Когда поет Мелодия...

Осенний день. И что совсем нехарактерно за последние пять месяцев - чистое, бескрайнее и безбрежное небо, на западе уходящее за очередной кряж, на востоке прячущееся в неожиданно-парадном, сверкающем темной бронзой и темнеющем малахитовыми жилами, сосняке - а на юге теряющееся в невозможно белых зарослях берез... И солнце. Знаете, такое... чистое, что ли. 

Где-то вдали, за пеленой лесов и болот, начал медленно и протяжно выводить замысловатые акустические узоры... тромбон. Его приглушенный расстояньем звук рождал зависть слушателя к объему легких и силе дыхания музыканта. 

Опава под ногами еще не шелестела - еще бы, столько дождей и снега успело пройти, а тут первый солнечный день! - но оживились птицы и звери. 
Вон, грузно поднялся в воздух полосатый тетеревятник; это он с виду такой тяжеловес, когда взлетает - а в лесу по маневренности его разве лишь сова обскачет; грозная птица вышла на охоту. 
На грани леса, выходящей в "запретку" - стая косуль в пять голов. Вожак оборачивается и молча смотрит своими большими и умными глазами. Стая готова сорваться в любой момент - но, понимая, что пока опасности нет, жуют подсушенную траву подлеска. Волнение их выдают лишь короткие, чуть подрагивающие хвостики. 

Короткий, мощный рывок там-тама. Включается - резко, настороженно, готовая выйти на высокие тона - виолончель. 

Непередаваемо чистое голубое спокойное небо раскинулось над головой подобно Мировому Океану. Начинают шелестеть опавшие листья. Поскрипывают - будто говорят между собой - деревья. Под невозможно-голубыми небесами появляется прекрасное, бездонно-синее озеро. Рябь на его поверхности притягивает - так, наверное, притягивали древних моряков манящие голоса сирен. 

В ткани музыки вдруг начинает разговор свой клавесин. Нехотя вступают маракасы. И - где-то на краю слышимости - возникает легкий гусельный перебор. Впрочем, он почти сразу исчезает, дразня слушателя. 
Начинает свою партию бескрайний, как небо и бездонный, как океан, бархатный женский вокал. Льется непонятная, но очень красивая песня. 

Резко поднялся холодный северо-западный ветер. Чайки зависли на встречных леденящих потоках над не успевшим еще замемерзнуть озером. 

Начинает свою партию скрипка. Злая и пронзительная, неожиданно визгливая, она не поет; не плачет; она - кричит... Вновь отбивает резкую и короткую партию там-там. 

Вот она - мелодия осени. Ее последнего солнечного дня... 
Но все вокруг замирает на несколько секунд. Мир как будто попадает в патоку - вдруг вокруг все тихо и замедленно, как на разборе спецэффектов иль объясненьи боевых приемов. Даже озеро уже почти что не шумит... 

Инструменты один за другим затихают. В проступившей тишине становятся слишны нежные переборы струн на двух акустических гитарах-шестиструнках. Струн одной из них касаются мягкие нежные девичьи пальчики - другую ласкают изодранные пальцы парня. И не объяснить - как - но различие в их игре слышно и с закрытыми глазами. 

Но солнце уже степенно закатывается за седловину гранитного кряжа. Звуков вокруг все меньше и меньше. Вот встряхнула перьями какая-то птичка в ветвях... Вот недовольно тявкнула вдалеке молодая лиса. Вот, оглядывая себя, повернулась ива. Мир, видимый человеку, засыпал. Просыпался мир, который человек воспринимал слухом. 

Тихо-тихо завелся альт. Вновь проявились гусли своими спокойными, усталыми переборами... Оставшуюся пелену беззвучия нежно отодвигают трели флейт, полусвист курая, плач жалейки... 
И вдруг все звуки обрываются. Но слушатель знает: ровно через секунду тишина взорвется новой музыкой. 

Солнце ушло за кряж Уральских гор. Наступили сумерки. 

„Браво, маэстро! Браво!” 
Единственный слушатель встал и поклонился музыкантам в благодарность за их работу. Музыканты, давно никого и ничего не боящиеся, ответили ему неожиданно робкими улыбками. Да, в наши дни, когда все внимание на себя оттягивают индустриально-урбанистические направления, находится все меньше людей, готовых по собственному желанию слушать настоящую живую - и порой бескомпромиссно-злую - музыку... 

*** 

Жаль, что не все эту музыку слышат. Еще обиднее, что среди слушателей мало тех, кто может эту музыку записать; воспроизвести с помощью музыкантов... 

На берегу озера, в неверном свете вечерней зари, человек увидел девушку. Она медленно перебирала струны своей кифары и что-то тихо напевала. 
Зная о крайней пугливости муз, человек обошел ее далеко стороной. 
Видимо, кто-то услышал эту музыку. Кто-то на бескрайней Земле сейчас записывал ноты, диктуемые Мелодией. Может быть, когда-нибудь я окажусь на концерте, где прозвучит такая знакомая и такая неожиданная музыка. 

Может быть... и под занавес я, все еще пораженный композицией, медленно встану и тихо скажу: 

- Браво, маэстро. Браво.