Великий Чихачевский пруд. продолжение.

учителя физики сельской школы, который посвятил библиотекарше стихи:

"Когда глаза и губы ваши из-под шапки торчали,
Они нас очень и еще раз очень сильно возбуждали"....

Так же неожиданными посещениями отметились и родили подозрения Дядя Балдей и Наступика, но позже выяснилось, что они в то же самое, беспокойное для общественности время, усиленно и спешно готовили проект точечной фекально-кизяковый электростанции, работавшей исключительно на органических отходах народонаселения и домашнего скота.

Библиотеку проектировщики посещали вынужденно - обращались за помощью к красотке по осмечиванию проекта и приведению его в надлежащий вид. Время сдачи проекта, которое свирепые проектировщики установили себе сами, сильно поджимало, а без чуткого руководства библиотекарши они могли и не уложиться в срок.

- Надо быть полными и самонадеянными... , - терпеливо подбирала красотка вежливое слово, - ... гражданами, чтобы игнорировать сушку дерьма. Как же без сушки? Для цепной реакции в схеме электростанции обязательно должна быть сушилка, - величаво вертела она указательным пальцем над головой и опускала на промасленную поверхность листа со схематическим планом ГовнЭС, ровно - между хранилищем фекалий и основной печью первой турбины.

- Ох, и умная же баба! - восхищался ею Дядя Балдей: - Только немного жаль её. Из-за своего ума может всю жизнь в девках проходить, - сокрушенно добавлял он.

- Ничего-о! На всякую манду с закоулками найдется хрен винтом, - глубокомысленно противоречил Наступика: - Егора Борисовича надо подговорить. Он-то живо разберется каким местом думает эта недотрога.

И однажды, по предварительному сговору с друзьями, преднамеренно, но добровольно Егор Борисович с оказией решил заглянуть в библиотеку.

Как раз совпало, что Наступика уехал искать невесту в райцентр, а Дядя Балдей распиливал у Петяни авиационный двигатель от истребителя "Мессершмит 109 М", чтобы переделать его в мотор к легковому автомобилю - к немецкой технике он относился с придыханием и надыбал в полях соседней области её столько, что хватило бы обеспечить мотострелковую дивизию.

Обойдя сельский клуб, Егор Борисович через боковой вход бывшего храма Николая Чудотворца попал сразу в алтарь.

Там, в полутьме, красивая и гордая библиотекарша разбирала картотеку, одновременно перечитывая письмо от матери - та тоже допекала дочь своими наставлениями:

"Пора подумать о семье. Сейчас ты цветешь, но скоро увянешь и - всё. Кто тогда на тебя глянет? - предупреждала мать: - Какой культурный член партии на тебя покусится? Карьера тебе мужа не заменит. А так: появится муж какой-никакой, потом детки народятся и будут в библиотеку заходить после школы, помогать тебе книжки по полкам расставлять. Когда завянешь, то хоть кому-то еще нужной останешься. Опять же, не одна. У меня болят ноги и спина, а у тебя как со здоровьем?"

При внезапном явлении через боковую дверь Егора Борисовича, точно вестника Николы Угодника, библиотекарша непроизвольно поднялась со стула и чуть было не перекрестилась.

Егор Борисович посмотрел на нее снизу и сказал:

- Ну, здравия тебе желаю! Теперь можешь садиться, я тоже рядом присяду.

- Спасибо вам за вашу безграничную доброту, - ответила красотка и ехидно улыбнулась.

- Это еще совсем ничего не значит - что ты выше меня ростом, - заметил Егор Борисович и стряхнул грациозно невидимую пыль с брюк-клёшей.

Вступительные слова, вызревшие в нем по дороге к библиотеке под спудом буйного интеллекта, и которыми он намеревался сходу покорить раз и навсегда девичье сердце, вдруг застряли в пышных усах Егора Борисовича; попятились назад; смешались с ошметками мыслей; вскипели после вступления в химическую реакцию и вышли паром через поры головы.

Стало обидно за то, что покорять даму было нечем.

Библиотекарша напряглась в ожидании.

Егор Борисович не менее напряженно замолчал, стиснув зубы. Он судорожно начал перелистывать в голове пустые страницы с выпаренными напрочь цитатами выдающихся деятелей партии и знаменитых советских поэтов.

 Вместо них ссыпались из левого полушария и втыкались иголками в нёбо одни лишь матерные слова и поговорки ни к селу, ни к городу. Такие, как:

"Разгадай загадку и реши вопрос: метился я в пятку, а попал я в нос?"; "Безусый мужик, что усатая баба"; "Если солнце красно к вечеру - моряку бояться нечего, если красно по утру - моряку не по нутру" и пр., и т.д.

Мозги его от тоскливых предчувствий постепенно начали опухать и скоро заполнили собою черепную коробку так плотно, что здравым мыслям приткнуться было уже некуда.

Егор Борисович оробел. Может быть, впервые оробел эдак после демобилизации: "Моряк, с печки - бряк! Растянулся, как червяк!", - единственная умная мысль в сухом остатке настойчиво требовала у Егора Борисовича озвучивания.

- Кури! - в приказном порядке разрешил он библиотекарше и протянул взлохмаченную пачку "Севера" с разнузданно выпиравшими из неё бумажными мундштуками папирос.

- Не курю! - категорично заявила красотка: - И вам не советую осквернять храм знаний. Не поздоровится! Здесь не курят!

- Ах, так! - обиделся Егор Борисович, встал и вышел из алтаря наружу.
Там, в ухоженном, прихрамовом дворике, возле третьей цветочной грядки, если считать от бокового входа, а не центрального, там же,с едким табачным дымом, обметавшим легкие, медленно стал возвращаться разум.