данной среде. Дарвин проводил аналогию с селекционерами животных и растений, которые добиваются изменения вида, отбирая нужные признаки (искусственный отбор), а механизм эволюции назвал естественным отбором. Как смотрит на это Ницше, ведь он был сторонник эволюции, достаточно вспомнить его стремление воспитать сверхчеловека?
— Однако, вопреки ожиданиям, Ницше, будучи явным эволюционистом, противостоял Дарвину и дарвинизму. Если и было учение, к которому он в незначительной степени склонялся, то это была теория Ламарка о наследовании приобретенных характеристик. На самом же деле у Ницше была своя собственная теория для объяснения эволюции. Он называл ее «волей к власти», что на самом деле было волей к превосходству... Понимаешь, — сделал паузу Ольгерд, собираясь с мыслями, — важным фактором для Ницше было не количество потомков, произведенных какой-либо особью или видом, как для Дарвина, а качество этих потомков. И дарвинизм не являлся основой и даже не оказывал влияния на это мировоззрение. Ницше говорил о том, что Дарвин ошибается в четырех фундаментальных аспектах своей теории.
Первое: Ницше ставил под сомнение механизм образования новых органов в ходе небольших изменений, потому что понимал, что наполовину сформированный орган не имеет совершенно никакой ценности для выживания. По этому поводу в книге «Воля к власти» он писал: «Против дарвинизма. Полезность органа не объясняет его происхождения, напротив! Ведь в течение того весьма продолжительного времени, которое нужно для возникновения известного свойства, это последнее не сохраняет индивида и не приносит ему пользы, а всего менее в борьбе с внешними обстоятельствами и врагами».
Ницше ставил под сомнение мировоззрение Дарвина о естественном отборе, поскольку в реальной жизни он видел, что выживают скорее слабые, нежели сильные. Это второе.
Далее, Ницше ставил под сомнение и теорию полового отбора Дарвина, поскольку не наблюдал, что он действительно имеет место в природе. В той же «Воли к власти» под заголовком «Анти-Дарвин» он написал:
«Значение отбора наиболее красивых было в такой мере преувеличено, что он оказался перешедшим далеко за пределы инстинкта красоты нашей собственной расы! Фактически красивейшее существо спаривается часто с весьма обездоленными созданиями, высшее с низшим. Почти всегда мы видим, что самцы и самки сближаются благодаря какой-нибудь случайной встрече, не проявляя при этом особой разборчивости». Это третье.
И наконец, Ницше утверждал, что переходных форм не существует. В том же разделе под названием «Анти-Дарвин» он пишет: «Не существует никаких переходных форм. Утверждают, что развитие существ идет вперед, но для утверждения этого нет никаких оснований. У каждого типа есть своя граница — за ее пределами нет развития. А до тех пор — абсолютная правильность». Это четвертое.
Затем Ницше предлагает нашему вниманию еще одну пространную главу, снова же под названием «Анти-Дарвин»: «Что меня всего более поражает, когда я мысленно окидываю взором великое прошлое человека, это то, что я вижу всегда в нем обратное тому, что видит в настоящее время Дарвин с его школой или желает видеть, т.е. отбор в пользу более сильных, удачников, прогресс вида. Как раз противоположное бросается в глаза: вымирание счастливых комбинаций, бесполезность типов высшего порядка, неизбежность господства средних, даже ниже средних типов.
До тех пор, пока нам не укажут, почему человек должен представлять среди других творений исключение, я склонен к предположению, что школа Дарвина ошибается во всех своих утверждениях. Та воля к власти, в которой я вижу последнее основание и сущность всякого изменения, дает нам в руки средство понять, почему отбор не происходит в сторону исключений и счастливых случаев, наиболее сильные и счастливые оказываются слишком слабыми, когда им противостоят организованные стадные инстинкты, боязливость слабых, численное превосходство. Общая картина мира ценностей, как она мне представляется, показывает, что в области высших ценностей, которые в наше время повешены над человечеством, преобладание принадлежит не счастливым комбинациям, отборным типам, а напротив — типам декаданса, — и, может быть, нет ничего более интересного в мире, чем это неутешительное зрелище... Я вижу всех философов, я вижу науку на коленях пред фактом извращенной борьбы за существование, которой учит школа Дарвина, а именно: я вижу всюду, что остаются на поверхности, переживают те, которые компрометируют жизнь, ценность жизни. Ошибка школы Дарвина приняла для меня форму проблемы — до какой степени нужно быть слепым, чтобы именно здесь не видеть истины? Что виды являются носителями прогресса, это самое неразумное в мире утверждение — они представляют пока только известный уровень. Что высшие организмы развились из низших — это не удостоверено до сих пор ни единым фактом».
— Вот как! Что это значит?
— Что значит — доходчиво объяснят Кауфманн: «Ницше имеет в виду своих „удачливых предшественников“ Сократа или Цезаря, Леонардо или Гете: людей, чья власть дает им преимущество в любой „схватке за существование“, людей, которые пусть даже и пережили Моцарта, Китса или Шелли, не оставили после себя детей или наследников. Однако именно эти люди представляют собой „власть“, которой жаждут все люди. Ведь основным инстинктом, по словам Ницше, является не их стремление сохранить жизнь, но стремление к власти. И должно быть очевидно, как далеко стоят друг от друга — „власть“ Ницше от „приспособляемости“ Дарвина».
— В свете вышеизложенного не удивительно, что в своей книге «Ecce Homo» Ницше называет «быками» ученых, которые считают, что сверхчеловек — это продукт эволюции Дарвина, — заключил Ольгерд и после короткой паузы продолжил: — Ницше, конечно же, был философом, а не ученым, и он не объясняет тонкостей того, как «воля к власти» работает в эволюционном сценарии, кроме того, что высшие индивидуумы всегда имели и будут иметь власть восстать над своими современниками в их путешествии от обезьяны в прошлом к высоко эволюционировавшему сверхчеловеку в будущем.
— Но разве это не та же борьба за существование?
— Нет, он отрицал дарвиновскую теорию борьбы за существование, утверждая, что нельзя бороться за существование, то есть за то, чем уже обладаешь. Там, где идет борьба, — она идет за власть, за преобладание. Живыми существами движет не «воля к жизни», а «воля к власти». Кроме того, в результате «естественного отбора» выживает отнюдь не сильнейший, как предполагал Дарвин, а приспособленнейший, как предположил Ницше, и подчас посредственность, доминирующая за счет своей массы.
В этом суть расхождений ницшеанства с дарвинизмом.
К тому же Дарвин плохо представлял себе природу новых органических изменений. Последующая работа в области генетики, а позже и молекулярной биологии пролила свет на природу наследственности и мутации.
— Да, генетика ему была неизвестна, но современная трактовка теории эволюции Дарвина, объединяющая все современные открытия, известна как «новый синтез». Несмотря на то, что в свете новых исследований в теорию эволюции были внесены изменения, основной механизм, предложенный Дарвином, по-прежнему признается научным сообществом как единственно правильный в своей основе. Он был пионером в новом прорыве, но не это главное. Я считаю, что повод обсудить дарвинизм заключается именно в том, что эта теория бросает вызов устоявшемуся религиозному мировоззрению. Главная причина пренебрежительного отношения религиозных людей к эволюции в том, что эта теория представляет собой альтернативу религии. Благодаря теории эволюции, человек впервые смог, ничего не опасаясь, хотя бы на время забыть о вере в Бога. Даже если он не хотел стать окончательным атеистом, мог стать таким сторонником Дарвина, которого Т. Гексли назвал «агностиком» — ни верующим, ни неверующим.
— А совместим ли дарвинизм с верой в Бога — вот как бы я поставил вопрос, — сказал Ольгерд. — Не скажут ли о Дарвине, как о Ницше, что он бросил вызов Богу и проиграл?
— Думаю, со времен Аристотеля христианство не сталкивалось со столь мощной альтернативной философской системой. Самое серьезное противоречие исходит от понимания дарвинизма как философской системы, от признания его постулатов о фундаментальных свойствах Вселенной. Если сравнить эти концепции с христианством, можно определить, являются ли они взаимоисключающими.
В христианской литературе можно найти много утверждений, где содержится намек на концепцию эволюции. Схему, по которой построен сам рассказ о сотворении мира, можно назвать в чем-то эволюционной. А в классической христианской литературе содержится множество рассказов о мирах, бывших до нашего, об эрах до нынешней. Интересовали ли тех авторов, которые писали Библию, окаменелости существ, которые уже не существуют? Занимало ли их разнообразие организмов, в особенности различные расы и народы, осознавали ли они, что мир постоянно прогрессирует к более высоким формам? Эволюция, которая следует по пути возвышения, дает основания для оптимистического взгляда на мир — кого не воодушевит то, что все развивается и поднимается на более высокую ступень? Но, когда мы углубляемся в суть эволюционного возвышения, верующие видят в этом сияющие во всей своей чистоте Божественные принципы. Бесконечность, как она есть, стремится актуализировать то, что бесконечно в потенциале.
— Касательно природы человека, дарвинизм радикально расходится с религиозными представлениями. Христианство основано на вере в то, что человек был создан по образу и подобию Бога. Теория эволюции утверждает, что все многообразие жизни — это часть цепочки, тянущейся от простейших форм жизни. Поэтому то, что Дарвин сумел преодолеть инертность научного мышления и включить в свою теорию человека, — одно из его величайших достижений.
— Еще один интересный момент: Дарвин утверждал, что эволюционная последовательность прослеживается не только в физических качествах человека, но и в его эмоциях. В XIX веке англичане противились теории эволюции прежде всего из-за ее концепции человека и происхождения человечества. Благородный английский джентльмен настолько отличался от животных и настолько превосходил их, что мысль об общих предках казалась невероятной.
— Жаль, что они не читали «Так говорил Заратустра», где Ницше являет миру своего сверхчеловека, выражаясь эволюционными словами своего пророка: «...Вы совершили путь от червя до человека, но многое еще в вас — от червя. Когда-то были вы обезьянами, и даже теперь человек больше обезьяна, нежели иная из обезьян».
— Бедные джентльмены, у них после этого еще меньше шансов разминуться с обезьяной на пути эволюции, — рассмеялась Леночка.
— О да, — подхватил настрой Лены Ольгерд. — В то время как эволюция выделяет сходные черты, родство и связь между ними, христианство подчеркивает обратное. Как можно примирить основной принцип религии, а именно уникальные отношения человека с Богом, с утверждениями теории эволюции, в которых стирается различие между человеком и животным?
— Думаю,
