ПЛЕМЯ ЛЮДЕЙ

меняли сознание. А заодно и окружающую объективность. Если, конечно, не залезать слишком глубоко в метафизические дебри.
 
Через месяц он снова очутился в своей холостяцкой квартире; ему была предоставлена пятинедельная отсрочка – восстанавливать ногу. Толковый лечащий врач сказал ему: «Начнёшь себя жалеть – хана, останешься инвалидом». Сергей этого не хотел. Ему было только тридцать пять. Он начал бегать по заснеженному стадиону, неловко подволакивая ноющую ногу и матерясь потом шёпотком на диване, когда не знал, куда деться от тянущей тоски в жилах. Ему полагалась солидная (относительно, конечно) страховка за понесённое увечье, и он решил купить на часть этих денег беговую дорожку, а остальную, большую часть, отдать Ксюхе – пусть сгоняет на юга, она это любит. Ксюха с Витькой жили теперь одни (квартир в городке в связи с сокращением дивизии теперь было пруд пруди), в тёплой «двушке», похорошевшей после ремонта и обставленной всем необходимым посредством взятой  Сергеем ссуды. Его же квартира вскоре после конечного возвращения больного из госпиталей , как это обычно и бывает, сделалась прибежищем не знающих куда себя деть на воле мужиков. Приносились продукты и спиртное (в умеренном, правда, количестве), из развлечений основных было два – карты и разговоры. Да музыка постоянно билась в квадросистеме. Люди на эти посиделки заглядывали  самые разные, иногда появлялись очень интересные экземпляры. Так, однажды забрёл казах-буддист, ничего не ел, пил принесённый с собой зелёный чай, слушал других, а когда они остались на какое-то время с Сергеем вдвоём, заговорил:
-Как живётся-то? Не холодно одному в такой квартире?
-Бывает, - Сергей неопределенно повёл плечами.
-А холода нет, - авторитетно заявил вдруг казах (майор, кстати). – Это всё придумано твоим сознанием. Также как и рай, и ад, и…
-Любовь? – иронично осведомился Сергей,  вспоминая полузабытое увлечение подобным самиздатом.
-И любовь тоже. Не веришь? Ну-ка, выйдем.
-Куда это на ночь глядя?
-На балкон. Пошли, не тушуйся.
На балконе было далеко за минус, и Сергей быстро замёрз, однако ещё какое-то продолжал там стоять, с любопытством поглядывая на казаха, спокойно курящего что-то без фильтра и, казалось бы, совсем не замечавшего холода. Когда же Сергею это наскучило (ну, морж и морж, даром что смуглый сын прокалённых степей), и он толкнул дверь, чтобы зайти в тепло, казах остановил его:
-Замёрз? А теперь смотри.
Он вытянул вперёд руку, и Сергей увидел, что от неё валит пар.
-Понял?
-Что именно?
Надо сказать, что увиденное, несмотря на сухость последующих реплик, произвело на Сергея достаточное впечатление.
-Что-то… Всё внутри твоего сознания. Человек сам придумывает себе всё. Стало быть, ничего нет.
-А что есть-то?
-Космос. Вселенная. Пустота. Абсолютные понятия.
Сергей задумался.
-Но… если всё, чем человек живёт, не существует на самом деле, то… получается, он совсем одинок?
-Да, - кивнул казах.
-А если я так не хочу? – поёжился Сергей, как от холода, так  и от грядущих перспектив обозначенного существования.
-Тогда добро пожаловать в стадо.
-Какое стадо?
-Жующих, гадящих, воняющих лицемеров, думающих, что им принадлежит весь мир.
-Н-нда… Не очень-то ты людей любишь.
Казах пожал плечами.
-Опять ты о любви. Я по крайней мере честен.
На том разговор и закончился. А спустя примерно неделю к Сергею на огонёк заглянул бывший слушатель духовной семинарии, а ныне, как быстро понял Сергей, мелкоуголовный элемент и алкоголик. Быстро опустошив принесённую с собой посуду, «расстрига», как мысленно окрести его Сергей, начал говорить с ним за жизнь.
-Эгоист ты, Серёга… С женой вон молодой разошёлся, а я её видел – красивая баба, молодая совсем. И чё вам не жилось, да ещё и с ребёнком? А-а, то и не жилось, что ты эгоист. А эгоист ты, потому что бога в тебе нет.
-Ого! – несколько опешил Сергей. – А в тебе-то он есть?
-Во мне есть. Я знаю, что я живу неправильно, но я каюсь, каюсь в этом постоянно…
-Да много ли в этом толку? – разозлился вдруг Сергей.
-Для тебя, конечно, никакого толка в том нету. А для меня есть.
-Ну и какой?
-Я с богом разговариваю. А ты нет.
-С каким богом? – продолжал упираться Сергей
-С настоящим. – «Расстрига» поднял вверх указательный палец. – Мы, Серый, с тобой – русские. Для нас вся эта заумь восточная новомодная – бред, запой, распад души. Нам нужно что-нибудь простое и сильное, как… ну, вот, скажем, как огурец на закусь – прости меня, Господи, за такое сравнение. – «Расстрига» перекрестился. Размашисто, уверенно, тремя перстами. – А что может быть сильнее, чем вера в живого Бога, Иисуса Христа нашего, а? Единого в трёх ипостасях, а? Который смерть за нас принял? Охо-хо, сколько сейчас понаписано всего, что дух человеческий уничижает, а возвеличивает его только вера, а для русского человека нет иной веры, чем христианская и православная. – «Расстрига» шпарил, как по-писанному. – Так что, ищи в себе бога, Серый, иначе…
Он замахнул ещё рюмку, вышел на балкон и с него уже не вернулся. Как он мог выпасть за остекление, Сергей так и не смог понять, кроме того, из коридора исчезла и одежда гостя, и Сергей решил, что «расстрига» решил напоследок провернуть  какой-то трюк, о чём говорила и вмятина внизу под балконом, и трусящие к  дороге следы. Снег в месте десантирования мечущейся души был глубокий, этаж был второй, тела нигде видно не было, и Сергей вскоре перестал об этом думать.
И вообще, пережитые бессонные ночи сейчас не располагали к думам. После того, как он принял решение уйти из армии, к нему, казалось, вернулся долгожданный душевный покой, и даже обычная мутная утренняя тоска по чему-то безвозвратно утерянному больше не досаждала. Витька зачастил к нему, часто ночевал, они делали вместе уроки, играли  и ходили в тренажёрку. Сергей, как только смог более-менее перемещаться без костылей, понакупал сыну уйму различных конструкторов, а также кучу компьютерных игр-симуляторов и развивающих программ. Грехи заглаживал? Возможно. А ещё он пытался просто с ним разговаривать – обо всём понемножку, и это оказалось самым трудным: суметь выслушать и понять чужие откровения. А ведь они были одной крови.  С Ксюхой он виделся редко, не мог переступить через что-то в себе. Она, по-видимому, тоже.
Наступила весна, и прибытие Сергея в часть как раз совпало с окончанием его контракта. Его уже свели с хорошим юристом, и тот обещал ему, что без квартиры из армии тот не уйдёт – это, правда, будет стоить не одного суда и не одной тысячи рублей денег, но в конце концов всё будет хорошо, закон восторжествует. Сергей согласился  на его условия, и с каменным лицом положил на стол перед не менее окаменевшим  от счастья его лицезреть майором Беленьким рапорт, в котором всё и изложил. Беленький прочитал грамотно составленный и уже ловко зарегистрированный Сергеем документ, поднял на подчиненного замутившиеся от такой наглости глаза и поинтересовался:
-Ты не охренел, капитан? Какая тебе квартира без выслуги?
-Выслуга у меня есть, товарищ майор, - лениво процедил Сергей. – Не вешайте мне лапшу. Рапорту ход дайте без проволочек, а то  проблемы будут Лично для вас..
Повернулся через левое плечо и вышел.
Прошёл один суд, за ним второй, подходила очередь и третьего, последнего. Всем этим занимался юрист. Сергей же пару раз в неделю появлялся в части, чтобы его не теряли, частенько вообще в штатском, что доводило майора Беленького до белого каления. Вычеркнуть его из списков части без решения суда не могли, это тут же грозило новым иском, и у Сергея были все основания борзеть. Наконец, спустя четыре месяца, суд признал его правоту в тяжбе, а ещё через месяц ему было предоставлено право на однокомнатную квартиру в Курске, Крымске или Владимире. Он выбрал Курск, оформил все документы, приватизировал жильё и тут же продал, чтобы заново купить уже городе, где жили родители. Так было надо, несмотря на все сложности их взаимоотношений.
А через три месяца он оказался в Подмосковье, в местечке, где во всю шла торговля живой рыбой, а заодно и организованы места, где эту рыбку при желании можно было поймать, закоптить и съесть. Местечко было хлебное, и устроился туда Сергей через бывшего сослуживца, которому однажды серьёзно помог, используя свои оставшиеся связи в милиции. Сослуживец, Михаил,  этого не забыл, и когда Сергей, в общем-то, без особых надежд, позвонил ему насчёт работы, на совесть отработал должок. И полетели горячие деньки: деньги делались на всём, на что хватало фантазии, тем более что москвичи так легко с ними в ту пору расставались. «Левачок» плотно оседал в карманах, и Сергей, что называется, до поры до времени чувствовал себя «при делах», позабыв, что бизнес, в общем-то, не его стезя. В прочем, по большому счёту всю эту круговерть бизнесом назвать было трудно – так, мелкие не очень чистоплотные, а иногда и очень нечистоплотные, делишки.  Чувствительный щелчок по носу, приведший его в чувство, Сергей получил на второй месяц своей бурной деятельности, когда легко насчитал забрёдшему посидеть с удочкой у пруда поджарому пожилому мужчине с внимательными выцветшими глазами сумму, в которую входили и его, Сергея, неясные представительские услуги. Мужчина, у которого Сергей при более близком рассмотрении обнаружил на теле изобилие наколок, отреагировал на вымогательство спокойно, достал деньги и, небрежно засунув их благодетелю в нагрудный карман спецовки, произнёс:
-Барыжничаем? Ну-ну… Ты бы бросал это, парень. До добра не доведёт. Что уставился-то, а? Сдачу себе оставь, болезный, тебе она нужнее, чем мне. А теперь пошёл отсюда, не заслоняй солнце.
Сергея как током ударило. С полчаса он потом побитой моськой слонялся около этого, по всё видимости, непростого клиента, который совсем перестал его замечать, но так больше и не заговорил с мужчиной. Слов не нашёл. Когда позже, не выдержав, он рассказал об этом Михаилу, тот лишь отчитал его:
-А ты смотри, с кем дело имеешь, Серый. Хорошо, что так всё обошлось, мог ведь и сам на бабки встрять, понял-нет? Включай голову, включай постоянно, если хочешь здесь остаться и заработать.
После этого Сергей решил приглядеться к Михаилу  и быстро понял, что сослуживец не ему, болезному, чета – отдыхающих тот обирал редко, и скорее из какого-то спортивного интереса, зато уверенно заимствовал прибыль из хозяйского кармана. Хозяин был русский, бывший директор рыбного хозяйства на Смоленщине, и развернуться своим работникам, в общем-то, давал – сказывались, очевидно, издержки социалистического воспитания. Поняв процесс реального личного обогащения, Сергей, однако, не воспрял духом, а наоборот, как-то сразу затосковал: он уже не видел большой разницы в надувании клиента или хозяина – что это, по сути, меняло? Утешало его лишь то, что он мог посылать неплохие деньги бывшей жене с сыном, но тоска продолжало лихоманить душу, и иногда уже не дуром хотелось напиться. Цыганить по мелкому он перестал, стал получать от Михаила свою долю за помощь в левых делах – чего бы и не жить? – ан нет, не жилось ему уже  спокойно.
А потом за свежей рыбой пришла Марина – видная, ухоженная женщина под сорок, с решительным и очень миловидным лицом, большой грудью и всем