Вторая часть
ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ
Знать, что на свете есть вещи,
сокрытые от человека, но кото-
рые скрывают в себе высшую муд-
рость и высшую красоту, — вот
что такое верить в Бога.
Альберт Эйнштейн
1
На следующий день, когда Хана вернулась из колледжа,
она застала Хумова лежащим на своём матрасе. Он сразу
встал и с улыбкой поинтересовался, как сегодня прошли
занятия. Хана ответила, что всё хорошо, и пригласила его
вниз отобедать. Хумов с большим трудом проглотил не-
привычный для него омлет и сказал:
— Мне нужно сходить в аптеку. Где у вас тут ближай-
шая?
— Ты что, заболел? — забеспокоилась Хана.
— Нет-нет, что ты. Мне нужно купить кое-какие пре-
параты для приготовления еды. Ну… витамины, микроэле-
менты, биологические добавки.
— А, тогда понятно. Но тебе нельзя выходить из дома.
Что же делать? Для начала я дам тебе имя. Как тебе — Ан-
тон? Нравится?
— Пусть будет Антон.
— Отлично! А сейчас мы из тебя сделаем Антонину.
Иди за мной!
— Что? Это ещё зачем?
— Для маскировки. Я всё обдумала. Ты превратишься
в Антонину и сможешь со мной бывать везде. Родителям
я представлю тебя своей подругой. Это даст возможность
не прятаться, а свободно гостить у нас в доме. Есть воп-
росы?
Вопросов не оказалось. Хумов не хотел расставаться с
этой девушкой. Она здорово придумала. А войти в роль
подруги для него не составит труда. Он был неплохим ак-
тёром в их учебном театре, не только на курсе, но и на всём
потоке. Сценическое мастерство им преподавали профес-
сора театрального вуза.
Они спустились по лестнице в подвальное помещение.
В большой комнате, отделанной под дерево, стояли не-
сколько кресел, удобный диван с множеством подушечек,
круглый стол. Справа, в углу, находилось устройство для
трёхмерной печати.
— Садись сюда, на этот стул, и смотри в камеру. Сей-
час мы изготовим тебе лёгкую маску. Она совсем не будет
мешать мимике, лишь чуть-чуть скорректирует твоё лицо.
Какого цвета ты желаешь иметь волосы? Я считаю — тебе
лучше подойдёт тёмно каштановый. Нет, лучше фиоле-
товый. Сейчас модно. Так. Покажи мне твои руки. Паль-
цы длинные. Приклеим ногти, и будет хорошо, — весело
приговаривала Хана, полностью включившись в игру. Ей
доставляло большое удовольствие командовать, проявляя
творческую инициативу.
Через два с половиной часа перед ней сидела молодая,
весьма привлекательная девушка в белом комбинезоне, с
очаровательной улыбкой. Поработав над её голосом, Хана
потребовала запомнить тембр, наиболее подходящий к
облику Антонины, и следующие два часа неутомимо отра-
батывала манеры своей новоиспечённой подруги, оказав-
шейся на редкость способной и старательной.
Хана находилась в радостном возбуждении. Они с Ан-
тониной шутили, смеялись, вели себя, как разыгравшиеся
дети. Хумов вовлёкся в игру превращения его в девушку,
найдя в этом временный выход, но скорее всего потому,
что ему до невозможности хотелось продлить своё пребы-
вание рядом с Ханой. Он решил хоть немного расслабить-
ся и сбросить напряжение, сопутствующее ему с раннего
детства. Ему так не хватало не то что любви, а простого
человеческого тепла. Он на время постарался забыть о
своём предназначении. На время. Между тем Хана, став
серьёзной, сказала:
— Тебе нужно время, дорогая Антонина. Ты пока недо-
статочно вжилась в свою роль. Пока рано знакомить тебя с
моими родителями. Для начала ты покажешься моим дру-
зьям. Антонина! Ты согласна?
— Полностью подчиняюсь своему режиссёру, — не-
сколько жеманно произнесла Антонина, улыбнувшись и
склонив головку набок.
— Нет, моя дорогая. Ты ведёшь себя несколько манер-
но. Держись проще, естественней. Наблюдай за моим по-
ведением. Не завышай слишком голос. Чуть спокойнее и
возьми чуть ниже.
— Хорошо. Спасибо за замечания.
— Пожалуйста. Для тренировки хорошо бы почитать
стихи.
— УАдама была первая жена Лилит, но слишком зем-
ным был для неё Адам. Лилит его отвергла и вернулась
на небеса. Адаму её заменила земная — Ева. Ну это так.
Вспомнилось. Не бери в голову.
— Браво! Замечательно! Говори что-нибудь ещё.
— Счастье — простое, каждодневное действие во бла-
го другого.
— Интересная мысль. Я так не думала. Продолжай, по-
жалуйста, Антонина.
— Нет ничего заманчивее жизни и ничего — трагичнее
жизни.
— Глубокомысленно. И голос звучит лучше. Продол-
жай, пожалуйста.
— Бывает, и скорлупа от яйца приносит немалую
пользу, так и разбитые надежды в определённых обсто-
ятельствах становятся неиссякаемым источником вдох-
новения.
— Одним словом — не будем падать духом! — конста-
тировала довольная Хана.
— Мы все учились понемногу…
— А ты образованная и начитанная, Антонина.
— Да нет. Я только учусь. Сложившаяся система —
устойчивее складывающейся, что даёт способность проти-
востояния внешним угрозам. Попытка найти взаимопони-
мание не смешна ли настолько, насколько нелепа? Только
ставя перед собой сложные цели и задачи, загружая себя
работой и в первую очередь работая над собой, есть воз-
можность избежать одиночества и снизить ощущение бес-
конечной трагичности происходящего.
— Ты, что умные мысли наизусть заучиваешь? — удив-
лённо и с большим интересом посмотрела на Антонину
Хана, словно увидела её впервые.
— Зачем? Они у меня в голове. Я сочиняю для тебя.
— И стихи сразу можешь сочинить?
— Ничего нет проще.
— Вот это да! Антонина, ты — большой талант!
— Да нет. Тренировка.
— Продолжай держать голос. Звучание голоса стано-
вится более убедительным. Слушаю твои стихи, — тоном
приказа произнесла Хана.
— Хорошо. Попробую… О творчестве будет как нельзя
более кстати:
От безликости ряда причин —
В единичку самосознанья,
Из далёкости стынь-величин
Неопознанности мирозданья —
Чудо голоса — внутренний слух
Звуком тянущим, грудью морскою,
Бестелесностью — нежности пух —
Еле слышен, влечёт за собою;
Ниспадающей дымкою с гор
И ползучим туманом в низине —
Воркованья незлобный укор.
Истекают истоком причины,
Проявляя желанный узор —
Домотканый невинен ковёр.
— Здорово! Браво! А можешь ещё? — потребовала
Хана, не веря своим ушам.
— Это, как ты поняла, о творчестве, — повторила Ан-
тонина.
— Красиво о творческом процессе. Так машина не со-
чинит.
— Машины почище сочиняют и быстрее.
— А мне не нравятся, как они сочиняют. Сложно, но
бездушно.
— Согласен. Здорово выпендриваются эти машины.
— Что ты сказала? Антонина! Почему ты перешла на
мужской род? В наказание — сочиняй ещё и не забывай
про тембр голоса.
— Прости, сбилась с роли.
— Не забывай. Это очень для тебя важно. Будем трени-
роваться дальше. Слушаю.
— Один момент. Сейчас, сейчас… Вот это:
Назойливо, тягуче и плакуче,
Предчувствуя иное бытиё
Всплывает не оформлено, зыбуче
Творимое тобою — не твоё.
И резкостью наводки, как в бинокле,
Предстанет Афродитою нагой
Иль дамою прекрасною в пролётке…
Увидишь — ходишь сам не свой.
Живительность картин сетчатку глаза,
Как краски по холсту, пьянит красой.
Слова и глаз — точней от раза к разу,
Берись за кисть, перо и жизнь воспой!
К творцу приходит свыше вдохновенье.
Поэт — слагает стих. О радость воспаренья!
Хана была более чем удивлена — потрясена! Однако в
её душу закрался элемент недоверия: она заподозрила, что
эти стихи были сочинены ранее и сейчас только воспроиз-
водятся по памяти. Ей захотелось проверить, и она сказа-
ла прямо, о чём втайне подумала. Антонина нисколько не
обиделась и, сделав небольшую паузу, прочитала:
Немея, создать тишину
Противу — немого закона.
Любимице рифме войну —
Дерев засыхающих крона…
Невнятно и робко — гул строф.
Освоенность духа — паренье
Снимает легчайший покров,
Вострится ушное уменье.
Прогалиной, талым снежком,
По кромке ледка — недоверье,
Но буквы — наклонно рядком
В порыве встают вдохновенья.
Так мастера кисть завершает мазок,
Так издали слышен пастуший рожок.
И сразу, без перерыва:
Трудно выстоять в выверте дней,
Не унять от раздумий тоски.
Тёмных красок палитра видней.
Злости выверт. Безумны мазки.
Замирает душа. Неказист?
Бег куда? От другого — к себе?
Припадает к земле жухлый лист —
Не мятежность, но верность судьбе.
И раздумий — тягчайше кольцо.
Выбор сделан. Сомнения — прочь.
Ветер осени. Краска — в лицо.
Бесконечною кажется ночь.
Хана завороженно слушала. Антонина продолжала:
Оно ещё не сказано. В пластах,
Спелёнатое… Странно и плакуче
Торопит появиться на устах,
Как солнце озаряет из-за тучи.
Из глуби, уголочков естества
Всплывает, как в шампанском пузырьки,
Наитие чудесного родства —
Снующие у берега мальки.
И тянет, как цепочку из воды,
Нанизывая бусинки понятий
На буквы строчек — стройные ряды
В испуге от корректорских изъятий.
Так прорывается подземное теченье —
Глубинных вод с надземными смешенье.
— Сеанс стихосложения окончен! Спасибо за внима-
ние, — раскланялась Антонина. — Не слышу бурных ап-
лодисментов.
— Браво! Браво! Просто изумительно. Твои стихи за-
мечательны. Я бы никогда не смогла так, — зааплодирова-
ла Хана.
— Тебе понравилось? Думаю, и ты любишь сочинять
стихи. Прочти, пожалуйста, что-нибудь.
— Мне с тобой не сравниться.
— Прошу, прошу! Мы не на турнире поэтов, — прогово-
рила Антонина с очаровательной улыбкой. — Смелее! Ну!
— Хорошо. Вот это, пожалуй.
Упоительна синь небес.
Облака потеряли вес
И плывут, истончая тлен, —
Белизны невесомый плен.
— Отлично, Хана! Почитай, пожалуйста, ещё.
— Пожалуйста.
В тиши трудов уединенья,
В стремленье истину познать
Сердца находят утешенье
И грусти лёгкой благодать.
— Здорово! Я так не могу.
— Шутишь?
— Нисколько. Чувствуются непосредственность, ин-
дивидуальность и, конечно, несомненный талант.
Было похоже, что Антонина свыклась со своей ролью,
и Хана смотрела на неё, как на давнюю подружку, с кото-
рой хотелось поговорить по душам после долгой разлуки.
— Антонина! Ты меня захвалила. У меня совсем другое
представление о моих попытках что-либо сочинить. Но
мне приятно слышать твою похвалу. Раз так, то слушай.
На что откликнется усталая душа?
На мысль? На музыку? На вздох?
И действий видимых, спеша —
Нашепчет, воплотившись в стих.
На миг забывшись о своём,
С крыла тоску стряхнёт…
Всего на миг.
На миг —
Потом —
Сто порций доберёт.
Не мрамор, а живая плоть —
Её удел, среда.
Живая плоть.
Живая плоть
Дана нам — на года.
— А как же бессмертие? — с укоризной в голосе сказа-
ла Антонина.
— Трудясь и день и ночь, спеша,
Оставит след в строке душа.
— Только и всего? Неужели так мало?
— А ты желаешь жить вечно? — засмеялась Хана. Ан-
тонина присоединилась к её веселому смеху. Отсмеяв-
шись, вытирая слёзы, она ответила:
— Для того чтобы не бояться смерти, приходится вы-
бирать веру, обещающую загробную жизнь, а выбрав, сле-
довать неукоснительно Писанию. В оцепенении одиночес-
тва, скрашиваемого занятиями различного рода, и в том
числе философией, происходит достижение той полноты,
при которой появляется мысль о некотором постоян-
стве — хрупкой конструкции, удерживаемой на время на-
шим сознанием. И не только это дает нам надежду на бу-
дущее, в котором, возможно, продлится настоящее, наше
настоящее, самое существенное и дорогое, хотя бы пото-
му, что мы о нём имеем некоторое
