет, её тут не нагружают работой, и, даже, призывают ничего не делать, но она сама не может иначе. Максим в семнадцать лет надолго уехал учиться, так она себе места не находила. От тоски даже начала заметно таять. И тогда, её немедленно пригласили в помощницы Клаву, домовитую барышню: старшую дочь бывшей соседки из пригородного посёлка, в котором жила когда-то Мария, и пока она обучала девушку ведению хозяйства, то немножко оправилась от грусти, а на лице появилась прежняя улыбка. И вот, наконец, вернулся её двадцатишестилетний карапуз, и у кормилицы вновь появились крылья. Она тут же отпустила на свободу Клаву в отпуск, и сама порхает по дому. Откуда, что взялось.
Оля издалека услышала Максима по реву его мотоцикла, но то, что увидела, не находило никакого объяснения. Заднее сидение походило на многоцветную цветочную клумбу из анютиных глазок. Зрелище было столь странное и живописное, что, невзирая на серьёзное расположение духа, Оля улыбалась от всей души, а глаза светились юным блеском восхищения.
– Боже мой, какая прелесть! Это что у вас такое интересное?! - вместо традиционного приветствия обрушила бенгальский огонь вопроса на удовлетворённого Максима.
Тот был неописуемо рад, что хоть чем-то поразил непревзойденную гордячку.
– Вот какое чудо-юдо произрастает на моём мотоцикле! — задорно рассмеялся, и снял с сидения обширную корзину, наполненную анютиными глазками.
– Где же вы приобрели столько этой прелести?! Их так много нигде не бывает... и, кажется, вообще, не продают такие.
– А я и не покупал их в магазине, а залпом загрузил клумбу в ботаническом саду, заготовленную для посадки в парке. Здесь ведь уже все с землёй. Так что вы можете посадить возле дома, или, прямо на большом балконе, - улыбался широкой, обезоруживающей улыбкой, и Оля окончательно растрогалась.
– Знаете, Максим, меня никто так не удивлял ошеломительно, хотя, и опыта в этом деле не так уж много.
– Ну, раз я так вам угодил, то, может, не будем сидеть на скамеечке, а gродолжим наш разговор за тарелочкой чего-нибудь съедобного, а то я успел стянуть только несколько блинчиков у Маруси.
– Не возражаю, а куда же мы подеваем вашу, то есть, мою клумбу?
– А вы далеко живете?
– Да нет! Совсем близко.
– Вот и замечательно. Мы сейчас отвезём эту красоту вам, «и свобода, нас встретит радостно у входа», — скаламбурил знаменитыми стихами.
– Точно, давайте так и сделаем, а мама их сразу же высадит куда следует.
Цветы приняла, славная женщина лет пятидесяти — Ангелина Евгеньевна. Она долго восхищалась клумбой, упустив из виду, что даже, как следует, не познакомилась с молодым человеком, а позже, по этому поводу отчаянно сокрушалась.
Их приютил у себя небольшой ресторанчик «Таёжник», расположенный среди столетних сосен и елей. Они в Сибири повсюду, и делают её неповторимой и величественной своей красотой, силой и атмосферой запахов.
– Оля, пока нам приготовят ваших любимых куропаток, я хочу просить слегка мне пролить свет на визит сестры. Ещё при нашей встрече почувствовал, что она нуждается в какой-то помощи, но пытать было неловко при сложившихся обстоятельствах.
– Да, но вам-то это к чему?! Я не совсем понимаю? У нас случилась большая беда: Настин муж с сыном попали в аварию. Им наперерез вынырнул мотоцикл с коляской, и, ударившись о дерево, его люлька оторвалась и полетела прямо на машину, а с правой стороны оказался обрыв и, они, столкнувшись с люлькой, улетели вниз. Обрыв был каменистый… Санёк от удара вылетел в окно ещё над обрывом... Защитили ветви дерева, на которых он повис. Только весь исцарапан, но Дима… Дима, пока без сознания. Там все отчаянно плохо. Требуется срочнейшая операция нейрохирурга, а здесь такие ещё не делают, и транспортировать его сейчас нельзя, а вызывать сюда знаменитого нейрохирурга — это сильно дорого.
Настю пригласил Никита - это музыкант, который играл на рояле. Они вместе с Настей работают в симфоническом оркестре. Он позвал её, чтобы представить хозяину консалтинга. Хотел лично попросить принять на работу вместе с ним. С Никитой официально заключили договор на год, и он собирался просить оплатить им вперёд, а сами готовы были отработать, но что-то там не вышло. Она у нас девушка щепетильная в этих вопросах, как, собственно, и я. Выпрашивать для нас, хуже смерти... К тому же, я уже сама удостоверилась на личном опыте, что с этим Игорем Петровичем, вероятно, сложно решать какие-то жизненные вопросы. Ты ему о чём-то важном рассказываешь, выстраданном тобой и коллегами, а он раздевает тебя глазами. Вот, Настя, видимо, и не сдержалась, — печально резюмировала девушка.
Максим внимательно слушал, низко наклонив голову… Длительное время молчал, а Оля решила, что ему нисколько не интересен её рассказ…
– Может, мы уже расплатимся? — тихо предложила.
– Расплатимся… расплатимся, - рассеянно, и, как-то, почти безжизненно произнёс, задумавшись, а потом, придя в себя, сразу засуетился… – Как это рассчитаемся?!Мы же ещё ничего не ели?! Вон, все стынет, - подняв голову, прямо и искренне взглянул ей в глаза. – Нет, Оля, мы будем сейчас обедать, и находить решение на все вопросы, какие должен был разрешить мой отец.
– Ваш отец?! - глаза девушки расширились до размеров глубоководного тёмно-синего озера, обрамленного смоляной гривой волос.
Сейчас она была необыкновенно хороша в нелицемерном изумлении, но тут же поникла, предположив, что от такого сынка, также, ничего путевого ожидать не приходится. Но, как же ей не хотелось прощаться с робко затеплившейся мечтой о благородном, романтичном молодом человеке, успевшем заронить зёрнышко необычности, неповторимости…
– Да, Оля, мой отец. Но вы не терзайте себя за сказанное в его адрес. Обсуждать здесь моего отца с вами я не стану, но вот проблемы, будем. Ещё и как будем! И, пожалуйста, не тратьте время, проводя аналогию со мной, - словно догадавшись, – а на каком инструменте играет Настя?
– На арфе.
– На а-а-ар-фе-е-е?! А Никита, он давно слепой?
– Вы и это знаете?!
– Да, я с ним познакомился на юбилее.
– С десяти лет. Спасал сестрёнку из пожара. Ей было два годика. Мать пошла в магазин, а в доме внезапно взорвался небольшой газовый баллончик… Загорелась скатерть, а от неё вспыхнула вся кухня. Малышка спала, а он делал уроки.
– Оля, мы с вами немедленно едем в клинику, и я постараюсь помочь Дмитрию. У меня есть некоторые сбережения, а позже разберёмся в тонкостях, раз время не терпит. Но это, что касается Анастасии, а у меня и к вам, сугубо личный вопрос. Скажите, а с кем вы созидали свой проект?
– А вы откуда знаете о нём?! Ах, да! Я же выпустила из памяти…
– Меня отец настоятельно попросил познакомиться с ним.
– А что, вы разбираетесь в архитектуре?!
– И не только... Четыре года обучался в Париже - академии искусств. Архитектуре, в том числе. Позднее… ещё пять лет в Гарварде. Прилетел две недели назад, и вот…начинаю зрелый путь на Родине.
– Но по... почему же вы там не остались?! Вы же все туда… лыжи…
– Оля! - прервал её обличительную речь Максим. – Вам не идёт рассуждать и мыслить тривиальными, сложившимися стереотипами невежественных людей. Создавая такой проект, вы предстаёте в моем воображении девушкой широко образованной, исключительной, поэтому отбросим, это привычно-пошловатое общее рассуждение: о «мажорах», «сынках олигархов» и прочее… Всё, и везде, милая девушка, происходит по-разному. И люди могут быть разнообразными, и обстоятельства.
– Простите, что-то я… на самом деле…
– Нет, вы не смущайтесь. Я вас понимаю, и полностью разделяю ваше негодование. Меня вы определите в категорию, какую я заслужу, если пожелаете, но попозже, а сейчас ответьте на мой вопрос.
– Это идея отца Дмитрия - профессора архитектурной академии. Сейчас он на преждевременной пенсии по болезни. Живёт только мечтой, что мы с его сыном воплотим в жизнь наше детище. Его юношескую мечту, обогащённую современными тенденциями. Мы с Димой вместе учились. В этом году окончили. Иннокентий Павлович заразил нас этой бунтарской идеей ещё на втором курсе.
Мы тогда днями и ночами занимались у них дома, или у нас. Я их с Настюхой и познакомила. Первый раз, как только увидал мою сестру, так и все, занемог. Хотя, его родители меня ему пророчили. И Настя... сразу изменилась: оба ходили, как сомнамбулы, пока
