Повесть не о войне...

двое – пожилая женщина и мужчина с палочкой, постарше ее.
-Вечер добрый, - поклонилась женщина. – Мы до Вас.
Ольга удивленно сказала: «Конечно, прошу Вас, проходите, садитесь»
Они не сели, как-то странно...жадно и тревожно ее рассматривая.
Ей стало не по себе.

-Простите, чем я могу помочь? – и осеклась.
Мужчина первым заговорил: «Извините, что мы Вас беспокоим, но люди  сказали... Ну словом... Похожи Вы очень на одну нашу родню. Вот, мы  пришли порасспросить. Не обижайтесь, бывает же.»
- Да, конечно, - растерянно проговорила Ольга, - Но поверьте, у меня  здесь нет никаких родных. И не было. Моя семья из Ленинграда. И я там  родилась, и мама, и бабушка. Словом, я всех знаю, никогда в этих местах у  нас не было родственников.»
«Извиняйте тогда, коли зря побеспокоили...», - проговорил мужчина и повернулся к двери.
Но тут заговорила женщина: « Мы хотели Вас пригласить...Может, пойдете к  нам в гости. Ну что Вы тут одна сидеть будете, весь вечер, тут даже  телевизора у Вас нет. Пойдемте, что Вам одной тут куковать».
Мужчина поддержал: «И верно, пойдемте. Сестра моя Надежда, она правильно  говорит: ну что одни будете сидеть. А меня зовут Петр Семенов. То  сестра моя – Надежда Семенова, по мужу Николаенко будет, значит. Тут  нас, Семеновых, полгорода, не меньше». Сестра его стеснительно протянула  руку: «Надежда», - и кивнула на брата , - "Не слухайте его, скажет  тоже: полгорода. Правда, вся наша родня испокон веков тут живет.  Деды-прадеды. Пойдемте, правда, посидите, как раз у нас сегодня родня  собралась. 22 июня завтра. Вспоминаем своих...»

Сама не понимая, зачем, Ольга согласилась. Пока ее новые знакомые ждали в  вестибюле, она быстро переоделась, захватила сумочку и сбежала по  лестнице, уже ругая себя: куда идет, зачем! Она никогда не любила  посиделок с водкой, песен «Хаз-Булат удалой» хором и густой табачный  дым, приправляющий все блюда таких вот праздников. Пьяное веселье ее  раздражало, как и приставучие подвыпившие кавалеры. Да и не было у нее в  Питере подобных знакомых.

Нет, она не боялась идти с незнакомыми людьми. Да в этом городке,  казалось, и не было незнакомых: во всяком случае администраторша –  пышная дама с густо насиненными веками – по-дружески попрощалась с ее  спутниками, а Ольге сказала, чтоб та  погромче стучала, если вернется  поздно: она откроет.

Шли медленно, мужчина расспрашивал ее про Питер, про завод, женщина молчала.
Скоро повернули к маленькому домику, окруженному деревьями, в  палисаднике стояли высокие мальвы, перед забором была приделана удобная  скамеечка.
Калитка была настежь, во дворе, у летней беленой печурки с высокой  трубой возились несколько женщин. Мужчины – в рубашках, ярко белевших в  сумерках, курили у палисадника.
Все замолчали и, как по команде, повернулись к ним.
Ольга, почему-то робея, ступила за ограду.
Все молчали, глядели любопытно. И только старушка, сидевшая на лавочке, вдруг поднялась и вскрикнула: «Оля!»

Ольга схватилась за горло, испугавшись. Народ кругом зашумел, казалось,  их стало еще больше. Старушка подошла к ней, схватила за руку – цепко.  Она глядела ей в глаза, будто искала что-то в них...
Надежда подошла, отстранила старую женщину: «Мама, ну подумай, как она может быть Олей. Ей сколько лет-то!»
Старушка обмякла как-то, отпустила Ольгу.
-Да, верно...Лет-то сколько прошло. А как одно лицо! Ты чьих, девушка?

Надежда обняла Ольгу за плечи, повела знакомить с женщинами.
- Не обращайте внимания, мама у нас совсем стара, а все, что перед  войной было, помнит. Вот и чудится ей. Извините ее, напугала Вас.
-Нет, ничего, - все еще сдавленным голосом проговорила Ольга.

Ее знакомили с женщинами и мужчинами, она пожимала чьи-то руки, гладила чьих-то детей по головке, улыбалась и кивала.
Ей было...странно. Ольга не привыкла к таким вот большим семьям: ее  родные погибли в блокаду, отца и мать еще детьми вывезли из Ленинграда.  Потом они выросли и вернулись туда же. Но родственников у них было мало.  И таких сборищ семейных ...нет, пожалуй, она никогда и не видела.
А тут...она чувствовала себя до странности тепло и легко. И старушка, напугавшая ее сначала, уже казалась своей и знакомой.

Сели за стол – все было красиво, вкусно и все – домашнее, особенное. В  графинчиках была водка и домашняя наливка, рубиново-красная, розовая,  желтая – по цвету ягод, из которых ее делали, как шепнула не отходившая  от нее Надежда.

Налили рюмки и пожилой мужчина поднялся за столом. Сразу стало тихо.
- Мы сегодня собрались, чтоб помянуть тех, кто погиб в Отечественную.  Всех наших родных. И незнакомых. На фронте и здесь, в тылу. Всех, кто  ушел безвременно. Да будет вечная им Память!

Все выпили молча. Ей что-то положили на тарелку, Ольга ела, не чувствуя  вкуса, взволнованная этой короткой и такой..от сердца идушей речью.
Налили по второй, народ заговорил, зашумел, ветераны вспоминали фронт,  пожилые женщины – свое: как трудно было выжить в войну, поднять детей,  как ждали с фронта мужей и отцов...

И тут заговорила снова старушка – Прасковья Ивановна. « Вот смотрю на  тебя, детка, и вижу свою подругу Ольгу, как живую. Точь в точь, ты», -  обратилась она к Ольге.
- В сберкассе она работала. А я там же, уборщицей. Училась в  мелиоративном техникуме перед войной и убиралась, по утрам, значит.
Все притихли, слушая ее.
- А потом, в первый же день налет был. Бомбили нас. Тут, рядом, аэродром  же был, военный. Ну нам и досталось, тоже. Дом, где Оля жила,  разбомбило сразу, утром. Всех накрыло, всю семью. Детишек, мужа...Родня  она нам была, муж ее мой троюродный брат был.

Ольга замерла...
- Николай..., - вымолвила она...
«Да, Николаем звали», - удивилась старушка. – «А ты откуда знаешь?»
И Ольга начала говорить. О странных снах, посещавших ее с детства. О  женщине, которой она была – и не была. О подробностях ее быта...

В комнате стояла такая тишина, что слышно было залетевшего на огонек комара под потолком...

Даже те, кто успел захмелеть, протрезвели и смотрели на нее...со страхом.
Надежда поднялась и принесла альбом с фотографиями.
- Покажи их на фото.
Ольга перелистнула несколько страниц... На большой фотографии прямо  сидел молодой улыбающийся мужчина, на коленях у него два мальчика в  матросских костюмчиках, рядом стояла женщина в белом платье с очень  знакомым лицом...
И еще одно фото – она в фате, головой склонилась к его плечу.

- Вот они, - глухо сказала Ольга. – И вот еще.
Она указала на тусклое фото жилого дома, трехэтажного, обнесенного невыской оградой с калиткой в ней.
- Вот это окно, на втором этаже. Это там...

Альбом переходил из рук в руки. Старушка гладила ее руку и крестилась.
Женщины плакали. Мужчины курили, жадно затягиваясь...
Заговорил тот высокий немолодой человек, что был тамадой.
- Не знаю, дочка, как так могло случиться. Но Бог тебя к нам прислал. И ты нам теперь родня. По душе и по крови.
Он подошел и трижды ее расцеловал. Все зашумели одобрительно, потянулись к ней, целовали, хлопали по плечу, жали руки...
И Ольга сама плакала и улыбалась, чувствуя себя – Дома. В семье. Своей.
И еще – благодаря Ту Ольгу. Что привела ее к своим, сделала ее близкой этим удивительным и уже родным людям.

---------------

Она ехала в поезде обратно в Ленинград. В купе крепко пахло домашней  деревенской снедью, яблоками – прошлогодними, вареньем. Все это было в  громадной корзине, которую приволокли перед отходом поезда ее новые  родственники – а как иначе назвать этих до боли близких людей...
Они бежали за вагоном, махали, показывали жестами, чтоб звонила,  приезжала – все, что уже сотни раз было сказано на перроне. И она  плакала, точно и впрямь прощаясь с родней.

- В отпуск ездили? – приветливо спросила соседка по купе. Она и ее муж  занимали две полки напротив. Еще одного своего соседа она пока не видела  – ушел завтракать в вагон-ресторан.
-Нет, в командировку, - машинально ответила Ольга, доставая носовой платок.
- Сколько у Вас родственников, Вы из этих мест, да? – не отставала  женщина с обычным любопытством путешественников поездов дальнего  следования.
Она налила Ольге минералки: "Пейте, что Вы так расстраиваетесь, еще  приедете, здесь отдыхать чудесно. Вот мы с мужем каждый год ездим».
- Нет, это не родные...-тихо сказала Ольга. И, совсем неожиданно для  себя самой, она начала рассказывать эту – совсем неправдоподобную –  историю...
Она не замечала ничего вокруг, вновь погрузившись в воспоминания,  перебирая заново все, что пережила за последние странные дни....

- И вот все они меня и провожали..., - закончила она и только теперь  заметила, что в раскрытых дверях купе стоит проводница, подперев щеку  ладонью, и плачет. Что в коридоре столпилось еще несколько человек, а на  соседней полке сидит мужчина, светловолосый, со светлыми же прозрачными  глазами и спокойной, располагающей улыбкой. Он улыбнулся и протянул ей  воды: «Намучались Вы...», - с необидным сочувствием сказал он. И вот от  этой его тихой жалости Ольга нежиданно для себя разрыдалась, да так, что  не могла остановиться. Кто-то предлагал  валидол, кто-то нес воду,  проводница принесла чаю... А она все плакала и плакала на плече у своего  попутчика.

Соседка достала из чемодана бутылку дорогого коньяка. В ответ на  укоризненный взгляд мужа сказала: «Давайте, помянем всех, кто ушел в те  страшные времена....Всех родных и неродных. Но близких.» И все, кто  столпился рядом, послушно приняли принесенные проводницей стаканы.  Выпили молча. И молча же разошлись. Кто, пожимая Ольге плечо на  прощанье. Кто – просто кивнув.

Измученная Ольга заснула, как только погасили свет в вагоне. Утром поезд  уже подходил к Бологому и проводница будила заспавшихся. Кроме нее...
Она проснулась, соседка уже пила чай и приветливо с ней поздоровалась.  Светловолосого мужчины не было. «Сошел часа 3 назад, тихонько, чтоб Вас  не будить», - сказала соседка.
Ольга умылась, выпила принесенного чаю, собрала вещи.  И удивленно посмотрела на бумажку под подушкой: записка?
Там было: « Мне кажется, будто, я знаю Вас всю жизнь. Если Вы... словом – только позовите! Мой адрес, телефон. Николай.»
Ольга прикрыла глаза. Так не бывает. Но так – есть!
Жизнь продолжается...
Всегда.

----------------
От автора.
Это не фантазия.
Эти сны снились мне с юности, я на самом деле видела все, что описала в повести.
Вот только встречи такой - с родственниками - конечно же, не было.
Я не знаю, как и почему мне удалось увидеть кусочек чужой, уже ушедшей, жизни.
Но я знала, что мне надо написать об этом. И я написала.