Тени на краю лошадиного рая

Каждый будний день, а иногда и по выходным, я проезжаю на велосипеде  мимо загонов с лошадьми. По будням - утром и вечером. Дело происходит в  Германии. Я живу на окраине небольшого города, а работаю в научном  центре, который расположен за его чертой, среди лесов и полей. Когда еду  с работы, я часто застаю лошадей за вечерней кормежкой. Я не видел, как  лошадей кормят в других странах, поэтому тот метод, который я наблюдаю  здесь, ассоциируется у меня с чисто немецким - тут так, кажется, многих  животных кормят - птиц в том числе: корм упаковывается в пластиковую  сетку, а кормящиеся животные выдергивают его сквозь ячейки - так до  конца и не понимаю, как это работает. Это очень умиротворяющая картина:  вечер, мир погружается в сумерки, отовсюду ползут длиннющие тени,  холодает, а лошадь, здоровая, упитанная и шелковистая, с аппетитом  выдергивает пучки сена из мешка, подвешенного у кромки предназначенного  для защиты от непогоды навеса. И почему-то чувствуешь, что лошадь долго  ждала этого момента, многие часы расхаживала по своему вольеру в  предвкушении. А после сытного ужина ее ждет сон - день так приятно  завершается нехитрыми звериными удовольствиями.

И вот среди этих лошадей у меня есть две любимицы. Я использую женский  род, когда про них пишу, но это лишь из-за того, что само слово "лошадь"  относится к женскому роду, а истинного пола этих существ я не знаю. Это  две карликовые лошади, возможно пони, - этого, в точности, я тоже не  знаю. Думаю, что все-таки не пони - пони, кажется, еще мельче и совсем  непохожи на обычных лошадей. А эти - маленького, в сравнении с  остальными - особенно немецкими, которые вообще, как правило, гиганты -  лошадьми роста, коротконогие и заросшие густой шерстью, густогривые, но  вполне настоящие лошадки. Они, вообще, кажутся дикими. А это мне в них  нравится больше всего. При взгляде на них у меня всегда, почему-то,  всплывает в памяти слово "тарпаны". Одна из этих лошадок покрупнее и  помохнатее, и я для себя решил, что это самец. Он почти вороной. А та,  что поменьше - буланая, и с белой полоской на переносице. Мне кажется,  это самочка. Меньшая лошадка сложена немного неуклюже, и ее голова имеет  несколько непропорционально строение - мордочка слишком тонкая, а купол  черепа, наоборот, слишком вместителен, и лоб выпукл. При этом глаза  совсем по-человечьи смотрят вперед, и ее взгляд кажется немного злобным.  Но я все-равно нахожу обоих этих "тарпанов" очень милыми, и у меня даже  появилось небольшое суеверие: когда я проезжаю мимо, мне обязательно  надо увидеть обеих этих лошадок (а иногда бывает, что это непросто -  одна или обе могут скрываться за сарайчиком, который находится в их  загоне и служит убежищем от непогоды как для них, так и для небольшого  запаса сена, который всегда у них в наличии.

Этих лошадок мне тоже приходилось заставать за вечерней "мешочной"  трапезой. В отличии от других, больших, лошадей, которые всегда объедают  свой собственный индивидуальный мешок сена, этим малявкам выдается один  мешок на двоих. И они щиплют его с двух сторон, с аппетитом, но мирно,  без враждебности или нетерпения друг к другу. Да что "враждебности":  отношения между лошадками вообще очень нежные! Часто приходилось  наблюдать их стоящими друг напротив друга, голова к голове, мерно  головами кивающих - поглаживающих бархатными губами друг другу морды.  Такая идиллия! Когда я впервые увидел такую сценку, то чуть не  расплакался от захлестнувшего меня чувства невыносимой любви к этим  милым созданиям.

И вот наблюдал, наблюдал я этих лошадок, и мне стало казаться, что этот вольер - это небольшой кусочек рая. Точнее говоря: это и есть маленький  лошадиный рай. Настолько эти две лошади поглощены друг другом и не  испытывают недостатка ни в чем: ни в пище, ни в нежности, ни в ласке.  Кажется, что они мало обращают внимания на то, что происходит за  пределами их кораля. Видимо, люди, которые суетливо проносятся мимо  него, воспринимаются лошадьми, выросшими на этом клочке благословенной  земли, не более чем тенями - как в известной притче Платона. Да ведь мы и  есть тени: жалкие, блекнущие в лучах безусловной любви, которой лучится  этот островок неги и покоя. Тени, замерзающие в своем расчетливом,  холодном и пыльном мире, вечно спешащие по своим суетным делишкам,  которые не приносят нам в итоге ничего, кроме новых забот и тревог -  ведь нужно вечно заботится о том, чтобы предыдущие усилия не пропали  втуне. Может быть, этот жалкий кораль и есть центр Вселенной? Ради  создания этого оазиса чистой любви взорвалась Космологическая  сингулярность; бактерии миллиарды лет пожирали друг друга, силясь  эволюционировать в многоклеточные организмы; обезьяны взяли в руки  дубины и превратились в людей, построили Вавилонскую башню, заговорили  на разных языках и принялись лупить подобранными в доисторические века  дубинами друг друга; откочевали на север; основали Священную Римскую  империю; дрались между собой, строили интриги, устраивали дворцовые  перевороты, овладевали ремеслами и искусствами, устроили Реформацию и  придумали Науку - все это лишь затем, чтобы в начале 3-го тысячелетия от  Рождества Христова в благополучном, сытом и спокойном государстве,  наконец, появился этот маленький Эдем, спасаемый от посягательств  грубого и несовершенного внешнего мира законом и вековой привычкой ему  подчиняться немецких граждан. Да, я думаю, что Эдем существовал не  когда-то на заре мира, а существует здесь и сейчас - в маленьком и  жалком корале с карликовыми лошадкам. И век его будет, увы, недолог -  Адам и Ева, его населяющие, - смертны. Они мохнаты, чубаты и лишены речи  (но порой издают пронзительное и мелодичное ржание).

Мне так, порой, невыносимо хочется стать лошадью, живущей в этом загоне!  И спасибо Господу (или Природе), за способность к эмпатии, благодаря  которой иногда удается мысленно, хоть на минуту, перенестись по ту  сторону изгороди: я стою у навеса в корале у проселочного перекрестка,  созерцая игру теней, проносящихся мимо по пыльной дороге: провожаю их  спокойным, немигающим лошадиным взглядом, чуть щурясь в лучах заходящего  солнца лошадиного Эдема. А рядом стоит моя буланая подруга. И тоже  любуется игрой иномирных теней. И тут она кладет свою мягкую теплую  морду мне на плечо, и я чувствую, как мое сердце замирает от  невыразимого счастья, и я тоже опускаю свою голову на ее шелковистую  холку. Мы молча стоим, наши волосы колеблет теплый весенний ветерок,  наши ноздри раздуваются, вдыхая запах сена и луговых цветов, наши сердца  мерно бьются. И нам больше ничего не надо - мы счастливы.