Глава 40
БИЛЛ ГЕЙТС
Билл Гейтс после секса перешел в спящий режим, и жена шепотом его спросила: «Где тебя носило?»
Билл, засыпая, шевелил губами: «Ходил в банк по поводу кредита».
— Постой, зачем тебе кредит?
— Не мне. Банку, — буркнул он, чтобы отвязаться, но, похоже, не удалось, она снова пристала:
— А-а-а! А ему зачем?
— Не хватает рассчитаться с Тедом Тернером, который хочет сократить численность населения планеты на 70 % и довести Ойкумену до 2 млрд жителей, что, по его мнению, было бы «идеальным» решением. Вот я и думаю — давать кредит банку или не давать? И если давать, то под какие проценты?
— Спи, Сюся, утро вечера мудренее, — зевнула жена и утратила интерес к кредитному вопросу.
Билл повернулся на правый бок и тут же захрапел, предвкушая удовольствие от будущей сделки.
Ему снился «Хороший клуб». Он председательствовал. Справа от него сидели: Эли Брод, сделавший свои миллиарды на недвижимости, миллиардер и мэр Нью-Йорка Майкл Блумберг, миллиардер с Уолл-стрит и бывший глава Совета по международным отношениям Питер. Дж. Петерсон,
а также Джулиан Робертсон-младший, сделавший свои миллиарды в хедж-фонде, который работал с Соросом, атакуя валюты Таиланда, Индонезии, Южной Кореи и азиатских экономических тигров. Слева: Патти Стоунсайфер, бывший исполнительный директор Фонда Гейтсов, и Джон Моргридж от Cisco Systems. Эта группа представляет собой комбинированную стоимость более чем $ 125 миллиардов.
Билл почувствовал прилив сил — еще бы, был, наконец, принят разработанный им и утвержденный членами «Хорошего клуба» постулат, что люди представляют собой лишь форму загрязнения окружающей среды, подобно выбросам углекислого газа! Балласт, одним словом, от которого надо избавиться.
Мелинда прислушалась к ритмичному похрапыванию мужа и по старинке обратила внимание на его физиономию. Она привыкла угадывать настроение Билла на ближайшие дни по тому, какие складки на его лице выпрямились, а какие наоборот. Удостоверившись, что все в порядке, тоже улеглась на бок. Секс был хорош, а ей ничего больше и не нужно было.
Билл несколько раз просыпался, потом опять засыпал, чувствуя какой-то дискомфорт.
Но вот разбуженная беспокойным сном Билла Мелинда, испугавшись, что что-то произошло, стала его будить.
— Билл, Билл, проснись, что случилось?
Билл застонал, и она стала его трясти. Он, наконец, проснулся и недовольно пробурчал:
— Чего ты орешь ду... сама виновата.
— В чем я виновата? Ты, недомерок...
— Это ты их накормила ГМО-картошкой, и теперь у нас не будет внуков, — тарабанил Билл.
— Какой картошкой, каким ГМО, какие внуки, что ты плетешь? Совсем с ума сошел!
...
Перебранка была прекращена только после того, как Билл полностью проснулся и рассказал сон, который ему приснился: Мелинда якобы купила ГМО-картофель в супермаркете и приготовила на обед пюре, накормила им детей, и ему показалось...
Мелинде так хотелось сказать, что, если кажется, надо креститься, но воздержалась.
Билл за завтраком поинтересовался у детей: Дженнифер Катарин, Рори Джона и Фиби Адель, что они ели вчера на обед, и только после того, как удостоверился, что в их рационе картошки не было, успокоился и отправился на незапланированное интервью.
— Вы, уважаемый профессор, так необычно попросили интервью, что отказать вам было бы свинством с моей стороны. Итак, чем обязан?
— Уважаемый Билл, — начал Ольгерд. — Мне как одному из соавторов романа поручили организовать с Вами интервью по поводу вашей необычной карьеры и использовать полученный материал, с вашего разрешения, конечно, в этой книге. Но, прежде чем приступить к главному, нам бы хотелось задать вам несколько вопросов, которые не касаются вашей непосредственной деятельности.
— И кто они, ваши соавторы? Поймите, я не из праздного любопытства спрашиваю. Бывает, скажу одно, напишут другое, вывернут все наизнанку, преподнесут так, что не отмоешься потом.
— Понимаю, но мы не журналисты, за сценариями не гоняемся. Это мои друзья и коллеги, герои книги «Время, когда просыпаются петухи»: Фридрих Ницше, которого представлять вам, уверен, не надо; Анахарсис — скифский философ, сын царя Гнура и его подруга Атира — богиня ацтеков; Уицрик — наш организатор и вдохновитель и ее друг Олег — незаменимый помощник в любом деле; Беатрис — разуверившаяся в католицизме монахиня и ее друг Паоло — наш человек в Ватикане; наконец, моя супруга Леночка, за которую я ручаюсь как за самого себя.
— Такому соавторству можно позавидовать. Ваша книга называется....
— «Верующий в бога — еще не Homo sapiens», — сказал Ольгерд.
— Да-да. Верующий... — интригующее название, очень оригинальное. Под стать Библии. Не слишком ли замахнулись?
— Уважаемый Билл, мы, следуя вашему примеру, ставим перед собой недосягаемые задачи и стараемся по мере возможности их решать.
— Польщен, весьма польщен, спасибо. Учитывая, что с вами Фридрих Ницше — это уже половина пути к успеху. Кстати, как Фридрих Ницше чувствует себя в вашей компании?
— Фридрих? Великолепно, — вмешивается в разговор Беатрис, — думаю, намного лучше ваших детей, которых вы лишили наследства. Это как-то не по-христиански — оставлять без куска хлеба своих чад при ваших-то миллиардах!
Ольгерд осуждающе посмотрел на Беатрис и, обращаясь к Биллу, заметил, что Беатрис ревностно относится к воспитанию детей и поэтому так эмоционально прореагировала на сообщение в прессе о наследстве.
— Вы не первая упрекаете меня за это, но это мое дело, и я знаю, что делаю. Поймите, я намерен заставить их почувствовать, что такое настоящая жизнь. Если они этого не поймут, значит, я лишу их жизни вообще, в смысле, способности к выживанию. Человек лишь тогда ценит то, что имеет, когда сам достигнет всего. Иначе я их потеряю.
Сделав паузу, он посмотрел Бет прямо в глаза и ввернул:
— Если б вы могли иметь своих детей, думаю, сделали бы то же самое, беспокоясь в первую очередь об их нравственности. Я не хочу вырастить моральных уродов.
Бет хотела было что-то возразить, но Уицрик поспешила сменить неприятную тему:
— Уважаемый Билл, прежде всего, здравствуйте! Я — Уицрик.
— Очень приятно, госпожа Уицрик. Здравствуйте.
— Мне бы хотелось, чтобы наша встреча не имела вид обычного интервью, где каждая из сторон пытается загнать друг друга в угол, а приобрела вид семейного застолья, где родственные души делятся своими впечатлениями и обмениваются мнениями. Так вот, я хочу спросить: Википедия внесла вас в список самых известных и знаменитых атеистов мира, но в одном из интервью вы заявили: «Я думаю, вера в Бога имеет место быть». Как это вяжется с атеизмом, позвольте спросить?
Гейтс мучительно стал припоминать, где он это говорил, пока не вспомнил одну вечеринку. «Не успеешь что-то ляпнуть, тут же подхватят», — подумал он.
— Так вы верите в бога или нет? — настаивала на своем Уицрик. — Может, вас случайно записали в число атеистов?
— Да, я атеист. Я не верю в бога и неоднократно заявлял об этом журналистам.
Олег знаком попросил Ольгерда дать ему слово.
— Уважаемый Билл. Многих в свое время заинтриговал вопрос приоритета в разработке персональных компьютеров. Этот вопрос долгое время не сходил с первых полос СМИ.
Достаточно перечислить имена, интерпретировавшие его: Марк Цукерберг — Стив Джобс, Шон Паркер, Ларри Пейдж, Стив Джобс, Сундар Пичаи — Ларри Пейдж, Стив Джобс — Роберт Фридланд, Билл Гейтс — Уоррен Баффет, Сатья Наделла — Билл Гейтс, Трэвис Каланик — Шервин Пишевар, Марисса Майер — Ларри Пейдж, Эрик Шмидт и Джонатан Розенбер, Джек Дорси — Боб Айгер и Джефф Безос — Дэвид Шоу. Тут надо как-то понятно организовать имена. По всей видимости, это пары? Каков принцип?
Так вот, меня интересует, во-первых, кто у кого стащил технологию, а вернее, идею визуального интерфейса для персональных компьютеров, и была ли подпольная договоренность между Microsoft , Apple и Xerox; а во-вторых, кому первому пришла идея персонификации интернета. И можно ли вообще четко провести границу взаимосвязи дополнения, когда у одного есть фундамент, у другого кирпичи для стен, а третий придумал оригинальное перекрытие? А когда дом построили, начались распри о приоритете.
Следовательно, мой вопрос таков: кто на самом деле изобрел графический пользовательский интерфейс, который остается неизменным и по сей день для персональных компьютеров?
— Олег, вы, я вижу, основательно подготовились к встрече, поскольку назвали практически всех заинтересованных, а вернее, замешанных в этом скандальном деле.
Но если я скажу, что это моя идея — поднимется невероятный шум, поэтому я скажу так: я много сделал для того, чтобы эта махина заработала.
— А почему, когда в 1997 году в MacWorld, Бостон, Массачусетс, Стив Джобс начал говорить о партнерстве Apple с Microsoft, в зале дважды раздался смех — первый раз, когда речь зашла о патентах, второй — когда Стив произнес: «Давайте попробуем вывести его на экран». Вы появились на экране через спутниковую связь, тогда это была сенсация, и в зале разразился смех и восклицания.
— Тогда я был несколько ошарашен, но сегодня я на это могу ответить так: хорошо смеется тот, кто смеется последним. — И все невольно улыбнулись. — Вы помните, что я им тогда ответил? Нет? Тогда слушайте внимательно, я дословно сказал следующее: одним из самых интересных проектов, которые я когда-либо реализовывал в жизни, была моя совместная работа со Стивом над компьютером «Макинтош». Создание первой модели компьютера, а также разработка таких продуктов, как «MacXL» были важнейшими этапами в моей карьере. Мы с нетерпением ждали выхода нового продукта, который мы разрабатывали, он назывался «Mac Office 98», мы ожидали его выхода уже к концу 1997 года. Я считал, что этот продукт задаст новый стандарт в производительности и при этом он будет основан на уникальных функциях «Мака». В некоторых отношениях он был еще более усовершенствованный, чем продукт, который мы сделали на платформе «Windows». Также мы очень многого ожидали от «Internet Explorer», у нас была специальная команда в Калифорнии, которая занималась разработкой этого приложения, и код этой программы был специально разработан под «Мак», то есть это не просто порт той версии, которую мы сделали для программной среды «Windows». Я им заявил, что мы ждем от них отзывов о нашей продукции, и в тоже время продолжаем разрабатывать программное обеспечение для «Мака». И когда я им это выдал, те, кто смеялся, активно стали нам аплодировать.
А Стив извинился тогда передо мной в своей манере: «Насколько я могу судить, эпоха, когда Apple называли конкурентом Microsoft, закончилась. Сейчас наша задача состоит в том, чтобы помочь Apple выздороветь, дать ей возможность снова вносить огромный вклад в развитие индустрии и снова стать здоровой и процветающей компанией».
— Такое извинение наводит на мысль, что у Стива в тот момент было не все в порядке с финансами?
— Я не готов ответить на этот вопрос.
— Говорят, что после этого вашего выступления появился анекдот: «Летят в самолете панк, папа римский, Билл Клинтон и Билл Гейтс. Вдруг у самолета отказывают двигатели. Пилот выходит из кабины и говорит: «Ребята, нас пятеро, а парашютов только четыре, так что решайте, кому брать». Сам берет парашют и прыгает. Клинтон говорит: «Я —
40. Судьба Евангелия была решена смертью, оно было распято на «кресте». Только смерть, эта неожиданная позорная смерть, только крест, который вообще предназначался лишь для canaille, — только этот ужаснейший парадокс поставил учеников перед настоящей загадкой: «кто это был? что это было?» Потрясенное и до глубины оскорбленное чувство, подозрение, что такая смерть может быть опровержением их дела, страшный вопросительный знак «почему именно так?» — такое состояние слишком понятно. Здесь все должно было быть необходимо, все должно было иметь смысл, разум, высший разум; любовь ученика не признает случайности. Теперь только разверзлась пропасть: «кто его убил? кто был его естественным врагом?» — этот вопрос блеснул, как молния. Ответ: господствующее иудейство, его высшее сословие. С этого мгновенья почувствовали в себе возмущение
против порядка, вслед за тем поняли и Иисуса как возмущение против порядка. До сих пор в его образе недоставало этой черты — воинственной, отрицающей словом и делом; даже более, в нем было обратное этому. Очевидно, маленькая община именно не поняла главного, символического в таком способе смерти, свободу, превосходство над всяким чувством ressentiment: признак того, как мало вообще они его понимали! Сам Иисус ничего не мог пожелать в своей смерти, как только открыто дать сильнейший опыт, доказательство своего учения. Но его ученики были далеки от того, чтобы простить эту смерть, — что было бы в высшей степени по-евангельски, — или отдать себя такой же смерти с нежным и мягким спокойствием души... Всплыло наверх как раз в высшей степени неевангельское чувство, чувство мести. Сделалось невозможным, чтобы дело окончилось с этой смертью: явилась нужда в «возмездии», в «суде» (и, однако, что может быть более неевангельским, чем «возмездие», «наказание», «суд»!). Еще раз явилось на переднем плане популярное ожидание Мессии; исторический момент был уловлен; «Царство Божье» наступит, чтобы судить его врагов... Но этим все сделалось непонятным: «Царство Божье» как заключительный акт, как обещание! Евангелие было именно бытие, исполнение, действительность этого Царствия. Именно такая смерть была как раз «Царством Божьим». Теперь только включили в тип учителя все презрение и горечь к фарисеям и теологам и этим сделали из него фарисея и теолога. С другой стороны, необузданное прославление этих совершенно выскочивших из колеи душ не выдерживало более того евангельского утверждения равенства всех как детей Божьих, которому учил Иисус; местью их было неумеренно поднять Иисуса, отделить его от себя: совершенно так, как некогда иудеи из мести к своим врагам отделились от своего Бога и подняли его на высоту. Один Бог и один Сын Божий: оба порождения ressentiment...
Фридрих Ницше. «Антихристианин. Проклятие христианству»