Произведение «БОМЖ» автора Савельевна

«Без определенного места жительства…».

Не сомневаюсь, у подавляющего большинства, при коротком и неприятном как лай барбоса слове БОМЖ, возникает образ лохмато-чумазого нетрезвого типа. Чаще мужского рода. Женщины тоже впечатляюще выглядят, и мы стараемся как можно меньше контактировать с этими свободными от всех обязательств товарищами. Брезгуем.

В июне 1990 года по улицам Кургана ходил БОМЖ, о статусе которого не догадывались не только прохожие, но и сам бездомный. Точнее бездомнаЯ.
В серой неброской сумочке у БОМЖа лежал паспорт со штампом о выписке из студенческого общежития, несколько рублей и только что полученный красный диплом об окончании педагогического училища. В руках был зажат кулечек с семечками.
БОМЖ–воспитатель брела с вокзала, от бабушек, торгующих пирожками и прочей снедью.

Когда некуда идти, у тебя не возникает потребность спешить. Я никуда не спешила, я – думала.
Областной отдел образования выдал новоявленному педагогу направление на работу в детский сад на окраине города, и сейчас я соображала - где провести ночь, чтобы с утра туда отправиться.
Сумка с вещами, после выселения из общаги, хранилась в камере хранения, поэтому я невольно кружила около вокзала. Зал ожидания всё больше и больше казался мне единственным выходом.
Там оживленно и тепло, а ночи даже летом были все-таки прохладные.
В квартиру отца я вернуться не рискнула – зуд от укусов клопов и жуткий запах браги преследовали меня, - единственную, проведенную у него, ночь я просидела на табуретке, вздрагивая при вскриках забывшегося в пьяном угаре родителя. Тот периодически спрашивал: «Ты кто такая?» Нда....Десять лет в детском доме и два года в педучилище - за такой срок я тоже, папа, от тебя отвыкла. У них с Любой как раз случился очередной запой. Отец одним махом выпил купленные мной с огромным трудом духи с красивым названием «Комплимент» фирмы «Дзинтарс» и я после "открытого грабежа" перетащила сумку в камеру хранения. Так надёжнее.

В те годы документы у ночующих на вокзале почти не проверяли - понятно же, что люди просто ждут свой поезд.
Я примостилась с краю длинного ряда широких деревянных кресел около семейной пары, судя по разговорам, отправляющейся куда–то на юг. Весёлое отпускное настроение путешественников совсем не гармонировало с моим. Я, в отличие от них, не знала, где окажусь завтра. Заснуть никак не удавалось, мешали голоса, жёсткое сиденье и мысли, мысли….

Вокзал на самом деле не был безопасным. Я убедилась в этом, когда мы со знакомым, в полупустом зале станции поселка Юргамыш, ждали последнюю электричку.
Рядом дремали двое чуть нетрезвых мужчин средних лет, в окошке кассы зевала кассирша.
И вдруг тишину прервал резкий грохот открывающейся двери. В помещение ворвались несколько молодчиков. Молча, со свирепым выражением рож, (по-другому сказать не могу) они стали избивать находящихся в помещении, особенно стараясь пнуть в пах. Сонные бедолаги от ударов сразу повалились на пол, о сопротивлении речь не шла, никто не понял, что происходит.
Остановились налётчики почему-то только перед нами. То ли не были настроены бить девчонку, но, скорее всего, увидели во взгляде Славы что-то такое, что заставило их подумать о собственной безопасности. Так же молча они выскочили в темноту, а мы стали поднимать ошарашенных мужиков. На наше счастье послышалось приближение электрички.
Поэтому, теперь, оказавшись на вокзале в ночное время, я, то и дело, выныривала из дремоты, чтобы убедиться, что вокруг всё спокойно.

Утренний разговор с заведующей вселил в меня оптимизм, так как она пообещала подумать о возможности выбить койко-место в общежитии автотранспортного предприятия.
На работу я вышла на следующий же день, но ночёвки на жёстких креслах зала ожидания продолжились, ведь поиски жилья предполагались долгими, а ночевать в пустом детском саду, с не известным мне сторожем, было страшнее, чем на людном вокзале.
Работать попросили сразу в две смены, и это оказалось к лучшему – меньше оставалось свободного времени, которое по вечерам некуда было девать. В шесть утра я деловито отправлялась воспитывать чужих детей, а после - бесцельно бродила по окрестностям, чтобы с наступлением сумерек прикинуться ожидающей ночной поезд и улечься баиньки. Мылась я в детсадовском душе перед уходом с работы, а сушила бельё за шторами на холодной батарее в спальне.
На вокзале я, к сожалению, быстро примелькалась, поэтому через две недели, когда милиционеры стали поглядывать в мою сторону с интересом, пришлось оттуда уйти. И тогда я просто стала напрашиваться к знакомым в гости. Настойчиво и нагло.
Не все поддавались моим чарам, многие умело сопротивлялись. К счастью, откликнулась бывшая одногруппница.
Её мама укоризненно посмотрела на дочь, когда Ирина заявила, что я несколько ночей перекантуюсь у них.
Спасибо им за кров и понимание. Они очень выручили меня тогда - бывшую детдомовку и новоявленного БОМЖа. Кто знает, не помоги они вовремя, и моя жизнь сложилась бы совсем по-другому. Я, в те годы, готова была шагнуть в любую сторону от границы добра и зла. К слову, находились желающие "приютить" девицу. Например, мужичок - пасечник долго рассказывающий мне о прелестях деревенской жизни и настойчиво зовущий пожить к себе на пасеку. Он даже мед доставал для убедительности, но осторожность, видимо, родилась раньше меня и я послала его к чертям собачьим.

К сентябрю вопрос с жильём, наконец-то, решился. Энергичная и радостная заведующая отправила меня в отдел кадров автоколонны 1855, а там, в свою очередь, мне вручили ордер на койко-место в общежитии работников транспортного предприятия.
Менее радостный комендант повертел в руках бумажку с печатью, пристально посмотрел на восемнадцатилетнюю меня и грустно изрёк, что свободные места есть только в мужских комнатах.
Я не поверила. А зря.

Открыв заветную дверь комнаты № 17 и увидев, что на всех кроватях сидят и лежат мужики-водители, я сдалась и, впервые за дни бомжевания, расплакалась…