ТУТИК

История моя случилась ещё в тридцатые довоенные годы. Я с родителями жил  на окраине города Тбилиси в районе старого Ортачала. Мне только  исполнилось 8 лет, и я посещал начальные классы средней школы.

Отец мой, жизнелюбивый и деятельный человек, был опытным радиоинженером и  работал на первой в республике радиостанции, построенной в нескольких  километрах за городской чертой. К заслугам отца можно было отнести и  редкую по тем временам специальность, и тот факт, что он был в числе  первых строителей станции, – сооружения в те годы поистине уникального.

Моя мать, милая, отзывчивая и трудолюбивая женщина, вела семейное  хозяйство, занималась моим воспитанием, щедро расточая любовь и ласку, и  старалась по мере сил и возможностей поддерживать уют в нашем доме.

Был конец мая. На дворе стояла тёплая солнечная погода. Быстренько  выполнив домашнее задание, я упросил мать отвезти меня к отцу на работу.  Мне нравилось бывать в этом необычном и загадочном для меня месте. Там,  собственно, и началась вся эта история. И хоть описание места службы  отца не является важной частью повествования, я всё же надеюсь, что  читатель простит меня и проникнется интересом к подобной экзотике.

На огромной территории, огороженной колючей проволокой, располагалось  большое, в несколько этажей, белое здание самой станции. Рядом с ним  стояла стометровая, а может быть и выше, мачта радиоантенны. Мачта была  столь высока, что её верхушка порой скрывалась в набежавших облаках, а  перед грозой она издавала таинственные звуки, похожие на "бжик, ...,  бжжик", которые без какой-либо вспышки сопровождали разряды статического  напряжения. Земля вокруг мачты была утыкана проволочными антеннами на  растяжках самых невообразимых форм и конструкций. Всё это выглядело  удивительными артефактами, оставленными по какой-то прихоти  инопланетными существами. Далее и вниз к руслу реки Куры спускались  садовые участки и земельные наделы, находящиеся в пользовании у  сотрудников радиостанции. Среди прочих участков находился и наш,  заботливо ухоженный отцовскими руками.

В здании станции было три цеха; отец работал в первом из них. Это был  самый красивый цех! От ворот к нему вела широкая брусчатая дорожка, а  вдоль фасада высились великолепные кипарисы. За центральным входом  следовал маленький вестибюль, пол и небольшая лестница которого были  выложены плитами из мраморной крошки. Просторный зал цеха был облицован  хорошо обработанным серым камнем и сверкал чистотой и порядком. Сквозь  огромные с арками окна зал насыщался потоками света и звучал  торжественной звонкой тишиной. Этот странный звук исходил из-за тонкой  сетчатой перегородки, за которой гудели от накала мощные радиолампы, и  бегала ртуть в ртутных выпрямителях. Удивительное сочетание тишины и  лёгкого звона, к которому примешивалось журчание воды, льющейся из  нескольких кранов небольшими прохладными струями. Некоторая помпезность  этого сооружения и его внутреннего убранства рождала сходство с храмом,  вызывая трепет неискушенной души и невольное преклонение перед научными и  техническими достижениями человека.

Однако, возвратимся к событиям того дня.

Солнце клонилось к закату. Отец оставался на ночное дежурство, и мы с  мамой засобирались в обратную дорогу. Как вдруг в одно из открытых окон  влетела маленькая пташка. Она перелетела решётчатую перегородку и,  описав в воздухе полукруг, уселась невдалеке от гудящих ламп:

- Тиллии-тиви-лиии! – защебетала она, не смущаясь местной обстановкой.

Птичка была очень забавная и не сидела на месте. Цвета её оперения были "зеленовато-чёрно-белыми".

- Папа, папа, поймай мне эту птичку! – запросил я, в нетерпении прыгая на одной ноге.
- А зачем тебе? Может, выпустим?
- Домой возьмём. Я кормить, ухаживать буду! Поймай, а-а?

По технике  безопасности проникнуть за перегородку, где звенело высокое  напряжение, можно было только в период переключения радиостанции. Быстро  прикрыв окна, отец улыбнулся и пообещал:

- Ладно! Ты пока иди с мамой домой, а через полчаса будут производить  переключение. Я обязательно поймаю её, и утром, когда ты проснёшься, она  будет у тебя.

Проснувшись рано, я первым делом подскочил к отцу.

- Где она, Па!

Отец без слов указал на серую картонную коробку, стоящую на кухонном  столе с порезанными с боку отверстиями. Едва я до неё дотронулся,  изнутри раздалось интенсивное шебуршание, и, стоило мне приподнять  крышку, как птичка стремглав выпорхнула наружу. Окна и двери на сей раз  были закрыты.

- Пилли-пии, пилли-пии! – выражала она своё возмущение, летая из угла в угол.
Как, мол, вы со мной обращаетесь? Я ведь этого не заслужила!

Полетав под потолком, эта разудалая пичуга произвела посадку на столе и  тут же, успокоившись, деловито занялась поисками, очевидно, чего-нибудь  съестного. Бросалось в глаза то, что эта крошка людей нисколечко не  опасалась. Вероятно, она просто вылетела у кого-то из клетки и,  проголодавшись к вечеру, влетела в помещение станции.

- Ручная, наверное? – высказал предположение отец. - Ну, что ж, добро пожаловать в семью!
- Циви-тиви-кеее! – ответила пичуга, не сыскав ничего на чистом столе и поглядывая на нас одним глазом.

В отцовском сарае нашлась небольшая клетка, мы поставили её на стол,  внутрь определили баночку с водой, пустую кормушку и начали думать, чем  же ублажить нашего гостя. Никто из нас не знал, что эта за птичка, и чем  она питается. После недолгого обсуждения семейный совет постановил  испробовать в качестве подношения семена подсолнечника. Мама подавила их  бутылкой и насыпала в кормушку. Сидевшая до тех пор на спинке железной  кровати птичка, заметив корм, моментально спорхнула на стол, затем  юркнула в клетку и начала с аппетитом поедать угощение.

- Тиилли-лиии! – прощебетала она, склевав последнее семечко, и, как мне  показалось, вопросительно посмотрев на меня. А ещё, мол, не добавишь,  хозяин?

Мама, довольная тем, что птицу не придётся долго ловить, прикрыла  дверцу. Не испытав при этом дискомфорта, пташка деловито почистила клюв о  прутья и, как ни в чём не бывало, по-хозяйски уселась на жёрдочке. Я  пригляделся к птице повнимательней. Судя по окраске, это был молодой  самец. Сверху оливково-зеленый, брюшко он имел белое. На голове шапочка,  пятно под клювом, крылья и хвост черные с желтыми полосками. Клюв  короткий и очень острый.

- Как же мне тебя назвать?
- Тиви-кеее! – пропел тот, как бы отвечая "не знаю, сам подумай, мне всё равно".

Уже в тот же день он начал брать корм у меня прямо с рук, ещё через два -  я намеренно оставил клетку открытой, и мой пернатый дружок, вылетев  наружу, сел мне на плечо, одаривая меня высоким своим птичьим доверием. А  ещё через несколько дней я рискнул выйти с ним во двор!

Вскоре же выяснилось, что кроме семечек мой питомец очень охоч до жирных  мух и с охотой щиплет зелень. Как сейчас помню: он сидит у меня на  плече, а я правой рукой то и дело ловлю мух и подношу к его клюву. Он  склёвывает, затем тщательно чистит свой клюв о мою щеку, встряхивается и  приводит себя в порядок. И никаких попыток улететь. Наконец, я, поверив  в нашу крепкую дружбу, решился выйти с моим питомцем на улицу за  пределы нашего двора. Улица не широкая, прохожих немного, а мне приятно  погулять со своим новым другом.

Во дворе соседского дома  напротив росла шелковица. В Закавказье такое  дерево называют тутовым, а его плоды – тутой. В те дни дерево обильно  плодоносило, и под ним вдоволь валялось спелой туты. Тута похожа на  продолговатую ежевику и, чем она спелее, тем она чернее и слаще. Истины  ради скажу, что тута бывает и других сортов и другого цвета, но эта была  из тех, которые чернеют. Я поднял одну, самую черную, какую нашёл, и  предложил своему маленькому ненасытному приятелю. При этом, как  говориться, не успел и оглянуться, а ягодка уже была склёвана. Та же  участь постигла и вторую, и третью. И так продолжалось до тех пор, пока  я, немного испугавшись такого аппетита, сам не прекратил кормёжку. После  каждой ягодки этот чистоплотный обжора не забывал, видимо, опасаясь  кариеса, аккуратно и комично почистить клюв о мою щеку.
После этого случая мы ходили к тутовому дереву регулярно, как на свидание, а у пташки, наконец, появилось имя – Тутик.

С этим именем он освоился довольно быстро. Помню, бывало, крикнешь:

- Тутик, Тутик!
- Пилли-пии!! – раздаётся тут же из клетки, призывно и радостно.

Тутик спрыгивает с жёрдочки, выскакивает через всегда открытую дверцу и  "порх" мне на руку или на плечо, зная, что обязательно получит  какое-нибудь лакомство.

А ещё Тутик очень любил петь; песни у него были довольно разнообразные,  похожие на трескучую и щебечущую скороговорку или нежное щебетание:

- Циви-тиви-циви-тиви-кеее! – заливался он на разные лады. - Тиилли-лиии!! –
звучал счастливый голосок вольной птицы, нашедшей в людском обличии, неожиданных друзей и членов своей семьи. Редкий случай.

Мы к Тутику так и относились - как к ещё одному члену семьи. Он стал  нашим безоговорочным любимцем. Да и какого сердца не коснулась бы эта  трогательная доверчивость крохотного беззащитного существа.

...

Однажды, как обычно, с Тутиком на плече я вышел на улицу, дабы посетить  излюбленное место - тутовое дерево. Неподалёку от дерева на ступеньке  подъезда  своего дома сидел со скучающим видом соседский парень, лет  пятнадцати-шестнадцати. Он заметил, что на моём плече сидит маленькая  птичка:

- Эй, пацан! – подросток перестал ковырять в носу и поманил меня пальцем. – Подойди поближе, что это у тебя там не плече?

Я сделал несколько шагов и остановился напротив.

- Ближе, - попросил он. - Не вижу!

И когда я сделал ещё один шаг… - всё произошло молниеносно.

Раз – и рука грубо сжала Тутика!
Два – и другой рукой подросток распахнул дверь!!
Три – и  Тутик очутился за дверью перед довольно крупным ярко-оранжевым котёнком!!!

Я дико закричал, бросившись на помощь, но сильные руки перехватили меня и  держали крепко, пока на моих глазах разыгрывалась драма.

В глазах до сегодняшнего дня стоит врезавшаяся в память картинка:  изогнувшийся дугой, опешивший от неожиданности котёнок и перед ним мой  жалкий со смятым оперением беззащитный Тутик. В эту минуту на помощь мне  с криком выбежала мама и парень выпустил мои руки. Я кинулся вперёд к  Тутику…, но опоздал на какую-то долю секунды. Быстрым движением лапы  котёнок ударил Тутика по голове, и мгновение спустя я держал в руках его  маленькое бездыханное тельце!!!

...

От чего он умер? От удара ли кошачьей лапы, разорвалось ли от страха и  боли его крохотное доверчивое сердце, или виной всему была жестокая,  бездушная рука парня - кто знает?

Я плакал навзрыд, и не было, и не могло быть в целом мире мне утешения.  Уже дома, у склонившейся над шитьём мамы по щекам побежали слёзы.  Пришедший с работы отец, не в силах сдержать дрожи в голосе, утешал меня  как мог:

- Не плачь. Жизнь – она жестокая штука! Его уже не вернуть, но душа его  сейчас в птичьем раю летает и радуется за нас. – Так говорил мне отец,  никогда не верящий ни в ад – ни в рай.

Мы похоронили Тутика в углу