Судный день

Он сгоряча сплюнул и, снова отвернувшись в сторону, наткнулся на подбоченившуюся Манятку, разглядывающую его сухонькую фигуру с плохо скрываемой неприязнью.
 
 - О! Машенька! 

    Изобразив на лице радостное удивлениe, он пхнул острым локтем Мессера  и,  умильно моргая подслеповатыми глазенками, сообщил Мессеру:

 - Ты посмотри, Витя, кто к нам пришел! Маришка!

    Мессер, продолжая хохотать, картинно всплеснул руками:

  - Да ты что? И чего ей?

    Маняй посмотрел на друга, как на предателя, но все тем же умильно слащавым тоном предположил:

  - Может, она тебе что сказать хочет?

    Мессера взорвал очередной приступ смеха:

  - Не знаю, Вась... а ты спроси у ей.

    Маняй с презрением махнул рукой в сторону товарища и, пробурчав треснутым голоском на ползала: «Сволочь ты подмудная»,  повернулся к Манятке: 

 - Тебе чего, Мария?

    Маняй произнес эти слова деланно безмятежно, и только бегающие бесцветные глазки выдавали его небезосновательное беспокойство.   

 - Чего? 

    У Манятки на мгновение от негодования перехватило дыхание, но, быстро справившись с этим симптомом крайнего возбуждения, она в доходчивой и популярной в среде сапожников форме обьяснила оппоненту всю низость и неприемлемость его поведения, непонимание сущности свободной русской женщины, безысходность его импотенции и вообще никчемность его появления  на свет Божий. 
          
  Маняй негодующе тряс маленькой головкой на сухой, как у черепашки, шее и даже попробовал замахнуться на фурию в тот момент, когда Манятка пыталась ему обьяснить, насколько его, Маняя, мать безалаберно относилась к выбору сексуальных партнеров, что и привело в конечном  итоге к появлению на свет Маняя - личности жалкой и неадекватной, поскольку, имея в носу недостаточно круглое отверстие, чтоб порадовать приличную женщину, Маняй де пользует свою ладошку, да и то, вероятнее всего, безуспешно. 
  
  Под тяжестью надуманных обвинений  Маняй, собравшись духом, грозным тенорком отослал агрессора туда, куда обычно посылают всех нехороших людей, тяжелую работу, маленькую зарплату и пьяного соседа, снесшего трактором половину смежного забора. После чего, грозно постукивая палкой в ритм шарканью валенок, направился к выходу, бурча себе под нос на ползала:

 - Все, б...дь,  как в телевизере: куда ни глянь - то алкаш, то прошмандовка. 
          
  Обозначив таким образом жизненный статус оппонентов, Маняй вышел в открытую входную дверь. Для полного морального удовлетворения он ухватился за ручку двери с бескорыстной целью хлопнуть ею в назидание оставшимся, однако дверь оказалась плотно привязанной проводом от елочных огней к батарее отопления фойе, и, дернув ручку привязаной двери, худой, как велосипед, Маняй сам воткнулся в дверное полотно, потерял равновесие и чуть не свалился на пол в фойе клуба. После чего, выматерившись и потирая ушибленное место, удалился,  полагая миссию свою исчерпанной .

  Нинка-бухгалтерша, томно выпив третий стакан воды, важно постучала карандашом по графину:
 - У кого-то есть дополнения по существу вопроса?  
 
 - У меня!

   Из второго ряда, в аккурат перед вальяжно развалившимися в креслах Хомяком и  Шаляпиным встала молодая женщина, Лариска-лекарка. Упершись темными глазами в красную физиономию председателя, она наигранно вежливо спросила: 

  - Хотелось бы знать,уважаемый  Иван Федорович, какому недоумку взбрело в голову перепахать съезд по грунтовке между полей с нашей стороны деревни? Кому помешала лишняя дорога в село?
      
  Она так упорно и не моргая смотрела на председателя, что тот, покраснев от  злости, выдавил :

 - Вопрос к делу не относится, да и проблемой объединения полей занимается агроном, а не присутствующие здесь гости из администрации.
   
  Лариска удовлетворенно кивнула, понимающе улыбнулась и, развернувшись лицом к собравшимся, глазами начала искать агронома – вероятно, для того, чтобы не откладывая в долгий ящик сказать недоумку отдельное спасибо. 

  В России две беды: дураки и дороги, и найти одну беду, посягнувшую на другую, лекарка считала делом чести. В деревне Лариску побаивались, зная ее не всегда добрый взгляд и достаточно регулярную материализацию отдушистых пожеланий.  А потому доброхотов, желающих замолвить словечко за агронома, не нашлось. Только Хомяк, сидевший с Шаляпиным прямо за Лариской, ухмыльнулся и тихо, почти на ухо, спросил бывшую одноклассницу : 

 - Что, Лариска, с ним сделаем? Превратим агронома в самогон и выпьем? 
    
 - Ты же кодированный! Да и самогон из него - как из говна пуля. И не зацепит, и измажешься.    

   Лариска нахмурилась; и без того темные глаза совсем почернели. Заметив произошедшую со знахаркой метаморфозу, Хомяк вкрадчиво спросил :

 - Слышь, Ларис, а хошь анекдот? Про экстрасенса?  
   
   Лариска, поджав губы, сверкнула на Хомяка глазами: 
 
 - А не боишься? Вот не понравится мне анекдот твой... 

   Хомяк оскалился улыбкой  :

 - И что? Порчу наведешь? К колхозу присушишь? Носок потеряю? Ты свои страшилки бабкам оставь. Есть у меня одно преимущество: нечему завидовать - и терять нечего! - Хомяк заржал. 
 
 - Дурак ты, Хома, - Лариска улыбалась. - Давай свой анекдот. Только тихо. Не ори на весь зал. 
 
   Хомяк наклонился вперед  к Ларискиному креслу, и пока шел разбор с назначением водяного, забубнил: 
 
 - Приходят, значит, к лекарке рэкетиры и говорят:«Зажирела ты, Лариска. Пора делиться. Так, мол, Бог велел. А не то дом спалим, мужика грохнем, машину угоним...  Испугалась знахарка, разозлилась, достала деньги: «Нате, говорит, усритесь, сволочи». Ну, рэкетиры деньги взяли и до хаты тронулись. Только с того дня напал на них понос. Да такой резкий, что рэкетировать некогда. Вспомнили мазурики колдунью и бегом к ней: «Мол, извините, девушка, мол, бес попутал... Шустряк покою не дает... Вот, мол, ваши бобосы и наша крыша, а вы нам стул утвердите». Заулыбалась знахарка, денежки считаeт, а братва сидит, к желудкам прислушивается. Гарантии выторговывает: «Ну что, мол, гражданочка, кончится у нас это безобразие?» А лекарка им: «Конечно, конечно, не ссыте, ребята».  

  Внимательно, с непроницаемым лицом слушавшая анекдот Лариска, зажав руками губы,  прыснула и тут же, прогнав нечаянную веселость, переодела физию в строгие тона и с напускной важностью буркнула Хомяку:
 - Не было такого... Врешь ты все. 

   Хомяк, растянув пасть в улыбке, гордо откинулся на спинку кресла:

 - Не понравилось, значит? Ну, и что мне теперь будет? 

  Он хохотнул и толкнул сидящего рядом Шаляпина, предвидя Ларискино замешательство. Но знахарка только криво усмехнулась, сверкнула бесенятами из- под выщипанных бровей и коротко бросила: 

 - Не ссы.

   Рядом с Хомяком, глядя на его растерянную физиономию, зашелся в хохоте Шаляпин. Секунды хватило Хоме, чтоб осознать ситуацию: 

 - Стерва ты, Лариска! И злющая! 

   Он натянуто засмеялся, упершись испуганным взглядом в ведьмин затылок:

 - Слышь, Лариска...а ну-ка, расколдуй. А то по матушке обложу.

  Хомяк встревоженно засопел. Лариска фыркнула и, обернувшись к Хомяку, поманила пальцем, явно собираясь шепнуть на ушко что-то важное, не предназначенное для чужих ушей. Хомяк подался вперед и дурашливо подставил большое оттопыренное ухо... 

 - А ты хорошо подумал? Ща как скажу"ссы", а ты прямо тут и обдудонишься! 

   Лариска говорила совсем не шёпотом, да и сидящие рядом не были глухими. Ржач всколыхнул правую сторону зала, заглушая монотонноe гудение пришедших.
  Нинка потянулась за графином в чeтвертый раз, когда высказать свое очень востребованное мнение по поводу председательского доклада возжелал Жора Пыняев, по-уличному Кусок. Свободолюбивая мама Жоры рожала детей, не задумываясь над тем, от кого они имели неосторожность появиться на свет Божий, а потому шестеро ее отпрысков росли, как придорожная трава. Выживали там, где загнулись бы Бэтмэн, Рэмбо и Универсальный солдат вместе взятые.
 
  Кличка «Кусок» к нему прилипла не без усердной материнской помощи. Для нее он всегда был куском; менялось только ключевое понятие - то, неотъемлемой частью чего он, собственно, был.  "Паразита кусок" плавно переходил в "кусок идиота" и трансформировался далее в любой несимпатичный предмет. Когда вконец уставшие селяне, наконец, перестали понимать, от чего или кого оторвалась эта неприкаянная частица, то мудро отделили все наносное и переменчивое, оставив постоянную составляющую неизменной. Так Жора стал Куском. Парень он был невредный, но просить его что-то сделать в деревне не рисковали. Бо дураку стеклянный фаллос не надолго: и разобьет, и руки порежет.
   
    Первая встреча  председателя и Жоры прошла в дружеской и непритязательной обстановке дома семьи Пыняевых еще в бытность Бугра бригадиром. Заглянув однажды в дом, выданный матери Жорика  руководством тогда еще колхоза, пред, протирая  газетой руку, измазанную чем-то жирным о ручку двери, молча разглядывал детей, из которых старшему, Жорику, было лет двенадцать, а младший стоял в старом манеже,  переминаясь с ноги на ногу на сбитых в кучу мокрых пеленках . 
    
  Нахмурив густые брови, Бугор, стараясь максимально возможно смягчить голос, прорычал: 

 - Мать где? 

  При звуке его голоса дети,  игравшие  на полу сломанным утюгом, с интересом посмотрели в его сторону, при этом, правда, не прекращая елозить подошвой сгоревшего утюга по дощатому облезлому полу и издавая при этом радостные вопли, перемеживающиеся с мерзким высоким звуком трения утюга о доски. Бесштанный ирокез весело засмеялся и, сунув в рот указательный палец, принялся обсасывать его с видимым удовольствием. 

  Жорка степенно подошел к бригадиру и доходчиво обьяснил, что, де, мамака ушла на почту за посылкой, а вверенный его опеке коллектив джентельменов играет в школу. Бугор ни сном ни духом не мог себе представить, каким образом можно играть в школу сломанным утюгом, и потому, с досадой отвернувшись, пробурчал старшему: 
         
 - Ты бы хоть игрушку им какую нашел, что ль. 

    Мысленно выматерившись, Бугор прошел через двор, наметанным взглядом отмечая и криво повисшую на одной  петле калитку, и пару оторванных от окна ставень, и дверцу от чердака, распахнутую настежь. Разруха. В довершение ко всему, влезая на подножку старого «Газона», он чуть не наступил на сухую мумию дохлой кошки, распластанную на раскатанной автомобилями и тракторами и высушенной южно-уральским солнцем до толщины школьной тетрадки дороге. Посчитав это дурным знаком, бригадир сплюнул через левое плечо, уселся за баранку и нажал на педаль газа. 

    Уже по дороге в райцентр он спохватился, что, вытирая руки от борща на ручке дома Пыняевых, положил на стол все свои документы, включая паспорт и автомобильные права. Вспомнив зажигательную игру утюгом в школу, он решительно развернул автомобиль, заранее предвкушая восторг младших Пыняевых по поводу свалившегося на их грязный стол счастья .
 
  Сидящий рядом в ту пору только пришедший из армии Хомяк удивленно посмотрел на бригадира, но спрашивать ничего не стал, и лишь когда Бугор неохотно процедил сквзь зубы «Права забыл», Хома понимающе кивнул коротко стриженной головой: