ЗАМПОЛИТ

                                                                     ЗАМПОЛИТ

Не везло нашему экипажу на замполитов, хоть убей. Менялись они как перчатки, иного слова не найдешь. Были очень хорошие люди, но долго не держались, два ЧП висе­ло на лодке, две смерти.
Первая и вторая остались загадкой, и обе случились в ремонте, когда лодка стояла в заводе.
Повесился старшина 2 ст. Хорошев, спокойный парень, полутора лет службы. Ни с кем не ругался, пить не пил, был на хорошем счету у начальства. Приехавшие роди­тели тоже ничего не знали, замкнутый был парень. Такие чаще других погибают. Это уже доказано жизнью, и не один раз. Как водится, все начальство сняли, бедный замполит от такого горя совсем «съехал с рельсов» и долго лежал в госпитале. И полгода не прошло - второй матрос застрелился, заступил на вахту и все. Ребята прибежали, а он уже мертвый, стрелял наверняка, тоже замкнутый был парень. Воспитывался у бабушки. Родители бросили маленького, не знал ни папы, ни мамы. А бабушка и сама-то еле живая была, все болела и болела. Может, надо было дать парню отпуск, все легче было бы на душе, но кто знал. Единственный друг Смелякова,- Желтов, никогда не говорил больше трех слов, может, поболее чуть-чуть. Вот так и дружили два товарища - мог Желтов слушать, он и после смерти ничего не смог сказать, такой уже ха­рактер.
Хотели экипаж расформировать. Но были на счету лод­ки и экипажа и большие походы, и призы на торпедных стрельбах, и иностранные обученные экипажи - все было.
А вот последнего замполита, Татаренко, я запомнил на всю жизнь. Крутой был человек и морского дела не знал вовсе. Говорят, что был в дисбате замполитом, на повы­шение послали к нам. Невзлюбили моряки замполита. Первое, что он сказал: «Это не экипаж, а бандиты, всех садить в тюрьму надо». На что ему моряки резонно ответили: «А с кем вы служить будете, товарищ капитан-лейтенант?» Так и познакомились.
Скоро и выход с ремонта, и работы на лодке невпрово­рот. Моряки работают там, и днём,  и ночью, а он с мелкими придирка­ми и со статьями уставов, на сон грядущий - доводил людей до каления, все воспитывал их. Более того - забрал гитару, магнитофон, короче, устроил экипажу дисбат, дисбат настоящий. Офицеров постоянно закладывал в политот­деле, довел их, что они стали замкнутые, настороженные даже друг с другом.
Как-то на вечернем построении после зачтения уста­вов на просьбу зама задать ему вопросы. Ему их столько выплеснули, что он утонул в них и долго не мог всплыть от растерянности. Когда немного пришел в себя, то по привычке стал искать зачинщика «дебоша». Долго искать некогда было, а Заяц вылез из строя на целую грудь и что-то, всё гневно говорил, съедая замполита глазами. Зам решил срезать нашего зайчика наповал: «Товарищ Заяц, замолчите!”. На что тот, выпятив свою тощую грудь, дерзко возразил: «Не заяц, а товарищ Зайцев - знать надо». - «Один хрен - пьяница», - добил зам несчастного Зайца, который сразу осекся и тут же сник. Дружный хохот потряс кубрик, так уже устроены моря­ки, меткое слово ценили больше всего на свете.
Но конфликты возникали часто, умел Татаренко на­строить людей против себя, заключить их в буквы уста­вов, уничтожить их волю и давить их законом. Он забыл, а может, и не знал, слова знаменитого аса-подводника Магомеда Гаджиева: «Нигде нет такого равенства перед лицом смерти, как среди экипажа подводной лодки, где-либо все погибают, либо все выживают», - зам не знал морского дела, боялся моря как огня, и плохо знал подвод­ников. Стучал по пилярсу кулаком и говорил: «До вас, что до этой тумбы, ничего не доходит».
«Это не тумба, а пилярс», - возражали моряки, и опять веселый смех, хоть этим смогли досадить замполиту, как-то отомстить ему за свои обиды. Не буду грешить, если скажу, что Татаренко был скупой человек. В море тет­радный лист не даст моряку, чтобы тот письмо домой на­писал, берег тетради для политзанятий.
А зачем они там нужны были, эти занятия, когда все на своих постах несут вахту, делают нужное Родине дело? Изредка зам зачитает что-нибудь по радио, а остальное время в спячке, лишний человек - балласт на корабле.
Если стояли где-нибудь в бухте на якоре, рыбачил сам, моря­ку, свободному от вахты, крючка не даст, не то что лес­ку, вот тебе и замполит, отец родной.
Зато на берегу, после прихода на базу, устраивал та­кие разборки, что казалось вот-вот треснет от жара, как кирпич была его сытая холеная рожа: «Это не экипаж - воры... Срезали крючки у меня с удочек, своровали тет­ради, своровали тапочки...»
Татаренко никогда не убирал свои тапочки в каюту. Они сторожили сон своего хозяина в отсеке, как предан­ные псы. Поэтому и пылились где-то под трубопроводом, так как постоянно мешали делать приборку в отсеке, и пинали их моряки ногами из «уважения» к своему зампо­литу - хоть так могли отвести свою душу.
7 января 1993г.