Наталья жила на улице уже третий год — большой срок! Научилась скрываться от опасностей, прятаться от ментов, добывать себе пищу и бухалово.
Когда-то давно, в прошлой жизни, никто не знает сколько лет назад, потому что память не показывает этот участок ее жизни — табу — Наташа приехала в город и была уверена, что он свернется возле ее ног пушистым мурлыкаюшим клубком, иначе просто и быть не могло. Она должна была покорить его и поработить, для этого у нее было все, и самое главное, была уверенность, что так и будет, она же рыжая — а рыжим всегда везет.
От переполнявшей радости с лица Наташи не сходила улыбка, соседи по купе, трое парней, весь день игравших в карты, казались милыми веселыми людьми. Девушка ехала к тетке. Ничего, первое время будет тяжело, но все, ведь как-то пережили такие моменты, и она справится, а потом у нее все появится: и собственная квартира, и интересная работа, и любимый мужчина, который с радостью станет заботиться о ней.
Все складывалось удачно, и в ту ночь Наташа заснула с улыбкой на губах на нижней полке своего купе — проснулась она уже совсем другим человеком.
От сильного удара по голове чем-то тяжелым нижняя челюсть сдвинулась с места, рот с трудом открывался, в костях что-то щелкало и хрустело, ухо перестало слышать, пол-лица заняла фиолетовая гематома, закрывшая глаз, не говоря уже о том, как страшно болела голова, кружилась, а тошнота пугала. Но все это можно было пережить — это было не самое страшное, что с ней случилось. Наташины вещи: чемодан с одеждой, сумка с деньгами и кредитками, с документами пропали — да и черт бы с ними, уж выкрутилась бы она как-нибудь без лишней одежды первое время, нашла бы деньги на самое необходимое, заняла бы у тетки или позвонила бы домой, чтобы перевели на карточку, даже потерю документов, в принципе, можно пережить, нужно только всего-то, подать заявление об утере или краже в ближайшее отделение полиции.
Прежняя Наташа смогла бы собраться и найти достойный выход из сложившейся ситуации. Прежняя Наташа, но не та девушка, которая вышла из вагона на перрон — эта девушка была лишь ее тенью. Вместе с челюстью, бандиты сломали ей жизнь, выбили память из головы.
Растерянно стояла она на посадочных путях, не зная в какую сторону пойти, зачем она сюда приехала, куда направлялась и откуда, в какой стороне остался ее дом и родители. Ничего этого больше она не помнила, в сознании стоял туман, закрывающий собой звенящую пустоту. Единственное, за что девушка судорожно цеплялась, было ее имя — Наташа.
Мимо нее сновали люди, толкали, ругались, что стоит на самой дороге, хоть бы отошла в сторонку! Девушка отходила послушно в сторону, но совсем уйти не решалась, боялась уйти и потеряться окончательно, может быть, поэтому она не попалась на глаза полицейскому патрулю, который контролировал территорию привокзальной площади, но зато ее увидели другие люди.
Вскоре к Наташе подошел невысокий и небритый мужчина, с сильным запахом перегара и сказал ей:
— Ну пошли, что ли?
И Наташа пошла с ним…
Через неделю она смогла оторвать доску от забитого окошка и выползти из подвала, в котором ее держали. С какой стороны она подошла к свалке уже не припомнить, и два с половиной года, что она провела здесь казались целой жизнью.
Эта часть свалки принадлежала Ваньке Гунявому или просто Гуне. Сам он не ползал по горам мусора и отходов в поисках стоящих внимания вещей и пропитания, а только давал разрешение на работу на своем участке, за это обитатели свалки несли ему дань в оговоренном денежном эквиваленте, а в сбитой из щитов хибарке Гуни всегда была еда, вода в бутылках, и деньги у него всегда водились. Пришлых чужаков, покушающихся на его участок свалки без его разрешения Гуня мог и убить, тут уж, как пойдет и как повезет.
— Эй, подруга, тут, вообще-то частная территория! — Наталья решительно выступила навстречу какой-то пришлой девке.
Собой она заслоняла старательно поддерживаемый огонь в каменной круглой кладке. Без костра нельзя: разогреть консервы и растопить замерзшую воду, да и просто погреться — не у всех тут есть хибарки из сколоченных досок, за ночлег в таком месте приходится платить, иногда очень высокую плату, поэтому те, у кого нет укрытия выделяли одного человека. У костра обязательно находился кто-нибудь, чтобы поддерживать, охранять от пришлых, таких вот, как эта девка. Сразу видно — торчок. Глаза смотрят в никуда, идет загребает ногами — как есть обдолбанная.
Девка оказалась странная, даже несмотря на то, что дури нажралась или обкурилась. От окрика Натальи она сразу остановилась, не наглела, не лезла драться, просто стояла и смотрела, ждала, когда разрешат подойти погреться. Женщина заколебалась: надо бы сводить ее к Гунявому, да у того уже сидит Ленка-Матильда, Гуня может рассердиться, если помешать.
Наталья смерила пришлую оценивающим взглядом: для пространственно-обездоленной слишком хорошо одета, тепло, правда, вся в кровище, вся куртка залита, даже волосы и те застыли ржавыми колтунами. Неслабо ее приложили, употребили — мама не горюй! По лицу словно медведь деранул когтями — сплошная кровавая корка вместо щеки. Внутри Натальи шевельнулось что-то, похожее на жалость.
— Досталось-то как тебе! — посочувствовала она странной девке. — За что это тебя?
Пришлая не ответила, только сморщилась, скривилась, словно проглотила дольку лимона, подняла на Наталью измученный, обреченный взгляд и вздохнула глубоко. По красным воспаленным, зареванным глазам девки Наталья сразу просекла — тут замешана любовь. Страстная! И ревность. Дикая! На что способны мужики, если находятся в состоянии неадекватной ревности, да еще, если при этом пьяные Наталье объяснять было не надо, сама через это прошла и пришлой избитой девчонке посочувствовала.
Ой дуры бабы! Ой дуры! Все мечтают о великой любви: с одной стороны, завидно, когда о ком-то заботятся, только все больше судьба поворачивается к бабам другой стороной, когда совсем наоборот. Слава Богу, что она, Наталья, не на месте этой девки. Убереги Господь! Без любви, без ревности — зато целей. Одной-то, оно спокойнее.
— Приревновал, что ли? — заинтересовалась Наталья. — Мой меня тоже ревновал, но, чтобы так бить?! Вот ведь скотина! А чего, ментов-то не вызвала? Посидел бы пятнадцать суток — глядишь и поутих бы!
Пришлая девчонка закрывала глаза и дышала глубоко и шумно, видно было, что она еле стоит на ногах и ей хочется погреться, но Наталья не пускала просто так к своему костру кого попало.
— Жалеешь его, небось? — пыталась женщина разговорить пришлую девку-наркоманку. — Вижу по глазам, что жалеешь. Жалей, жалей, а он тебя вон как… морду всю раскроил, голову разбил. Дура ты! — сделала она вывод и перешла к делу. — Деньги у тебя есть?
Разговоры разговорами, а на халяву пусть эта избитая идет греться в какой-нибудь подъезд, в город. Там, конечно, менты — оглянуться не успеешь, как окажешься в обезьяннике, но это уж ее проблемы. Нет, конечно, есть еще варианты срубить бабла с этой девки. Можно через часик, когда выйдет Ленка-Матильда, отвести ее к Гунявому, а тот и на бухло даст и пожрать, вот только после ласк старого козла у Натальи, у самой-то, все по нескольку дней болит, а на этой пришлой и так нет живого места — сгодится ли она Гуне? Риск!
Нравится Гунявому любить в извращенной форме, и, хоть ему уже давно стукнуло пятьдесят лет, быстро от него не уйдешь. Последний раз Наталья обливалась кровью после него почти, как эта пришлая. Конечно, он щедро платит каждый раз, хватает и на бутылку самогонки, и на какую-никакую колбасу, но, если эта девка откинет под ним копыта виновата будет Наталья.
К облегчению женщины, пришлая, по-прежнему, не говоря ни слова, достала из штанов сложенные купюры и протянула, даже не посмотрев, сколько там. Наталья не смогла удержать изумленный возглас — почти три тысячи!
— Сиди здесь! — скомандовала она этой избитой, пока та не спохватилась и не отобрала свои деньги. Впрочем, то, что попало в руки к Наталье, сразу же становилось ее собственностью. Попробуй отбери! — Если будут гнать, кричи, что меня ждешь, поняла? Меня Наталья зовут. Поняла?
Девка кивнула, чего тут непонятного. Две тысячи женщина сразу же убрала в потайное место, ближе к телу, а на остальные можно и погулять, даже много, еще останется. Украдкой, Наталья припрятала еще пятихатку — хватит им. Через полчаса, когда она вернулась с двумя бутылками самогонки и закуской, странная девка сидела на том самом ящике, куда ее Наталья посадила, в том самом положении, словно и не шевелилась.
— Держи, — вонючая мутная жидкость весело забулькала по пластиковым стаканчикам. — Лекарство тебе!
Девка послушно приняла выпивку из рук Натальи и махнула ее одним глотком. Наталья уважительно посмотрела и приложилась к своему стакану, она так лихо пить не умела, а бутылку нужно было быстрее приходовать, пока не набежали все отбросы, небось, Верка-Мальвина, самогонщица, уже всем рассказала, что у Натальи завелись тугрики. Женщина налила еще себе и девчонке и отставила бутылку под ноги, словно уже пустая — остатки она сама потом допьет, когда останется в одиночестве.
— Давай!
Пришлая девка махнула второй стакан и заплакала.
— Я убила ее! — она терла грязными руками лицо и глаза. — Она так визжала!
— Матерь Божья! — ахнула Наталья. — Так это ты приревновала?! Ё моё! Тебя же ищут уже небось!
Женщина вскочила с ящиков и заметалась вокруг своего костерка. Ну конечно! Все сходится: сидит сама не своя, дури нанюхалась, деньги отдала, даже не глянула, самогонку хлещет, как воду. Выпила полбутылки и сидит рыдает, а менты уже небось рыщут по району! Девку надо гнать, пока всех не замели!
— Слышь, подруга, — перешла в наступление Наталья. — Посидела, отдохнула, выпила, обогрелась — теперь вали отсюда! Мне твои проблемы на … не нужны!
— Налей мне еще, — девка наглела на глазах, но теперь-то Наталья знала, на что способна эта
