- Даш, привет!
Этот до боли знакомый, родной голос, нежно обволакивающий, словно густой бархат. Он прозвучал в моих ушах нежнейшей мелодией.
- Привет, Антон, - я всё же старалась не выдать своего волнения.
- Как дела?
- Да вот из магазина иду, - я многозначительно кивнула на полные сумки в моих руках. – Накупила всякого по мелочи – и целой тысячи как не бывало.
- Да уж, прыгают и кусаются. Слышала, этот подхалим Петров собирается жениться, на вечеринку приглашал?
От слов Антона я, признаться, слегка опешила. За всё время учёбы в универе ещё вроде никто не назвал Васю подхалимом. Не могу сказать, чтобы он был таким уж правдолюбцем, готовым за справедливость во всём мире на амбразуру кинуться, но и чтобы как-то заискивал перед кем-то, не замечала.
- А почему он подхалим? – спросила я Антона.
- Да ты же слышала, Даш, как он разговаривает. Помнишь, на Дне рождения Петьки Глущенко?
Признаться, я не помнила, чего такого подхалимского сказал Вася на том Дне рождения.
- Ведь и ежу понятно, что Клавдия Ивановна была в хорошем настроении, вот и поставила тебе зачёт. А Петров: вот наша Крылова – она и мёртвого убедит.
- А ты что, - я не могла поверить своим ушам, - считаешь, что у меня нет таланта убеждения?
- Ты не обижайся, Даш, - Антон выглядел немного смущённым. – Но я привык говорить правду в лицо. Ты классная девчонка, но и искусством убеждения у тебя большой напряг.
Я буквально кожей чувствовала, как запылало моё лицо. Неужели Антон так во мне сомневается?
- Но я же убедила Машу Гвоздеву сесть на диету. Видишь, какая она теперь стройняшка?
- Думаю, она сама понимала, что у неё проблемы, и что надо с этим что-то делать. Это ж не Марина Большакова. Та вообще – хвастается, что пишет письма своему Непомнящих и не понимает, как смешно выглядит. Да и не хочет понимать. Её ты точно не убедишь.
Этот укол задел меня не передать как. Словно с размаху воткнули булавку в больную мозоль. Да ещё и расковыряли для верности.
- Спорим на пять тысяч! – произнесла я с вызовом.
- Пять тысяч?! Нет, мне совестно, я не могу так разорять девушку! Давай хотя бы рублей на сто.
- Сто рублей?! – вскричала я. – Это издевательство!
- Ну ладно, давай на двести.
Этот вариант показался мне не намного лучше. В итоге, поторговавшись, мы сошлись на тысячи.
- Значит, тысяча рублей! Договорились! По рукам!
Так и знай, Антоша, я тебе не простушка какая-нибудь – безнаказанно обижать себя не позволю! Даже тебе. Ещё походишь, милый, в дураках!
С этими мыслями я забежала домой, поставила сумки, а затем направилась прямиком к Марине. Благо, это в нескольких кварталах от меня.
Я уже знала, что буду делать. У Марины недавно умерла бабушка, поэтому сейчас она как никогда нуждается в поддержки и утешении. Дам ей и то, и другое. Надо, кстати, зайти в магазин за вафельным тортом. Горячий чай в домашней обстановке хорошо располагает к доверию.
Дверь мне открыл отец Марины, офицер в отставке. Вояки, блин! Я-то ожидала увидеть небритого шатающегося мужика со стойким запахом перегара, разносящимся за километры. А этот… Такой весь из себя уверенный, чисто выбритый, с гордой выправкой, и взгляд ясный. Явно что трезвый. У него же мать умерла! Неужели ему её совсем не жалко?
- Здравствуйте, Михаил Иванович! А Марина дома?
- Да, она на кухне… Марин, к тебе пришли.
Марина тут же вышла из кухни в домашнем фартуке.
- Даша? Привет!
- Привет! Как дела?
- Да так. Бывало и лучше.
- А я тут к тебе на чай.
- Супер! Я как раз решила пирог испечь. Лимонный. Как бабушка пекла. Проходи, раздевайся. Он уже почти готов, только пять минут.
Через пять минут мы вдвоём вытаскивали из духовки свежеиспечённый пирог, а ещё через пять я, Марина и её отец сидели за столом и уплетали этот самый пирог с приятно пахнущим чаем, нахваливая угощение. Принесённый мною вафельный торт съели по кусочку – скорей из вежливости. Впрочем, этот мне было неважно.
С тех пор я стала частенько заходить к Большаковым. Михаил Иванович встречал меня вежливо, но несколько холодно. Зато Марина… Она с первого же дня привязалась ко мне всей душой. Бьюсь об заклад, у неё не было от меня вообще никаких секретов. Я даже не ожидала, что добиться её доверия будет так просто.
Конечно, я частенько заводила с ней разговоры о бессмысленности оппозиционных митингов, об Украине, ввергнутой в пропасть кровавым Майданом, и о нашем Майдане, называемом Болотной. Подключая всё своё красноречие, я расписывала все ужасы, которые непременно наступили бы, если бы это шестомайское сборище не разогнали, и участников не посадили. И защищать людей, которые хотели зла нашей Родине, требовать для них свободы – это даже как-то непорядочно. Параллельно я рассказывала о том, сколько страданий причинили миру Соединённые Штаты. Югославия, Вьетнам, Нагасаки, Хиросима. Будет ли нормальный человек за их деньги устраивать всякие демонстрации?
Не то чтобы Марина со мной соглашалась, но и особо не спорила. Либо отвечала уклончиво, либо дипломатично меняла тему. Не желает со мной ссориться? Это хорошо. Но всё же, дорогая подружка, в один прекрасный день тебе придётся ответить на прямой вопрос. Сделать, так сказать, решающий выбор: либо я, либо Иван. Нужно только ещё чуть нажать, чтобы выбор был в мою пользу. То-то Антошка пожалеет, что так опрометчиво усомнился в моих способностях!
Этим прекрасным днём должен был стать мой собственный День рождения. Разумеется, я постаралась, чтобы праздник прошёл на все сто, а сама я была королевой вечера. Можно ли иначе, когда я пригласила Антона? Пригласила также Марину, друзей из института. Подарки, тосты, поздравления… В этот раз они не производили того впечатления, не вызывали той радости, что обычно. Я жадно ловила взгляд Антона, мучительно ожидая удобного момента, чтобы показать любимому своё ораторское искусство. Он же подмигивал мне: давай, Дарья, это твой шанс!
Пожалуй, пора. Как раз рядом и он, и Маринка.
- Представляешь, Марин, - обратилась я к подруге. – Твой Иван вконец опустился – нахулиганил, а потом ещё нагло врёт, будто его там в колонии избили. Пиарится за счёт таких вот дурочек, которые ему письма пишут.
- А почему ты так уверена, что он врёт? – возразила Марина.
- Просто я с логикой дружу. Подумай, Марин, в какое смешное положение ты себя ставишь, - я пыталась говорить максимально терпеливо, хотя её тупость начинала меня бесить. – Это даже как-то неприлично – бегать за мужиком, как покорная собачка.
- Что-то я не поняла, - подруга вопросительно взглянула мне в глаза. – У тебя, значит, писать письма, поддерживать морально – это «бегать как собачка»?
- А вот не надо передёргивать! Пойми: ты опускаешься ниже плинтуса. Этот человек за деньги америкосов разваливает твою же Родину, твоего же отца хочет оставить без пенсии, а ты перед ним так гнёшься. Стыдно!
- Стыдно верить сплетням, как ты.
Этого моя душа уже выдержать не могла.
- Пошла вон! Чтоб духу твоего здесь не было!
- И пойду! – обиделась эта тварь. – С Днём рождения! Дура психованная!
«Чтоб ты сдохла!» - подумала я со злостью.
Посмотрела на Антона. Он был раздосадован и явно нервничал.
- Так я и знал, что ты дура! – процедил он сквозь зубы. – Гони тысячу!
- Забирай, - никогда я ещё не чувствовала себя такой униженной. Словно меня выставили голой на площади и оплевали.
- Ну, я пошёл. Чао-какао!
- Антон, подожди! – к чёрту девичья гордость!
- Ну, что ещё? – пробурчал недовольно.
- Антон, я это для тебя… Прости… Я тебя люблю, Антон!
Он махнул рукой – так, словно отмахивался от надоедливой мухи.
- На фиг ты мне нужна, такая дура!
Когда за ним захлопнулась дверь, я ещё долго стояла, уставившись невидящими глазами в безжалостное дерево. Как никогда я сейчас понимала, что значит выражение: жизнь кончена. Но почему это должно было случиться именно со мной? За что?
Ну, Маринка, ну, стерва! Подруга, называется! Дрожащими руками я набрала её номер.
- Что, радуешься? – гневно прокричала я, как только Марина взяла трубку. – Ты мне жизнь поломала! Видеть тебя больше не хочу!
Ждать ответа я не стала – отключила телефон.
- Даш, ты это… - Машка Гвоздева пыталась подобрать слова, чтобы хоть сколько-нибудь меня утешить.
- Иди ты к чёрту! – заорала я.
Я, понимаешь ли, ради неё тратила своё драгоценное время, убедила её сесть на диету, а она, неблагодарная… Крутилась рядом – и не вступилась, позволила Марине надо мной издеваться. Да если бы не я, Машку до сих пор дразнили бы толстой коровой.
Ой, расплакалась, неженка! И ушла! И пусть уходит!
Гости в большой комнате веселились вовсю. Мне же явно было не до праздника. Ну, почему, почему Антон так поступил? Я ж не виновата, что Марина оказалась глуха ко всем разумным доводам! Как мне теперь жить? Зачем я вообще родилась на свет? Знала бы заранее, что придётся так страдать!
Неожиданно кто-то хлопнул меня по плечу. Саша, друг Антона.
- Забей, Дашка! Антоха на Маринку глаз положил, вот и психует.
- Чего? – я отказывалась верить собственным ушам.
- Да встрескался он в Маринку. Но она-то с закидонами, сама видишь. А у Антохи предки сплошь охранители, напряга лишнего тоже ж не хочется. Вот он и хотел, чтобы ты её вразумила. Он же видел, как ты на него пялишься.
От количества выпитого его движения были неуверенными, изо рта несло спиртом.
- В общем, плюнь ты на него! Чем я тебе не мужик, а, Даш? Пошли, сама убедишься. Знаешь, какой у меня размпер?
- Да пошёл ты! – крикнула я.
- Ну, как хочешь. Сиди реви в одиночестве, раз мозгов нет. Такого мужика упустила!
Он ушёл, пьяно пошатываясь. А меня вдруг охватила такая злость, что не передать словами. Вот оно что! Так вот зачем Антону было нужно это чёртово пари! Выходит, нарочно меня подначивал, зная, как я горжусь своим талантом убеждать людей. И вот почему, выиграв у меня тысячу, распсиховался, вместо того, чтобы торжествовать. Сволочь! Подлец! Использовал меня, обвёл вокруг пальца, как последнюю лохушку!
«Ну, держись, Антоша! – подумала я с ненавистью. – Я этого так не оставлю!».
Весь оставшийся вечер и всю ночь я думала о мести. Утром по пути на работу я мысленно рубила негодяя топором, резала ножом, топила то в пруду, то в ванной, а то в ближайшей луже, душила его всем, чем придётся, травила ужасными ядами.
«Э, Дашка! – с трудом удалось мне обуздать свою разыгравшуюся фантазию. Это ты брось! Ещё сидеть из-за этой гниды не хватало! Так что никакого криминала».
К тому же убийство было бы для него слишком лёгким наказанием. Нет, он должен страдать, мучиться, выть от боли, не находить себе места! Так же, как заставил страдать меня. Но для этого нужно любить, как я. А любит ли Антон кого-нибудь? Способен ли он вообще любить кого-то, кроме себя? Кроме себя… Вот, пожалуй, сама же на вопрос и ответила.
Весь рабочий день я размышляла, как это осуществить. Вечером, возвращаясь с работы на трамвае, пыталась предугадать, отчего Антон будет реветь ночами в подушку и мрачно глушить водку. Когда я уже подходила к своей квартире, услышала на лестничной клетке шум.
- Вечно у тебя нету денег! – кричала тринадцатилетняя дочь Фаины, Алина. – Лучше б вместо абонемента в бассейн джинсы мне купила!
- Бассейн – это для твоего же здоровья, - отвечала мать. – А джинсы у тебя почти новые.
- Мам, ты дура? Они уже немодные! Блин, как ты меня достала!
Через минуту по
