Баба Пелагея стояла у ворот, сложив руки на животе, и рассматривала Гелю. Высокая, полная, в длинном черном платье, она уже неважно видела и наклоняла голову то на один, то на другой бок, как большая темная птица. Дед Иван сгружал с телеги чемодан и здоровенную сумку с городскими подарками.
- Господи! Дитка моя золотэнька! Ихде ж косыця? Да на чиго ж ты похожая, мать то куда ж глядела то?
- Да, ну бабуль. Ну кто же косу носит теперь? Это только у вас тут в деревне! Да и взрослая я уже...
- Да яка ж ты взрослая, девка? Коли без головы?
- Не ругайся, Поль.
Дед Иван стоял сзади и подмигивал Геле.
- Она вона диплому привезла, дитэй учить спочнет". В дом пившлы, что стали як телушки у ворот - то? Алюся, иди, переодиньсь. И обув сыми, поберегай.
Геля вдруг почувствовала себя той, радостной, маленькой Алюсей, которая бегала по огороду, каталась на тыквах, обьедалась зелеными яблоками до резей в животе и отмывала грязь, въевшуюся в кожу, смешной, скользкой мыльной травой. И тяжелый груз, который последнее время она, как ослик тащила на своих плечах, вдруг рухнул на землю и утонул в пышной придорожной пыли.
Она подхватила сумку и потащила её в дом.
В прохладной комнате, дальней, самой крайней в огромном пятистенке, выходящей маленьким окном на цыганский двор, было сумрачно и уютно. Бок беленой печи с печуркой, закрытой чугунной дверцей, в которую она всегда раньше прятала свои девчачьи секретики, тяжелый, дубовый старый стол.
Большая кровать с пружинами и серебристыми шарами на спинке. Пирамида пышных подушек, последняя из которых, стояла на попа, настороженно выставив острое ухо из кружевной накидушки. Плюшевое покрывало и подзор, уже чуть желтоватый, жесткий, кружевной. Черная, как будто закопченая икона с суровым богом в углу, длинные домотканные коврики, перекосившийся коврик с тремя собачками, уже старенькими и пыльными.
Геле плюхнулась на кровать, и подпрыгивая на пружинах, покачалась, как в детстве. Ей вдруг показалось, что не было этих лет, что все это - мать с вечно пьяным, и уже полубезумным отчимом, Эля, длинные мутые вечера под шампанское и сигареты, полуобморочный твист, все лишь приснилось. И нет никакой Гели, и не было дурацкой Лины, все это глупая фантазия неверного и вечно несущегося вскачь, бешеного города... И не было Эда...
За окном кто- то закорябался, что-то звякнуло и в комнате стало светло и солнечно. За откинутой ставней окна она увидела хитрую знакомую физиономию. Сашка!
Сашка, подтянувшись, уперся о подоконник животом, каким - то чудом закинул длиннющую ногу и, через секунду, уже стоял перед Алькой, такой повзрослевший и серьезный. Он теребил её, поворочивал, всматривался.
- Аль! Ты красивая какая, с ума сойти. Городская, как вы там, называетесь, забыл, летяги что-ли? И красишься? Тут у нас девчонки не красятся почти, на собрании застыдят. И пахнешь так... А очки! Дашь одеть раз?
Геля звонко хохотала, Сашкина серьезность враз слетела с него и он трындел не переставая. Аля не успевала вставить ни слова.
- А часы у тебя какие, откуда? Мать подарила? А как там у вас, в городе, мужчины все на машинах, небось? А телевизор у тебя есть? А правда...
- Да замолчи на секунду, дурак! Сам ты летяга! Очки женские, не трогай, засмеют тебя, я тебе привезла мужские! Лучше скажи, как ты тут?
- Да я нормально. Вот, в школе комбайнеров учусь, знаешь у нас тут на соседней улице открыли. Мне нравится. Отцу вот помогаю, на тракторе иногда.
Он помолчал, покраснел, покрутил подаренные очки.
- Рая в эти выходные возвращается...она тут, в местной больничке медсестрой будет работать.
- А ты что, Саш...Все к ней?
- Ага! Жениться хочу! Вот приедет, предложение сделаю! За меня точно пойдет, не дура же! У нас вон, все справно, и дом и огород. Пойдет! А ты? Надолго?
- На год. Я в школе буду работать, на Коробке.
- Блииин! Да отсюда ж шесть километров, не меньше! Ты как ходить - то будешь?
- Когда подкинет кто...вон ты, на комбайне своем. Когда сама. Утрясётся!
Дверь распахнулась, и появился дед Иван. Широкоплечий, в косоворотке и с поясом, он, как будто возник из Асиного детства, только морщинки вокруг глаз стали глубокими и спина, усталая, сильно сгорбилась.
- Ось, бачьте, люды добрые, паразит! Как где мед, так и шмель тутко. Прознал, кобелина ласковый. Явился! Ужо я тебе!
- Да ладно, дедусь, это же Сашка!
- Дак оне все Сашки, а девки глядишь и мамашки. Ишь озорник! Ты что , ставень выставил, хитрован? Пошто залез?
-Я , дед, повидаться только...
- От я тоби повидаюсь дрыном вдоль хребтины!
Сашка махнул обратно в окно и оттуда, из под березки, хитро сверкал глазами на безопасном расстоянии.
Дед повернулся к Але -
-Пошли дытенько, баба снедать кличет. Да паразита зови, не журысь.
На дворе, под старой вишней, бабка накрыла стол. Геля, голодная до каликов в глазах, быстро прыгнула на стул и втихаря отломила кусок пышного серого деревенского хлеба, по опыту зная - заметит дед, врежет по лбу деревянной ложкой. Степенный Сашка, дуясь, как бычок, чтобы не прыснуть, подошел и чинно сел напротив.
Баба Пелагея открыла чугунок, закопченный до углистой черноты, оттуда рванул такой ароматный пар, что у ребят потекли слюнки. В большом тазике желтела здоровенная курица, разломанная на куски. В тарелке горкой высились с десяток вареных яиц. Дед с бабкой перекрестились на вишню, бабка перекрестила курицу. Подумала пару секунд и перекрестила и ребят!
-С богом!
Дед взял яйцо, быстро и ловко обколупал его и откусил, вкусно забросил в рот шматок хлеба. Бабка плюхнула в котелок с картошкой приличный бесформенный кусок масла, взятый из беленькой тряпицы, потолкла деревянной толкушкой и разложила по тарелкам.
- О там глечик со сметаною. Черпайте.
Геля дотянулась до тарелки с курицей, зацепила свое любимое крыло, с которого стекал бульон пополам с жиром, уложила на тарелку. Почистила яйцо, устроила рядом. Подумала и положила на него ложку сметаны, которую надо было притоптать, чтобы она не свалилась плотным куском. Полюбовалась на натюрморт и слопала все, чуть не разом.
- Не спеши, золотко.
Дед ласково смотрел, как Алюся, такая взрослая и красивая, такая незнакомая, красиво ест, вытиная пальчики о край полотенца. Налил из кувшина в кружку компот.
Пейте, детки. Узварчик баба вечор сварганила..
...
Приткнув подол старенькой юбки, в маечке навыпуск Аля надраивала окна, со стороны палисадника, взмыленная и лохматая. Ей осталось помыть только одно окно, своей комнаты, ближе всего к цыганскому двору. Устав, как черт, и ругаясь про себя на немытые в жизни стекла и холоднючую колодезную воду, она прислонилась спиной к палисанднику и вытерла пот.
- Привет, соседка! Ты прямо в два раза выросла! Я сколько тебя не видела? Два года? Три?
Аля обернулась. У соседского двора, слегка изогнувшись тонким упругим телом от тяжести огромного чемодана, стояла девушка в красных туфлях на высоких каблучках. Черные волосы до плеч, строгое платье с белым гладким воротничком, алая лаковая сумочка. Она стригла Алю большими черными глазюками и улыбалась.
- Не узнаешь? Своих забыла. Сыр тэрЭ дела? Сыр ту дживЭса?
- Ух! Рая! Какая ты стала, не узнать совсем! Прямо как из журнала!
-Да ладно! Зайди вечером, чай будем пить. Да и погадаю.
Рая с трудом подняла чемодан и пошла к калитке .
- Ты что, помнишь, как гадать? Не забыла?
- Комсомольцы никогда ничего ее забывают! - озорно отрапортовала цыганка, по пионерски отсалютовав.
...
Тихий вечер, весь пропитанный ароматами распускающихся трав настал незаметно. Переделав кучу дел,. Аля что- то так устала, что легла на кровать, вытянула ноги и задремала. Легкий запах дымка из цыганского двора, аромат блинчиков из кухни, еле слышная возня и кудахтанье наседки в соседней комнате , шарканье деда на дворе - все это погружало Алю в какое -то полусамнобулическое состояние спокойствия и неги. Сквозь сон она слышала, как бабка открыла ворота, впустив корову и та, шумно вздыхая и позвякивая колокольчиком шла по двору. Слышала легкий звон подойника, и шаги бабуси, быстро, своей легкой, несмотря на полное большое тело, походкой пробежавшей к погребице доить Дашку. Она балансировала на грани сна и яви и почувствовала, в первый раз, как разжимаются тиски там, где -то в горле и груди...
... Осторожный стук в окно выдернул Алю из дремоты. Вскочив, она схватила мухобойку, подбежала к окну .
- Гад, Сашка, опять дурака валяет! Сейчас по лбу тресну , прибью как муху, может поумнеет!
Распахнув окно, впустив теплый запашистый степной ветер, она выглянула
- Ну чего тебе опять, Сашка?
Под березой, прислонившись к мощному стволу, стоял Лачо. Прищуренные глаза были абсолютно черными и непроницаемыми, шелковая рубаха открывала смуглую грудь
- Пошли. Райка ждет...
Аля совершенно не понимала, почему она молча встала, накинула первое попавшее платье, пригладила волосы и вышла на двор!
-Куды Алюся? - Крикнул дед, подметающий двор. - Темниет! Баба ругаться значнет!
- Я быстро, дедусь, калитку не накидывай!
- Ладно! Молока глечик тоби на перекладе оставлю. Выпешь!
...
На дворе у цыган уже горел костер. Вся семья расположилась вокруг, готовились пить чай. В котелке уже закипала вода, на покрывале стоял подготовленный алюминиевый чайник. Геля любила вкус этого чая, заваренного с травками, отдающего дымком. Ей налили чашку, она села в сторонке и потихоньку отхлебывала, чтобы не обжечься.
Сзади пахнуло духами, легкая рука коснулась плеча, метнулись яркие юбки. Геля удивилась, раньше Рая никогда не носила цыганскую одежду.
- в степь пойдем! Жди у калитки!
