выбрасывается, в воздухе, а потом летит на землю».
Андрей посмотрел на него.
«Ну, тогда оно бы падало… Вам на голову никогда не падало?».
«Нет… Никогда» - Дедушко заметно оживился.
Андрей неожиданно поддержал:
«Ну, это, наверное, потому, что над нами они уже на посадку идут. Санитараная зона».
«Да нет, - не унимался дедушко, - оно там в облака превращается».
«С каких это пор говно в облака превращается?».
«Дурак», - притворно осерчал дедушко и лениво повёл на себя удилище.
Однако, славно посудачили, подытожил Андрей и, кинув недокурок, оттолкнулся веслом от берега.
Наверное, уже около часа накрапывал нудный дождь, а Андрей всё никак не мог отыскать места для швартовки. Правый берег почти отвесно взбегал в гору метров на восемьдесят; кручи, редкостные для лесостепи.
Стало темнеть. Низкое небо заволакивали сумерки, дождь напустился злее. Байдарка тихо скользила вдоль метёлок тростника, причалить было негде.
«Вот напасть», - выругался Андрей. Вода сильно спала за лето, и байдарка шла ниже обрыва, будто в яме; ничего не оставалось, как медленно шарить вдоль берега, отыскивая хоть какую-то стёжку.
Неожиданно за сплошной стеной тростника открылись высеченные в берегу сходни, круто взбегавшие ввысь. Под малоприметной стёжкою утайкой расположились над самой водой полудюжина рыбальских рогачиков, а в нескольких шагах, неподалёку, лежала в песке сплотка из оструганных брусков, - очевидно, вместо сидения.
«Наконец-то», - облегчённо вздохнул Андрей, правя к выступу нижней ступеньки, скрытой водою. Байдарка со скрипом уткнулась в неё и развернулась против течения. Он приподнялся, неуверенно расправляя затёкшие ноги в резиновых сапогах, и веслом зацепился за береговой уступ. Поднял байдарку, вылез.
Устало выкидывал наверх мокрые рюкзаки, палатку, упаковочные мешки и спальники и сносил их вверх по откосу; ему удалось отыскать пологое место для палатки. Дождь меж тем полил, как из ведра.
Выбиваясь из последних сил, осклизаясь, он снова спустился к реке и завёл разгруженную байдарку в рогоз, опрокинул вверх дном на упругие заросли. Палатку Андрей поставил в мгновение ока – шатко, неостойчиво, наспех. Колышки вогнал едва до половины.
Дождь продолжал свирепо стучать по крыше, парусину хлестало, пучило, вода стала быстро скапливаться в загибах ткани, и когда он неосторожным движением головы или локтя задевал крышу, струилась мелко вовнутрь. Остов палатки то и дело вздрагивал под страшными ударами ветра, топорщился… Казалось, ещё немного, и палатку зашвырнёт с обрыва далеко в реку.
Где-то в степи, вдоль резко прочерченной излучины, сверкнула молния, затем другая и загремел гром, далёкий и глухой.
«Вот это влип», - проговорил Андрей в изумлении и испуге. – Хотя бы палатку не сорвало…». Он с большой неохотой расстегнул полог и выскочил наружу в наспех наброшенном дождевике. Вбил колышки целиком, потуже натянул оттяжки.
Потом долго ворочался в отсыревшем спальнике – от голода. В палатке было темно, как в могиле, он устал и поэтому, не долго думая, решил позавтракать на рассвете.
Андрею не спалось: то ли перенервничал накануне, то ли гроза. В изголовье он приудобил рюкзак, но оказалось, что затылок пришёлся как раз на топорище в боковом кармане. Он не раз переиначивал рюкзак, но всё равно топорище давило. В конце концов Андрей затолкал его в багажник, к остальным вещам. Но дремота, едва начавшая окутывать его сознание, куда-то вдруг исчезла, а чуть погодя даже усталость прошла – от чёткой работы мозга, высекавшего эпизоды их семейной жизни.
Шесть лет назад, вместе с молодой женой, тоже на стыке осени и лета, они плыли, - да, да, именно плыли по другой речке, чуть севернее этих мест. Дочки тогда ещё не было: не могла Людмила забеременеть, хоть и божилась, что абортов не делала. Это был их первый поход: он не знал, что и – единственный. И она старалась. Ей было по душе грести наравне с мужем, устроившись на носу, нравилось ступать по мелководью, когда голые ноги обвивает кушырь и тащить байдарку за бечеву, нравились отцветавшие цветы на полянах вниз по течению. И на коротких стоянках они любили друг друга прямо в этих цветах, уже начинавших охлаждаться вместе с землёю. А ночью, в палатке, их кусали комары… И потом, ещё сильно возбуждённые, они, взявшись за руки, сбегали к реке, и, усевшись на вынесенную на берег корягу, подолгу смотрели на чёрную воду…
… А поутру нравились тени облаков в реке.
В начале следующего лета родилась дочь.
Почему они развелись?.. Кто виноват и кто на этот вопрос ответит?
Может, Андрей её недостаточно любил? А разве любви бывает больше или меньше?.. Или он просто любил не так, как ей того хотелось бы?… Буднично, без вдохновения. Возможно, не выказывал особого желания – обладать, хотя, безусловно, жена его в постели не огорчала.
Он её хотел, но ему давали понять, что это – надо заслужить. А служил он паршиво. А просить – было всё время как-то неловко: он полагал, что жена и так должна… не взирая на заслуги… С того и пошло-поехало у них… наперекосяк…
А Людмила уверила себя в том, что то вдохновение, при котором их до озноба лихорадило в первые месяцы свиданий, всегда будет оставаться таким же свежим и неистовым, никогда не пресечётся… Случилось, однако, иначе: оно вышло, как воздух из пробитого мяча. И из-за этой злой, неуместной шутки судьбы, из-за этой возмутительной несправедливости по отношению к собственным добродетелям она решилась на развод, два года тому назад.
Всё это время Андрей медленно сходил с ума один в пустом доме, сначала смертельно пил, затем лечился и всё-таки ждал, надеялся, что когда-нибудь они с дочкой вернуться.
Напрасно. Они не вернулись.
И тогда наконец он всё увидел, как есть и поднял руку на дом, - чтоб к матери, в другой город, домой…
Наутро он очнулся усталый, разбитый. А разбудил его – могучий сорочьий скрежет на осине. Занималась утренняя заря,¬ низко над прозрачною насквозь водою, над отмелями, стлался клубами пар. Ветер над заводью стих. Река светала.
Он сложил палатку, - ткань за ночь отсырела, - позавтракал тушёнкой, малосольными огурцами и помидорами, а костёр для чая разводить не стал.
Оскальзываясь по росистой траве, всё ещё немного подавленный, он порозну снёс всю поклажу к реке, отыскал под широкими листами папоротника весло. У воды хорошее настроение понемногу возвращалось.
Усталость была простительна – позади остались три дня пути. Кажется, у него получилось: сегодня Андрей заканчивал поход.
Байдарку сносило в узких петлях луки, и приходилось чересчур загребать под днищем, чтобы не выбросило на берег. Это оказалось непросто, потому что Андрей правил на корме сам, а загрузка была основательной, - из расчёта на двоих.
Он проходил дикие, пустынные места – ни пионерских лагерей вокруг, ни пляжей. На уступах гряды вытягивались тополя, серые и белые,с крон взвихривало ветром листье. Кое-где торчали покоробленные дикие груши, тальник у берега заилился, а в рогозе порхали шаловливо голубянки и огненные червонцы. На обшивку скраю умостилась вертлявая крупная стрекоза. Андрей ожил. Потом он пристал к намытой песчаной косе и искупался.
Впереди всё русло завалил бурелом, могучие стволы деревьев перекрыли реку, иногда доставая середины. Приходилось лавировать, а нередко вылезать из байдарки и тащить её по мелководью, ступая босиком по остывающему песку. Иногда Андрею неохота было вылезать, и тогда он, табаня и ловча, проскальзывал под ветками, не останавливаясь.
К полудню он отмахал прилично и, наткнувшись на зыбучие дюны с золотистым песком, грести перестал. Хватит, привал. Перекусил наскоро и вынул из рюкзака мелкомасштабную карту. Он чувствовал: пора определяться, автодорожный мост, за которым находилось село, где-то поблизости.
По карте до моста оставалось километра два-три. Ещё ближе – двумя скобочками – разрушенная плотина колхозной гидроэлектростанции. Уже третья по счёту. Последняя.
С плотинами возникали некоторые трудности: байдарку приходилось обносить, а это хлопотно. Сперва следовало отыскать удобное место для швартовки, разгрузить её подчистую, затем порозну переть всё пёхом метров триста-четыреста, иногда и на другой берег. Но основная проблема тут заключалась в другом: саму байдарку невозможно было перенести в одиночку, - уж больно внушительная и громоздкая.
Андрей поэтому выгадывал так, чтобы проходить плотины в вечернее время, когда на берегу непременно окажется какая-никакая живая душа и пособит. Оба раза ему везло.
Через полчаса впереди, в густом мареве завиднелся остов электростанции, - издалека ни дать ни взять замоскворецкий купеческий особняк где-нибудь на Ордынке.
Поперек реки, над водой, не было ничего.
«Чего-то тут не так», - подумал Андрей и его глаза невольно сощурились от солнца. Обычно реку перегораживала плотина. Даже если станция уже давно не действовала.
Метров за триста до плотины, он зачалился, и, размётывая сапогами прелые листья в воде, выбрался через осоку, за бечеву втащил байдарку на берег.
Впереди сильно шумела вода, ущемлённая бетонной тесниной. Пласты её ходили вперехлёст и дыбились под упругим встречным низовиком.
Андрей поднялся по взлобку наверх. Обогнул выступ стены и очутился в пустынном зале станции. Всюду вольготно гулял сквозняк, свежие струи свистели в проёмах окон, внизу, за ними, оловело русло реки.
Всё, что хотя бы намёком, краешком могло понадобиться в хозяйстве, было отвинчено-раскурочено, и только мощные крепкие стропила без крыши высоко прорывались в небо, словно вопили в безысходности: «На-ка, человеце, выкуси! Не доберёшься!»
Ветер хлестал по лицу, будто женщина в припадке гнева; Андрей тотчас покрылся «гусиной кожей».
По скверно сваренной винтовой лестнице он спустился вниз, почти к самой воде, вгляделся завороженно в перекаты. Так близко… Одно касание и брызги пены – у тебя на ладони…
От другого берега под прямым углом пересекала речку притопленная плотина, видно, турбины и железобетонные сваи, не демонтируя, просто сбросили вниз, на дно водоёма. В паводок уровень воды, может быть, и выравнивался, разве только рябило слегка, а вот теперь, к осени, он заметно упал, обрываясь сразу за уступом плотины, - почти на метр или ниже. Дальше кипели буруны, словно шлейф тянулся от только что прошедшего теплохода.
Андрей присел на лестнице – зачарованный. Вода к себе манила, влекла. Впереди открывался плёс, пологие берега в лозняке, песчаные отмели, а совсем уже вдали, - контурно, в полнеба – три сизые фермы автомобильного моста.
Думалось: смогу или нет, рискнуть – или не стоит. Нужно было всего лишь точно выйти на перекат прямо с подветренной стороны, поставить байдарку руба и зависнуть на мгновение над пропастью, грести перстав…
Дальше… Дальше, как Бог даст. Дальше, собственно говоря, не важно…
Когда подолгу смотришь на воду, подмывает попробывать себя. Даже если это безрассудство.
Да любому человеку время от времени и положена встряска: чтобы подлечить израненную в житейской разобщённости душу, поправить её наклон. Чтобы не
