Затворник 3. Дорога в Новую Дубраву

3. ДОРОГА В НОВУЮ ДУБРАВУ

Проснулся Пила снова от стука. Проснулся, и обнаружил, что кругом лес – светлый, холодный и сырой. Что лежит он сам лицом к почти догоревшему уже костру, вокруг которого был вчера устроен лесной ночлег и свершался обряд. Что похрапывали неподалеку лошади. Что откуда-то сзади доносились равномерные глухие удары. Но поворачиваться туда, изучать их происхождение не было ни малейшего желания. А еще обнаружил Пила, что все случившееся вчера произошло, к его большому сожалению, не во сне а на самом деле. И заварившуюся накануне кашу надо ему волей-неволей расхлебывать.


Час был последний предрассветный. Сквозь все щели в покрывале и зазоры меж ним и землей пробирался холодок, но придвигаться ближе к кострищу было слишком лениво.

Рассветник молча собирал в мешок свои подстилки. Клинок отлучился куда-то. Вепрь, закутанный наглухо  от утренней прохлады, сонным взглядом посматривал на дрожащие ушки догорающего костра.

Пила закрыл глаза, попытавшись еще хоть на минуту забыться сном. Голова его тут же поплыла в полудреме кругом, но настоящий сон бессовестно ускользал. Мешало нарастающее чуство распирания внизу живота, и продолжавшийся за спиной стук. Еще более того мешало успокоиться и погрузиться в грезы - постепенно приходящее осознание того переплета, в котором он, Пила, оказался. Что ему было делать?

-   Эй, Коршун! – прикрикнул заспанным голосом Вепрь – Хорош стучать! Огонь бы вон, лучше развел, кашу вари!
-   Клинок за дровами пошел! -  услышал Пила из-за спины голос Коршуна.

И снова: Тук! Тук! Тук!

«Стучит Коршун, но дров не рубит. Да и звонче стук от топора, чего же тогда?  – подумал Пила, скорее неосознанно желая отвлечь себя от  тяжкого состояния каким-нибудь любым пустяком, чем действительно интересуясь времяпрепровождением Коршуна – Шишки он околачивает, что ли? Это весной-то шишки?»

Решив все-таки посмотреть, чем там занят Коршун, Пила задрал что было сил голову назад. Но ничего таким образом не увидев, он волей-неволей перекинулся на другой бок целиком, свернулся клубком и поплотнее закутался.

Коршун стоял без кафтана и без рубахи, босиком на холодной мокрой земле. В таком виде он выглядел еще плотнее и внушительнее, чем прикрытый одеждой – грудная клетка его казалась шириной в целый бочонок. На спине и плечах сквозь слой сала отчетливо виднелись очень даже недюжинные мышцы. Никого так крепко сложенного не было в Горюченском городище, да и в известных Пиле окрестностях он припомнить не смог бы. Еще больше, чем сам вид Коршуна, Пилу удивило его занятие: Грузный богатырь бодро приплясывал по земле почти на одних носочках, и раз за разом отвешивал стоящему перед ним дереву тяжеленные тумаки. Дерево было старое, иссохшее, кора с него давно отлупилась, и в том месте, куда прикладывались Коршуновы левая и правая, явственно виднелись вмятины, словно от ударов обухом.

«А неслаб княжий человек-то!» - подумал Пила почти восхищенно.

-   Проснулся, пильщик? – окликнул Пилу Рассветник – Давай, подниматься пора! Вепрь, дрыхло! Давай вставай тоже!

Пила опрокинулся на спину. Далеко наверху кроны деревьев краснели от восходящего солнца. Неуверенно перекликались первые одинокие лесные пташки. Прозвенел над ухом, прощекотал висок и вдруг резко впился нахальный комар. Хлопок – и словно окончательно отогнала Парню сон собственная оплеуха. Пила поднялся.

Подошел откуда-то Клинок с котелком воды, молча поставил его возле кострища и так же молча удалился. Коршун бросил тут же свое упражнение, подошел к стоянке, наклонился над котелком и стал, зачерпывая пригоршнями холодную воду, обливать ею себе то спину, то грудь, то блестящую залысину.

-   Эй, Клинок! Коршун твою воду переводит! – крикнул Вепрь – Вернись, покажи ему, как у вас в Хворостове таких кобелей по двору пинками гоняют!
-   Не визгай. Свинюха лесная! – ответил Коршун, продолжая умываться – С Клинком я, наверное, не свяжусь, а вот такие моськи унаякские у меня в Лучезаре под крыльцом ночуют!
-   Небо благодари, что я такой сонный сейчас. Мне лень вставать и показывать тебе, кто тут вепрь, а кто толстая лучезарская свинья! Брат-Рассветник! Хоть ты вкати ему плюху для порядка!
-   Воды по-новой принесешь потом, Коршун! – сказал Рассветник.

Коршун окатил себе темя остатками воды, подхватил котелок и резвенько побежал вприпрыжку вслед за Клинком.

-   Вепрь, а Вепрь. – осторожно обратился Пила.
-   Чего тебе, пильщик?
-   А почему он сказал, что с Клинком не связался бы?
-   Потому, парень, что у Клинка рука больно уж тяжелая.
-   Тяжелее, чем у Коршуна, что ли? – удивился Пила – Тот дерево кулаками расшибает, а Клинок что, с корнями, что ли, их выдергивает?
-   Ну, выдергивает-не выдергивает, а что рука у него потяжелее потяжелее, это точно.    

Скоро горели в костре дрова, собранные Клинком, варился в котелке завтрак. Скоро он уже и был съеден, и после недолгих сборов двинулась дальше четверка всадников, ведомая своим невольным проводником.

Ехали не так скоро, как вчера, но не так уж и медленно. Дорогу через лес миновали переговариваясь изредка. Едва выехали на ровное место, Коршуну заскучалось и вздумалось спеть. Запел Коршун сначала о Лучезаре, о том какой это богатый и прекрасный город, как весело и шумно живут там люди. Какие пиры закатывает великий князь, принимая иноземных послов или в честь прославленных ратайских витязей.

Потом затянул песню о деяниях древнего князя Гнева, о том как объединил Гнев ратайские полки с полками прежнего своего врага – хвалынского калифа, и вместе бились ратаи и хвалынцы против лютого общего врага – воинственных буйракцев с блуждающего острова Гуляй-берег. Песню наподобии этой слышал Пила и раньше, пели ее в Новой Дубраве, но пели иначе, и Пила до сих пор сомневался, правду ли говорилось в ней, и правда ли есть в море остров-кочевник, да и само Синее Море.

Коршун все тянул и тянул, а после шестого припева присоеденился к нему Вепрь. А когда закончили эту песню, то Вепрь запел другую один, запел на языке, чуть похожим на волохский. Слов Пила не понял ни одного, кроме изредка встречавшихся ратайских слов, видимо имен, но слышал в голосе Вепря не то боль, не то сожаление. Казалось Пиле, что речь идет тоже о временах каких-то давних, об чем-то то ли утерянном безвозвратно, то ли просто ушедшем в свой черед. А может просто собственная близкая беда навела его на тоску…

Доведя до конца одну песню, Вепрь начал следующую, потом еще и еще. Пел он не в пример лучше Коршуна – хоть заслушайся. И когда он замолчал, а солнце к тому времени перекатилось уже за полдень, то долго ехали в молчании. Пила задумался о своем, и других, кажется, пение Вепря тоже навело на какие-то свои размышления. Наконец Клинок, поровняв своего коня с конем Коршуна, на крупе у которого по-прежнему сидел Пила, и спросил:

-   Послушай-ка, Пила. Твой брат, когда уезжал, надел на голову что-нибудь?
-   Нет, так поехал, а что?
-   Когда его увидишь, он с покрытой головой будет, или со лбом перевязанным.
-   Почему?
-   Будет знак прятать. Злыдень, когда из человека в человека переходит, оставляет на лбу знак у обоих. Видел ты у мертвого на лбу пятно?
-   Да, видел. Только когда он к нам приезжал, то все там чисто было.
-   Он заживает со временем, и у этого видно уже зажил. Значит, давно злыдень в его теле ходит.
-   А человек, в которого злыдень вселится, его нельзя как-нибудь спасти? – спросил Пила.
-   Того мы не знаем наверняка, и даже учитель наш не знает. Но никто еще, приняв в себя злыдня, в живых не оставался. Вот это – точно.
-   Да точно ли еще, что с Краюхой так и случилось, как вы говорите?

Клинок Вздохнул.

-   Поверь, Пила: я бы и сам рад, чтобы не так. Только если увидишь в Новой Дубраве, или где еще, своего брата, а на лбу у него – черный ожег… Не верь тогда вобщем, что твой брат перед тобой.

Немного проехали в тишине. Коршун с Рассветником начали было новую песню, да быстро рассорились из-за того, какие слова петь вперед и замолкли. Тогда Пила спросил Клинка:

-   А что, Злыдень может когда захочет, в кого захочет вселиться?
-   Нет, не так. – сказал Клинок – Условие у них на это есть: Прежде, чем злыдню в человека войти, человек этот должен согласиться в чем-нибудь злыдню помочь. Только тогда злыдень над ним властен… Такой их порядок подлый – добавил он вздохнув – зло делать тем, от кого добро имели, а если добро кому-нибудь принести, то непременно чтобы со злом впридачу.
-   Так что, получается, если Краюха его проводить согласился…?
-   То-то и оно.
-   А если он это… - вдруг как бы подумал вслух Пила – Если он не сам, а я его уговорил, ну не уговорил, а подтолкнул, что ли…
-   Как дело-то было? – спросил Рассветник.
-   Да как… Этот подъехал к нам, незаметно еще подъехал как подкрался. И давай, говорит, в проводники мне нанимайтесь. Я Краюхе и говорю: езжай давай. Он и согласился… Меня черт тоже дернул… Послать бы его катиться по всем калдобинам!
-   Ну-ка, глянь на меня, Пила! – сказал Рассветник громко и твердо. Все остановились. Пила посмотрел Рассветнику в глаза.
-   Ты никак себя надумал винить? – спросил воин.
-   Так я это… Я ведь сам его вроде… - пробормотал Пила, не то наговаривая на себя, не то оправдываясь.
-   Послушай-ка меня теперь! – сказал Рассветник, точно повелел – Про то, кто перед тобой, ты не знал, и знать не мог, так? Так! Ты брата своего отправил службу досадную справить, о жизни и смерти речь не шла, и в мыслях не было! А если бы знал – не отправил бы ведь ни за что, правда?
-   Так, но…
-   Вот и не кори себя за то, о чем не знал, и представить даже не мог! Это во-первых. Во-вторых, насчет «послать бы его» Об этом думать забудь! И думать забудь себя винить, что не послал – об том и речи быть не могло! Еще не такие, паря, люди как ты или я, или посильнее нас, на чары злыдней поддавались, и по одному их слову такое делали, что сами потом слабость свою проклинали! Понял? А тебе, не знавшему, не видевшему их ни разу, к встрече с такой силой никак не готовому – тебе и думать нечего о том, чтобы с ним спорить, Ясно?

Пихнули коней под бока и тронулись дальше.

-   Ясно-то оно ясно. – сказал Пила чуть погодя – А вы сами откуда про них столько знаете?
-   Да уж не первый год за ними гоняемся, а в черные годы, бывало – и они за нами.
-   Князь вас послал?

Клинок посмотрел на Рассветника.

-   Слышь, Рассветник. Князь нас послал или как?
-   Нет, Пила, мы не княжьи люди. – сказал Рассветник – Коршун с Вепрем - вот у князя на службе, да их воевода Барс отпустил из гор нам в помощь. А мы с Клинком никому не служим. Мы Старшего ученики и помошники в его делах.
-   А кто он, Старший?
-   Он мудрец и колдун. Живет на белой горе в Пятиградье. Не слыхал?
-   Слыхал, что есть такая земля, Пятиградье, а что за страна, и какие там люди живут, не знаю. Они не ратаи, кажется?
-   Да, не ратаи. Хотя и лучезарского князя данники и служат ему по особому договору. Называется их народ уннаяка.
-   Унаяки вобщем. Вепрь вот у нас унаяк. – сказал Коршун.
-   А учитель ваш тоже унаяк?
-   Нет, он ратай. – сказал Клинок.
-   Почему тогда живет там?
-   Нравится ему там. – сказал Клинок – Он никому не служит, вот и живет, где нравится.
-   Так вы оттуда, с самого Пятиградья за злыднем гнались? – спросил Пила.
-   Да мы по каким только местам за ними не