Безымянный Бог (Часть 3)

 III часть

1.
До боли надрывной голос навис над Писателем:
«Сегодня праздник. Ты помнишь? Праздник».
Он только что открыл глаза, потому как находился в постели. Незнакомые, мертвые стены. Потому что белые, без тени жизни, даже солнечные лучи боятся скользнуть на них и застревают в проеме высокого окна.
Писатель стал искать голос, оглядываясь по сторонам.
«Странный голос… Откуда он?»
Боясь услышать его снова, Писатель судорожно обхватил руками голову. «Страх не должен войти в меня… Иначе… Он найдет там ее и убьет…»
«Я все равно здесь»
- Нет, нет, тебя нет… зашептал он.
Страх совсем рядом.
Страх подорвал его голос.
Страх похитил его движения.
«Я у тебя в голове»
Тут крик Писателя, так долго преодолевавший ненужные пороги, вырвался наружу:
- Кто ты? Скажи, кто ты?
«Я – твоя маниакальность»
Голос звучал отчетливо, властно, и в то же время игриво.
- Откуда ты взялась?
«Я появилась в Давно Ожидаемый День Исполнений Желаний»
- Что это за День?
Симбиоз выкриков и нагромождений принимал вид диалога.
«День, когда ты убил свою мать»
«Когда ты убил свою мать»
«Ты убил свою мать»
«Убил свою мать»
«Свою мать»
«Мать»
Писатель вскочил и заметался по комнате, заламывая руки, не зная, что теперь делать с ними. Везде – белые, мертвые стены… И незнакомое окно…
- Ты… ты ничего не знаешь! – закричал он. – Знает она, она – моя героиня!
С блеском в глазах, который был, скорее, блеском ложной надежды, он схватил обгоревшие остатки рукописи, лежавшие под его больничной подушкой.
- Ну скажи, скажи, - с мольбой зашептал он, - скажи этому голосу, Героиня, скажи… Только ты знаешь меня… скажи... Иначе он убьет меня…
Писатель слушал в ответ тишину, и она остро и медленно резала его.
Его Героиня молчала. А голос безудержно смеялся.
«Я – она…. Она – я… я…я….я….я …Ян…»
- ЯН!
Писатель словно очнулся. Голос превратился в легкий предмет, который бережно держала Ева своими тонкими руками, стоя за незнакомым окном.
«Это Ева!»
Писатель, вставая с больничной койки, увидел – насколько позволяло окно – макушку ее красных волос, и, боясь потерять ее из виду, тихо, на цыпочках, словно боясь спугнуть долгожданную синюю птицу, пошел навстречу.
- Здравствуй, Ян… - виновато улыбнулась Ева.
Писатель молчал.
- Ян, как ты здесь?
- Я хочу вернуться.
- Домой? Но ты еще болен.
- Я хочу туда, где не будет людей. Здесь их много. Они обращаются со мной как с обычным человеком. Здесь много. Много людей.
- Ян, успокойся.
- Ева, тебя они послушают. Скажи им, что я Писатель. Мое имя - Писатель. Мой роман… Мы его восстановим… восстановим… восстанье… восстанье против зла…Ты согласна со мной?
- Да, Ян, все будет хорошо.
- О чем ты? Восстанье нельзя рассматривать словом «хорошо»… Оно обязательно.
Ева кусала губы и, смотрела не на него, а на решетку, просящей свежей краски.
- Ева, отчего ты печальна? Тебе до сих пор больно? Я не хотел…
Ева, вонзившая длинные каблуки в весеннюю землю, как будто уходила за ними следом. Холод, обставленный декорациями тоски и одиночества, туман, длинные, высокие белые стены, притворившиеся забором – все это походило на город, который обычно создают люди в непонятных снах.
В соседнем окне появилась другая расплывчатая фигура.
- Девушка, зайдите ко мне. Во второй кабинет.


2.
Белое заклинание было на всем – лестница, кабинет, халат медсестры, ее напудренная кожа, свет люминесцентных ламп… Белое молчание Евы.
- Вы понимаете, что утаивая от нас действительную информацию того самого дня, вы лишаете нас элементарного логического начала. Конечно, болезнь начала прогрессировать в нем задолго до того случая, вы наверняка знаете, что он на особом учете у нас…
- А вы ведь продажны… - грустно улыбнулась Ева. – Если бы Она не «купила» его у вас, вы были бы обречены на его пожизненное присутствие здесь. Он убил человека. Женщину, которая его воспитала. И его болезнь могла заставить сделать это много раз… Теперь вы хотите обвинить меня в провокации… Вы ведь все знаете лучше меня… Вас же купила та женщина… Я знаю, это Она устроила его сюда 4 года назад, это она…
Медсестра зло усмехнулась:
- Это не ваше дело. Радуйтесь, что вы отделались просто шрамом. Да, нам нужны деньги. И вам они были нужны от Нее – разве не так? Но нам в какой-то степени все же присуща забота о других. Мы делаем свою работу. А теперь ответьте: почему он решил оставить вам этот шрам? Скажите – и покиньте навсегда это место. Нам важно это знать.
- Это хочет знать она… правда?
Голос Евы поменял свою тональность, словно он бы мог принадлежать определенным ситуациям:
- Я скажу. Я – единственная, кому этот человек не был безразличен… Пусть, и позже, чем следовало бы… В тот день… В той книге, на последней странице было отмечено:
«Я стою за твоей дверью. В твоей власти сделать со мной то, что я заслужила».
- Продолжайте.
- Мне трудно говорить… В общем, он простил меня. Он встретил меня таким же, как и в первый день - покорным и восхищенным. Мы опять стали жить вместе. Я и не ожидала, что он, такой впечатлительный и эмоциональный, так спокойно воспримет мое письмо. Знала бы я тогда, что… что…
- Продолжайте.
- Что… действительные факты у него воспринимается с длительным осмысливанием… Некоторое время все было замечательно… Он ни разу не напомнил мне о письме, а я ему – о смерти дочери…
- Продолжайте. Сколько прошло времени?
- Около двух недель… Я встала ночью, чтобы закрыть окно – был ветер… и…
- Продолжайте. Вы пошли на кухню и… Что он делал? За чем вы его застали?
- Он… он разговаривал…
- С кем?
- Со своей рукописью…
- И что вы сделали?
- Я слышала, как он спрашивал совета у… у своей воображаемой героини.
- И что она советовала ему?
- Убить меня. За предательство… за ложь. И когда я вошла туда, он посмотрел на меня со странной готовностью…
- Продолжайте. Вы испугались?
- Да… Я схватила рукопись и…
- Продолжайте. Что вы сделали?
- Я бросила ее в камин. В огонь. Оставив только красный переплет. Тогда ему послышался не просто голос, а крик…
- Продолжайте. Почему вы так подумали?
- Потому что… Он в ужасе обхватил руками голову, словно ему тяжело было это слышать…
- Продолжайте.
Ева задрожала и, вскочив с места, удивляясь самой себе и одновременно одобряя это, закричала:
- Престаньте говорить мне: продолжайте! Я знаю… знаю, что здесь не лечат, а усугубляют! Я не помню, понимаете, не помню! Что было в тот момент… А вы не догадываетесь? Не будь того момента, он бы не находился сейчас здесь, а я не прятала бы свое лицо от шрама! Когда… - Она вздохнула и медленно опустилась на стул, будто собрав для этого свои последние силы:
- Хватит. Я хочу поговорить с главным врачом. Вызовите мне его. Я требую.
Ситуация приобретала бесформенные очертания абсурда. Злая медсестра неожиданно рассмеялась. И с полной готовностью к исполнению, которой Ева не ожидала (и потому немного испугалась – она была слишком уставшей для полного принятия какого-либо чувства), медсестра деловито вышла из кабинета.
Оглядев безжизненную комнатку, будто опустевшую от нагромождающего напряжения, которое унесла с собой медсестра, Ева вдруг представила себе все происходящее смешным и забавным. В чем ее главная ошибка, если учитывать субъективное участие в «деле Писателя», которое была начато задолго до нее, и начато все той же женщиной.
Ева – лишний повод для приглашения Яна в больницу.
«Ну а если он больной, к тому же – асоциальный элемент, где же надлежит ему еще находиться, как не в приюте для умалишенных? Все так, как должно быть. Все на своих местах» - успокоилась Ева.
Казалось бы – вот он, тот самый тупик ее отчаянной мысли, превратившийся в радостное, слепое оправдание. Но Еве пришло в голову сомнение – вечный революционер оправдания:
«А ведь это Она поставила все на свои места».
Ева вдруг резко, словно получив приказ свыше, посмотрела на стену, противоположную окну. На ней висели часы с треснувшим стеклом. Часы громко тикали.
«Как же я не замечала их раньше…»
Вопрос времени, собственно, никогда особо не интересовал Еву. А сейчас секундная стрелка часов сокращала длительность положения ожидания, но будущее на фоне медленно уходящего прошлого не обещало ничего обнадеживающего.
Шаги. Дверь. Теперь открытая. Загадочное и отвратительное лицо медсестры. Такой же голос:
- Прошу. Она ждет вас. У себя.
- Она? Главврач? – искренне удивилась Ева.
- Чему же вы удивляетесь?
- Роль и статус женщины в обществе всегда казались мне второстепенными… Я не исключаю случаев, когда женщины занимали и более высокие посты… Но меня это всегда удивляет. Ведь для приобретения того самого статуса, она теряет другое…
- Другое – что? – спросила женщина и жестом руки пригласила Еву в коридор.
Ева послушалась, не останавливая ход мыслей:
- Другое – это семья…дети…а если они и есть, то теряет их любовь… Мир устроен так, что он не может не нанести ущерба. И женщина сама выбирает, куда и кому.
Медсестра безразлично пожала плечами.
- Может быть. Последняя дверь. Слева. Пройдите туда сами.
Ева кивнула и решительно пошла по заданному направлению. Но, подойдя близко к двери, она удивилась больше, чем когда-либо в своей жизни. Обычная дверь удивила ее больше, чем пост главврача, занимаемой женщиной.
Хотя, в принципе, это оказалось одним и тем же.
Чувствуя, как внутри нее что-то сжимается, она в который раз убедилась в наличии души и в ее поведении в таких чрезвычайных ситуациях.
Тело впервые показалось Еве ненужным – оно мешало убежать быстро, моментально, оно словно окоченело и не хотело двигаться. Она хотела бежать, неизвестно - куда, неважно - куда, но подальше от этой безысходности, которая уже стала закономерной.
И бегство это настолько вечно, насколько вечна она…
«Не может быть, чтобы… была во всем… знала все… я… я – часть ее эксперимента…»
…На той двери была табличка, которая и была главным номинантом хозяина кабинета:

      «Главный врач психиатрической клиники
      Вервольф Яна».

3.
В этот день и в этой комнате как нарушение закона света, закона принадлежности предметов к плоскостям, и просто закона логики, палату посетила Тень. Она проплыла по белому мертвому паркету коридора и остановилось у ног Писателя.

«Помнишь меня? Я – тень, которую ты спас»
«Я помню тебя. Но я не помню, чтобы я спасал тебя»
«Ты спас меня от страха, и он, покинув меня, завладел тобой. Ты спас меня от людей, и стал их посмешищем. Ты – мой герой»
«Тень, ты дала мне слишком громкое имя»
«А разве ты не любишь громких имен? И не давал их самому себе?»
«Они погубили меня»
«Еще больше они погубили Еву. Ее-то ты помнишь?»
«Я помню все – мать, убийство, похороны, больницу, Еву, обман, ЕЕ, опять больницу…окно… и всюду – люди, везде – люди… я не люблю людей…»
«Что ты любил из всего этого?»
«Окно. Окно в моей комнате. И, пожалуй, Еву…»
«Мой герой, я не сказала тебе главного»
«Так скажи»

Писатель послушно ждал ответа, но его не последовало. Он даже не беспокоился, что услышит сейчас очередную удивительную вещь – он привык к ним. Отныне он не способен оценивать ситуации – они стали ему безразличны. Больше не будет «хорошо» или «плохо». Просто что-то будет…
Но «хранитель» важной информации обернулся обычной еженедельной газетой под ногами Писателя.
Он поднял ее и сразу