друга, имена не называются вслух, ничто не отвлекает предмета обсуждения, но общение в результате устанавливается на максимально доверительной волне, все блоки, комплексы, стеснения выносятся за скобки…
И я начала говорить. Я говорила и говорила, взахлеб, сбиваясь на слезы и истерический смех. Мне казалось, что порой я противоречу сама себе, но это осознание не вмешивалось в поток моих обвинений, сменяющихся оправданиями: я была попеременно то адвокатом, то прокурором, то свидетелем со стороны… Мой голос то устало шептал, то срывался в крике на визг, то снова и снова вопрошал: «За что мне это, почему, чем я заслужила?»…
Девушка-массажистка тем временем продолжала кудесить над моим телом: волшебство на кончиках ее пальчиков приводило меня в неистовство, и я иногда не понимала, кричу ли я от гнева или от экстаза? Очень скоро мне стало казаться, что надо мной колдует уже не одна пара рук: испытывая стимуляцию нескольких эрогенных зон одновременно, сознание отказывалось понимать, как такое возможно, и постепенно сдавало свои позиции, отходило на задний план. Внешнее окружение потеряло четкость своих очертаний, я словно поплыла в потоке радужного света и сменяющих друг друга импульсов. Наконец, я поняла, что уже больше не исторгаю никаких проклятий, а издаю лишь блаженные стоны. Каждая клеточка тела словно исполняла свою собственную вокальную партию, которые, сплетаясь в общую мелодию неги, составляли выразительный аккомпанемент для того, кто только готовился к своему соло… Тебе хорошо, дорогая! Ты отпустила свою боль?
– О, да! – прошептала я истомленно…
– Чего тебе хочется сейчас больше всего?
– Чтобы ты был рядом!
– Я рядом, родная моя! Ты хочешь меня?
– Больше всего на свете!
– Я иду к тебе…
Эхо голоса в моей голове еще не успело растаять, как тело взорвалось такой немыслимой силы оргазмом, что я зашлась криком и на какое-то время впала в беспамятство…
