Заусенков, озверев, ринулся обратно, они сцепились, как два матерых бизона, с переменным успехом доставая друг друга приемами борьбы, которых я не узнавала. У Алика была весьма неплохая подготовка, но он был бос, скользил по полу, явно теряя уверенность, а кроме того, сила справедливости, а главное – власти – все-таки была за Максимовым. В какой-то момент, Джон выхватил из-за пояса пистолет и буквально отстрелил насильнику его причиндалы, отчего тот охнул, заревел не своим голосом и покатился, корчась и обливаясь кровью, по полу…
– Все, закончилось твое «могу»! Охрана, – это Максимов уже кричал в рацию, – четвертый этаж, кабинет управляющей, немедленно. Постучать, не входить без команды, проходы блокировать, случайных зевак не пускать. Постарайтесь без лишнего шума! – Джон легко задвинул злополучное кресло в угол, спинкой ко входу, затем осторожно, чтобы не причинить мне боль, поднял на руки и отнес, усадив в него так, чтобы меня совершенно не было видно со входа. Я не сопротивлялась, мое сознание благополучно влачилось за нами по полу, подобно шлейфу из разодранного платья. Забившись в уголочек огромного кресла, ставшего для меня эшафотом, я тихонечко поскуливала, пытаясь привести свою душу хоть в какую-то оформленность.
В это время в дверь постучали, я ничего не видела, только слышала голоса.
– Так, этого ублюдка с глаз долой, погрузите по-тихому и увезите, дома разберемся. Уборщиков вызвать наших, сюда до поры никого не впускать, пока все не обретет прежний вид. Как прибудет бригада, сообщите мне. Команду дам, запустите их сюда, после сразу домой. Инструкцию дальнейших действий знаете. Все!
Я слышала звуки нескольких ударов, наносимых, по-видимому, дубинками, после чего вопли Алика прекратились, затем последовал шум выволакиваемого тела, хлопнула дверь и все стихло.
Джон присел передо мною на корточки.
– Ты как? В порядке?
Нелепый вопрос Джона резко вывел меня из оцепенения.
– Я-то? О, да, я – в порядке! Я в АБСОЛЮТНОМ порядке! – я вскочила на ноги, позабыв об отсутствии на мне одежды, и, сжав руку в кулак до посинения, так, что ногти до крови впились в кожу, со всего размаху врезала Максимову в челюсть.
Джон молча посмотрел на меня, как смотрят на больного ребенка. Он даже не шелохнулся: мой удар для него был, что слону дробина, хотя губу ему разбить мне удалось. Протянув ко мне руки, он, с горечью во взгляде, попытался меня обнять, но я оттолкнула его.
– В порядке ли я? Да ты в своем уме? Меня только что, на твоих, между прочим, глазах, изнасиловал извращенец-алкоголик!!! Поэтому, черт возьми, и твою же мать, я – НЕ в порядке!!! И что он там нес: присматривал за мной, шпионил??? Это ты приставил его ко мне? Ты??? Каких-таких жареных фактов обо мне ты спешил насобирать? Что именно вынюхивал этот урод? Как ты посмел вообще подослать ко мне соглядатая? И вообще: это ты решал, кто именно поедет вместе со мной в эту долбанную командировку? Может и вообще это была в корне твоя идея заслать меня в эту тьмутаракань? Зачем? Джон, зачем? Отвечай мне, слышишь!? – я наконец-то обрела голос, поэтому теперь отрывалась во всю: вопила, как оглашенная, порываясь снова ударить Джона и в его лице всех обидевших меня мужчин вместе взятых, как близких, так и презираемых, одновременно!
Правда, дать волю рукам не удавалось: Джон крепко держал их в своих. Наконец, изведя весь остаток сил на крик, я в изнеможении рухнула, как стояла, на колени и зарыдала. Слезы хлынули из меня обезумевшим фонтаном, бешено низвергающейся лавиной водопада, словно собирались омыть не только мою душу изнутри, но и тело снаружи…
Джон, не отпуская моих рук, опустился передо мной и, не отрывая пристального, обеспокоенного взгляда, начал покрывать поцелуями кончики пальцев, запястья, постоянно наблюдая за моей реакцией, словно боясь, что я снова оттолкну его…
– Прости меня, зайчонок, прости, солнышко мое, я, идиот, несчастный, мне нет, и не может быть, прощения! Я ошибся! Впервые за многие годы я ошибся в человеке, которому доверил самое свое дорогое – твою безопасность! Умоляю, прости меня, тупицу, безответственную скотину, прости, больше не попрошу ничего, только прощения твоего хочу, – он снова и снова целовал мои руки, бережно и нежно удерживая их в своих изрядно покореженных ладонях.
Рассудочность понемногу возвращалась ко мне, но обида не отпускала.
– Простить?!!! Я требую, я настаиваю, чтобы ты все мне объяснил! Что значат эти шпионские игры? Что должен был выследить этот вонючий пес?
– Ты, правда, не понимаешь? – Женька внимательно и испытующе посмотрел на меня. – Ладушка, какая же ты наивная, ты, что – совсем новостей не замечаешь, вокруг столько всего творится! Ты вообще-то каналы переключаешь иногда? Ну, чтоб не только «максимальские хроники» лицезреть, но и что в мире творится? Государственные СМИ не пробовала изучать, или хотя бы общесетевые? Да кругом по стране волна за волной массовые беспорядки, демонстрации протеста против действий, точнее, против абсолютной бесхребетности и бездейственности официальных властей. Люди толпами выходят на баррикады, митингуют, требуют, чтобы их жизнь хотя бы отдаленно напоминала нашу, «максимальскую». По другую сторону, банды молодчиков отлавливают наших поодиночке и зверски расправляются, показательно наказывают, а порой даже казнят. Это в нашей-то стране, в мирное время! Да я первый был против твоей поездки, хочешь ты знать! Только после того, как Венецианов убедил меня, что ты лучшая, и никто другой попросту не справится, я потребовал для тебя в компанию крепкого мужчину. Согласись, что «леди Гагра» тебя бы вряд ли уберегла, случись что… Х-м-м, извини, я правда не предполагал, что «случись что» зайдет с этой стороны… Прости, прости, я солдафон неотесанный, порой не слежу за словами, не специально, клянусь тебе!
– И что, тебе отрекомендовали Заусенкова, или ты его сам отобрал, – язвительно поинтересовалась я.
– Тебе, правда, интересно? Да, я отбирал кандидатов! Лично встречался с каждым и устраивал допрос с пристрастием!
– Ну, и многим же ты сообщил, что я объект твоего вожделения? Мне теперь, вообще, на работу-то имеет смысл показываться, или все и каждый будут шушукаться за моей спиной? – я снова почувствовала прилив раздражения.
– Обижаешь, я совершенно не об этом беседовал: вопросы задавал строго по служебным характеристикам. Необходимо было убедиться, что неотступно находиться рядом сумеет, из поля зрения не выпустит, да и физически способен будет постоять за тебя…
– Только что-то вот не заладилось, правда? Постоял, но не за меня, а ЗА МНОЙ, а что еще хуже – и ВО мне тоже…
– Ладно тебе, признали ведь уже, ошибся я, по-крупному ошибся! Не на ту лошадь поставил… Я только в итоге, когда уже решено было, кто именно поедет, объявил Алику, что основная его миссия в том, чтобы с тобой ничего не случилось. Так и сказал: «Будь постоянно рядом, за каждым шагом следи, любое желание предугадывай, ни на секунду не оставляй без присмотра». Он еще тогда попробовал пошутить, типа, что, мол, даже в постели ее одну не оставлять? Я ему, как отрезал, следить мол, следи, но трогать не моги, разве, что сама захочет, но это вряд ли… Все, все, не гневись, давай постараемся все забыть, уладить как нибудь?!
– Уладить???!!! Как ты себе это представляешь? Как мне жить теперь после всего этого, как людям в глаза смотреть, мужу… – и тут я вспомнила, каким чертом меня занесло в этот треклятый кабинет, и снова заплакала…
Джон больше ничего не произнес, наверное, понял, что обсуждение поведения супруга сейчас не ко времени… Он молча поднялся, помог мне встать, затем подхватил меня на руки и понес к дивану. Там он удобно устроил мое измученное тело, поправил под головой диванный валик, откуда-то из недр офисного шкафа принес тонкий плед и закутал в него, как куколку бабочки. Это было очень кстати: покуда мною владел шок, я не замечала, что мерзну, а возможно, что уже просто нервы приступили к освоению территории для своей лезгинки, и зубы мало-помалу начали выбивать первые, пробные рисунки дроби… Женька протянул мне высокий стакан с водой, на дне которого пузырилось что-то быстро растворимое. Я не стала протестовать. Он поддержал мою голову, чтобы мне было удобнее пить, а затем снова поправил плед.
– Поспи, малыш, я рядом посижу, не возражаешь?
Я не смогла бы возразить, даже если бы сильно этого хотела: окруженная теплом кашемира, в эту самую секунду я благодарно проваливалась в забытье…