Эхо прошлого. Главы 7-9

Интересно, что все люди, по крайней мере, каких я знал, очень редко говорили о прошлом. Всё больше мечты о будущем: вот заживём лучше, и съездим к морю, вот костюм купим хороший, или радиоприёмник, или холодильник… О погибших вообще вспоминали по памятным датам – в день их рождения, получения похоронки, в день освобождения города, в день Победы, когда все знакомые собирались за столом. Тогда ставили налитую рюмку с кусочком хлеба к фотографиям погибших, а потом пели песни. Чаще печальные, или про любовь.
– Да, не лёгкий путь вы прошли, Олег Семёнович, – сочувственно кивнув головой, заметил старший Шаевич. – А всё-таки, может мать рассказывала вам о вашем отце хоть немножко?
– Рассказывала. Это просто я тогда мало интересовался прошлым. Даже вот, свою фамилию настоящую узнал при получении паспорта. Говорила, что мои дедушка и бабушка погибли в блокаду, был ещё дядя какой-то, но его арестовали.
 Он подумал немного, покачал отрицательно головой:
– Нет, не помню ничего особенного. Тогда вообще об арестованных никто не говорил. Это уж потом, при Хрущёве, да и то не сразу, стало можно узнавать о репрессированных. А тогда – не очень-то  говорили. И о тех, кто был в плену – тоже.
– Да, да – опять покивал головой Борис Ефимович.– Мы до войны жили в Ленинграде, можно сказать, на этой же улице. Большой семьёй. Потом брата дедушки вместе с женой арестовали. Может, расстреляли, может отправили в лагеря… Началась война, ничего уже и нигде нельзя было узнать... Мама, словно чувствовала, собрала нам с Семёном по узелочку, куда вложила наши метрики, несколько фотографий. Так, на всякий случай. Чтоб в кармашке всегда были с собой. А дальше – это уже всем известная история. В самом начале блокады в дом прямым попаданием влетела бомба. Мои родители, вот его бабушка с дедушкой – он махнул в сторону Сергея, – погибли. Нас, меня, Семёна, и ещё несколько детей вывезли из разбомблённого дома, а потом на катерах – через Ладогу.  Кому повезло, кому – нет.  Нам повезло. Семён был старше меня на семь лет, и в семнадцать ушёл добровольцем в армию. Я в эвакуации закончил школу, и при первой возможности вернулся в Ленинград. Много ленинградцев тогда возвращалось. Поступил в  институт советской торговли. Жил в общежитии, а после окончания вуза был направлен в Гомель. О Семёне никаких сведений больше не было. Вот так – он помахал фотокарточкой из альбома, – от большой семьи остался только я.
– А ты забыл сказать, что во время учёбы встретил меня? Или я тебя встретила? – с улыбкой спросила Ольга Сергеевна, стараясь уйти от грустных воспоминаний.
– Мы вместе встретились, – проговорил Михаил Ефимович, и тоже улыбнулся. – и это знак судьбы. Хватит воспоминаний, давайте лучше выпьем за здоровье, за удачу. Он обернулся к Олегу, хитро улыбаясь:
– А не кажется ли вам, Олег, что моя и ваша истории хорошо стыкуются? И ваш настоящий отец является моим братом? Уж очень много совпадений! Если это так, то вы являетесь моим законным племянником!
Все замолчали и повернулись к Олегу, словно увидели его в первый раз. Судьба, конечно, проделывала и не такие игры с людьми, в книгах много описано послевоенных встреч, но чтобы вот так, через столько лет… Такой поворот был настолько неожиданным, что в него трудно было поверить.
Я и Сергей переглянулись.
– Тогда что же выходит, – сказал я, обращаясь к Олегу: – вы с Сергеем двоюродные братья? Ничего себе! Вот это новость!
Возгласы удивления вырвались у всех почти одновременно. Действительно, всё было похоже на сказку со счастливым концом. Вот поди ж ты, сколько судеб искалечила эта проклятая война, и сколько преподнесла сюрпризов! Старшие Шаевичи уже совершенно не сомневались в родстве с Олегом и начали строить различные варианты, чтобы ему остаться в Питере, подлечиться, потом к нему приедет жена с сыном… В общем, всякие прожекты, которые случаются при неожиданном повороте судьбы. Мы с Серёгой молчали, зная о том прогнозе, который выдал главврач.