Прохладный компресс лег на высокий красивый лоб с бисеринками горячечной испарины, и полулежащий в широком кресле в расслабленной позе мужчина негромко и блаженно выдохнул.
- Ваши визиты, Ваше Величество, теперь неизменно сопровождаются моими приступами. Если бы я не знал их природу наверняка, я бы задумался.
Голос Ворона прозвучал хрипло и язвительно, но он послушно замолчал, когда бледные худые руки молодой женщины поднесли к его губам бокал с питьем. Рокэ сделал несколько глотков предложенного отвара, явно сдержал приступ тошноты, но продолжил говорить.
- Я полагаю, что видеть меня так часто теперь - это сомнительное удовольствие и для Вас, и для кого бы то ни было. Даже у Талигойской святой должен быть предел. Или все же его нет?
Тонкая кисть с длинными пальцами коснулась щеки Алвы, погладила, провела к виску, убрала назад мешающую прядь взмокших от пота черных волос.
- Ваши руки, - продолжил Рокэ, - они совсем не изменились... Такие хрупкие запястья... Как у человека они могут быть настолько хрупкими? Даже если этот человек - женщина. Но Вы ведь и не женщина... Вы ожившая статуя из моей часовни... Статуя святой Октавии, которая ждет ребенка. Это так странно, но зато объясняет Вашу хрупкость. Все, что угодно, можно вылепить из фарфора, и вот такую изящную ручку тоже...
Лоб Ворона пылал, огромные на исхудавшем лице синие глаза становились все более мутными, горячечный бред - несвязным. Катарина снова сменила ему компресс, и он сумел сделать еще один глоток смягчающего отвара, но это не помогло. Ворон закашлялся, на обметанных лихорадкой губах появилась кровь, потекла по подбородку. Глаз он не закрыл, но взгляд стал невидящим, и он продолжал бредить вперемешку с кровавым кашлем, пока слова не перешли в стоны.
Теперь оставалось только ждать, пока не закончится приступ, стирать кровь с губ, менять компрессы… Катарина убрала выбившуюся пепельную прядь под скромный светлый шарф, который был обернут вокруг ее головы, и взяла Алву за руку, повернув к себе ладонью. Запястье было затянуто плотной повязкой, но на ней уже проступили алые пятна. То же было и на второй руке. Ворон не объяснял, почему это происходит с ним, но Катарина и сама понимала многое. Как и то, что остановить этот процесс нельзя, пока не произойдет ряд событий, но кое-что они все-таки могут. И без Рокэ им не справиться.
Скрипнула входная дверь, и на пороге появился монах в надвинутом на лоб капюшоне. Бывшая королева приложила ладонь к своему животу, где тревожно толкался ребенок, и соединила пальцы другой руки с Вороном. Пусть на этот раз у сына будут его глаза, хотя бы цветом или формой пусть будут похожи на него, а не только на нее и ее родню. Затем она подняла взгляд на вошедшего.
- Мне кажется, что с каждым новым приступом ему становится все хуже, - тихо проговорила Катарина, - Как же его туда отвезти, как он справится… Как он вообще устоит на ногах?
- Нужно выбрать время, рейна, - сказал Хуан, отбрасывая капюшон и учтиво кланяясь женщине, - Выгадать момент между приступами, чтобы он не начался прямо там.
- Они теперь так часты, - произнесла она, - Скажите, вы понимаете, что теперь будет с вашим соберано? Мне он ничего не говорит, но я ведь вижу, как ему плохо. Я понимаю, что вы не врач, но лекари сказать ничего не могут. Здесь были, и не один, подозревали чахотку, но это что-то другое. Насколько все это может быть опасно?
- Мне это неизвестно, - ответил он, забирая у Катарины высохший компресс, чтобы намочить его в миске с водой, - Прежний соберано Алваро приставил меня к дору Росио с его четырнадцати лет, и уж точно могу сказать, болезни к нему не липли. А чахоточных в замке Алвасете не было никогда. Мёрли в их семействе не от болезней…
Взгляд немолодого слуги затуманился воспоминаниями, но при этом он очень аккуратно и заботливо положил влажный компресс на лоб своего хозяина.
- Но вы не тревожьтесь, рейна, - продолжил Хуан, - Все, что нужно, будет сделано. Соберано - он крепче, чем кажется.
Катарина кивнула. Она знала, что весь задуманный спектакль в часовне провести необходимо, и у Рокэ там главная роль, иначе, ничего из задуманного не получится. Она снова сжала его горячую ладонь своими пальцами, не желая выпускать, хотя время ее визита подходило к концу, а прежде, чем за ней пришла гвардейская смена, поцеловала кровавую повязку на запястье Ворона. Ей и самой нужно отдохнуть и подготовиться, ее роль в фарсе, способном спасти их всех, не менее важна.
Позже, оставшись одна в своей келье, после осмотров врача, обеда, молитв, Катарина прилегла отдохнуть, и тревожные мысли сменились воспоминаниями о том, что было до переворота, власти Альдо Ракана, принца со злыми глазами, и до Нохи. Тогда она была по-своему счастлива и отчасти несчастна. Теперь тоже, но по-другому. Состояние абсолютного счастья возможно только в раннем детстве, и в то же время от самого ребенка ничего не зависит, сам по себе он абсолютно беспомощен. Те же ощущения Катарина испытала в самом начале своего замужества, когда пожилой дриксенец, сперва лебезивший перед ней, вдруг дал понять, что в любую минуту может стать ее палачом. Прежде он шантажировал ее мать, а потом сама Катарина целиком и полностью зависела от его воли. Он был уверен, что она ничего не сможет с этим сделать, кроме как всегда и во всем идти у него на поводу, чтобы не покрыть себя позором и сохранить себе жизнь. Но Катарина нашла выход, и он принес ей счастье и несчастье одновременно. Вернее, этот выход нашел ее сам.
В Талиге было принято говорить, что Рокэ великолепный любовник, казалось, в этом убеждены абсолютно все от мала до велика по причине, словно бы продиктованной свыше, но немногие понимали, что это означает на самом деле. Катарине не с чем было сравнивать. Фердинанд оказался неспособен быть мужчиной в постели, и потому свою невинность она отдала Ворону. То, что происходило дальше, сложно было назвать романом, цветы изредка были, а ухаживаний не было, иногда Рокэ был подчеркнуто учтив и внимателен, иногда раздражен и язвителен, а иногда взбешен. Наверняка, другие дамы, тщетно вздыхавшие о нем по ночам, воображали себе куртуазно-утонченного, идеального любовника со страниц дамских романов. Но Рокэ идеальным не был, он был живым и настоящим, из плоти и крови, нередко с дурным настроением, а иногда и самочувствием, как теперь. Он не имел ничего общего с той картинкой без малейшего изъяна, которую рисовало себе воображение дам и общая молва Талига, и именно потому с ним было так хорошо. Катарина нередко ловила себя на мысли, что встречи с Алвой в ее будуаре превратились для нее в зависимость. Он сам был словно опиат, без которого она уже не мыслила свое существование. Ворон был ей нужен, и она понимала своим женским чутьем, что нужна ему не меньше.
Сколько фарсов и спектаклей наподобие предстоящего теперь они уже разыграли! Как эпатировали придворных и всю прочую общественность своей связью на глазах у короля с одобрения кардинала! Пусть это была игра Сильвестра, но она оказалась Катарине на руку. Рокэ ее защищал и делал это с удовольствием, легко, словно шутя, но его шутки всегда были опасны, и Штанцлер живо это понял, сделав несколько поспешных шажков в сторону. Так или иначе, но тайна ее происхождения сохранена до сих пор. И Рокэ все еще рядом. Но теперь им предстоит новая сложная государственная задача. И они ее решат.
Катарина не уставала благодарить Создателя, что в Нохе возле Алвы появился его верный слуга Хуан Суавес. Когда у Ворона начались приступы, она не доверяла никому, и, хотя ее беременность проходила непросто, она забывала о своем скверном самочувствии, подолгу находясь рядом с ним, бесконечно задавая вопросы о его состоянии, когда ей приходилось возвращаться к себе в келью. Бывшая королева надеялась, что сможет хоть как-то оградить его от смерти во время приступа «волей Создателя», которую Рокэ теперь могли устроить в любой момент. Во время приступов он не мог защищаться, он не помнил себя, природу его болезни никто не мог определить, значит и смерть, наступившая во время нее, была бы оправдана. Нохские монахи, кардинал Левий, новый начальник охраны, даже ее кузен – всё здесь подчинялось политике, каждый вел свою игру, от Рокэ теперь могли тихо избавиться, если бы это оказалось нужным, и Катарина сходила с ума, думая об этом. А потом под капюшоном монашеской робы прислужника, принесшего Рокэ ужин и лекарства, вдруг оказался кэналлиец с лицом бандита-похитителя малолетних детей, но после более близкого знакомства с ним все страхи Катарины насчет того, что здесь, в Нохе, Ворону «мягко» дадут захлебнуться собственной кровью во время его очередного приступа, сошли на нет.
Узнав по особым каналам о болезни соберано, Хуан организовал свое прибытие в Ноху умело и быстро. Нужные люди, нужные связи, достаточное количество средств – все нашлось. Теперь он был здесь помощником, надежной опорой, даже спасителем. Катарина доверяла не словам, а поступкам, поведению, и видела, что в бывшем работорговце, который с ранней юности Рокэ был с ним рядом, сомневаться не приходится.
Алве, конечно, незачем было раньше рассказывать ей о своем слуге, но от Штанцлера Катарина слышала о нем многое. И иногда ей казалось, что во всей злобе и презрении, которые кансилльер вкладывал в свои слова, на самом деле сквозило восхищение. Ворон был для него вызывающим раздражение и страх врагом, за смерть или немощь которого Штанцлер бы много отдал, а бывший работорговец при нем даже не человеком, а чудовищем, отродьем закатных тварей Леворукого. Катарина знала, что эти россказни ничего не стоят, но они завораживали. В них Хуан Суавес был воплощением тьмы, сопровождающей Рокэ везде, где она могла ему понадобиться, и в этом можно было ощутить какую-то жуткую романтику.
Пока Ноха была единственным возможным пристанищем, где Катарина и Алва могли находиться недалеко друг от друга и видеться часто. Но этот монастырь чем-то пугал. Бывшая королева не была суеверна, она лишь возносила молитвы Создателю, а свои тревоги списывала на непросто протекающую беременность и волнения за здоровье Ворона, но все-таки что-то в Нохе было не так. Она знала, что Рокэ что-то видит, и в своем бреду во время приступов он упоминал зеленое марево в небе, застилающее глаза, но она сама могла только чувствовать. Как будто Ноха вредит им. Словно бы она живая и желает жертвы от них. Иногда Катарине казалось, что это сам монастырь тянет кровь из Рокэ и не остановится, пока не высосет ее из него всю. И пресечь это можно лишь только если дать Нохе другую, полнокровную жертву, пышущую здоровьем и налитую соками. Видит Создатель, бывшей королеве не хотелось никого убивать, но она знала, что это придется сделать теперь не только во имя Талига, но и ради человека, который был ей так дорог, и который сейчас страдал.
Спектакль с образом Рамиро удался, и то, чего необходимо было добиться, было получено, а то, от чего нужно было избавиться, было отдано. Только Ноха отомстила за отсутствие Рокэ одним из самых тяжелых приступов, когда Хуан привез его назад. В этот раз горячка продолжалась дольше, чем обычно, и Алва потерял много крови, повязки на его руках мгновенно
