– Салям алейкум, сосед! А, сосед!? Ты пачему тырясёшь свою коврику тут, у мине под носом? Пииль ведь!
– Да, уймись ты! Какая пыль? Два раза тряхнул…
– И как это какой пииль? И как это дыва раза?! Этот пииль лезет в гилаза. И мешает думать…
– А ты что, глазами думаешь? Думают головой.
– Э-э, ты не пырав! Голёва – болшой. В ней и шарики, и рота, и уши… и гилаза. Но гилаза – самый гилавный для думать. Вот я вижю тебе, у тебе небиритый лицо, стоптанный чувяки… Вот я всё это вижю и думаю – пилохой человек! Ниряха! Пачему лицо небиритый? Пачему не новый чувяки? А у него ведь - такой кирасивый жина!
– Тебе какое дело до моей жены? Чужое не трогай!
– Нет, нет! Видит Аллах, не тырогаю. А такой кирасивый женьчина так бы хотелось потырогать… Кагда я на неё симотрю, моя гилаза хотят бежать к ней! Но нельзя – чужой!
– Да, ты замолчишь или нет? А то врежу, не посмотрю, что сосед.
– Э-э! Непиравилный ты человек, сосед! Твой кирасивый женьчина сама к мине придёт!
– Как это?!
– А так! Гилазами думать будет.
– Ы-ы?...
– Посимотрит она на тебе, а потом на мине. Ты – небиритый, в старый чувяки… Посимотрит на мине – я биритый, белий рубашка, полёсатый штаны, полёсатый жилетка, новый чувяки, я такой кирасивый. Подумает гилазами…
Ещё раз посимотрит на тибе, пилюнет – и станет моей женьчиной!
