Чёрный кот

Я обреченно брел по глухой дорожке в неизвестном направлении. Жутко хотелось есть,  голод пересиливал все другие чувства.  Как же получилось, что меня выселили из квартиры?  Ну, пил с мужиками, ну, опьянел. А потом… ничего не помню. Кто были эти мужики? Где я их подцепил, как заразную болезнь?  
Через месяц, в начале апреля, приехали новые хозяева. И пока я возмущался, выкинули мои скромные пожитки. 

Бумаги у мерзавцев были в порядке, на всех красовалась моя подпись.
Неделю я кантовался у тетки, но и у нее пил, не переставая. А поскольку уже с полгода не работал, тетка выгнала меня из дома. 

Когда-то у меня была семья – жена Людмила, сын Ярик. И я был трезвенником. Тогда даже и не подозревал, что генетика возьмет верх. Дед почил в бозе на почве винопития, отец, дядька. Пропади они пропадом. Сами  сгинули, а мне свой порок передали. А тут корпоротивы на новой службе начались. Один, другой. Дружки появились, бабы. Веселье. Людмила терпела, терпела, да вопрос ребром поставила: или я, или они. Я выбрал их. 

Так прошел год. 

Жена, забрав сына,  уехала к теще, великодушно оставив мне однушку. Выписалась из нее. А я ее пропил. 

Пошел дождь. Я набросил на голову капюшон и втянул в плечи шею. А затем пожалел, что не ношу ремня.  Кругом стояли вековые дубы, и на них можно бы было удавиться. 

Что меня занесло в эту глушь? Или кто. Зинка, все Зинка. Это она пригласила в свою избушку, когда увидела меня на рынке возле помойки. Привезла, отмыла, за стол посадила, самогонкой напоила. И сама выпила. Там пошло-поехало. А однажды я проснулся от того, что кто-то меня душит. Стал хватать ртом воздух, глаза вытаращил. Но никого не увидел. Страшно стало. Кажется, на время потерял сознание, а затем подхватился и во двор побежал. Ноги сами собой в лес понесли, будто выгонял меня от Зинки кто-то.  Ноги понесли…. Как-то быстро они меня понесли!

Кажется, дождь прекратился.  Я остановился и огляделся по сторонам. Лес расступился,  являя моему взору небольшую аккуратную деревеньку, щедро утыканную цветущими яблонями и вишнями.  Представив содержимое веток, я сглотнул слюну. В крайней избе из трубы шел дым. Там вероятно готовили обед. Или ужин.

И тогда я рванулся на этот неповторимый запах уюта и тепла. Почти полетел. 
Калитка отворилась, будто меня ждали. На подоконнике сидел черный кот и внимательно за мной наблюдал. Я помахал ему рукой, он поднял глаза к моим ладоням и сморщил крупный нос. 

« Если не пустят,  лягу на крыльце, - нелепая мысль забилась о стенки черепушки, -  и никого из дома не выпущу».

Дверь скрипнула, на порог вышла пожилая женщина в черном, до бровей, платке.  Она взглянула в мое лицо и всплеснула руками.

- Заходи, - только и сказала хозяйка.

Я с радостью повиновался.

Единственная горенка была чисто убрана, на большой русской печи пучками сушились травы. Аромат трав и свежеиспеченного хлеба остро напомнил мне детство, проведенное у бабушки Лукерьи в далекой сибирской деревушке. Там я был по-настоящему счастлив. Только там.

- Разувайся,  бедолага, - строго посмотрела на мои заляпанные грязью ноги женщина. – Оголодал совсем. Мой руки,  кормить буду. 

Уговаривать меня не пришлось. Я скинул сапоги и побежал к рукомойнику.

- Вот чистое полотенце, - подала мне рушник хозяюшка.

Я потянул носом  запах щей и невольно облизнулся.

«Еще бы самогоночкой угостила», - размечтался я. 

- Спиртного в доме нет, - прочитала мои мысли женщина. – Кстати, меня зовут Лукерья. Ивановна

-Лукерья Ивановна? – вздрогнул я и вспомнил бабушку. Ее звали так же.

- Она и есть, - усмехнулась хозяйка дома. – А тебя, гляжу, Николай.

Я поежился. Она знала и это.

- Не серчай, - показала в  улыбке белые зубы Ивановна. – Все я про тебя знаю, голубок. Живи у меня сколь хочешь, только выпивки не жди.  Нету ее, выпивки этой. И не будет никогда.

- А работа у вас тут есть? – мысленно прощаясь с единственной оставшейся радостью, озадачился я.

- Найдется, - хмыкнула Лукерья. – Были бы плечи. А теперь ешь.

Щи были как в далеком детстве, они приятно обжигали рот и наполняли его райским блаженством. Так мне казалось. Я с жадностью разорвал зубами большой кусок мяса, торопливо проглотил его и, когда стал насыщаться, вспомнил о коте. 

- Кис, кис, - склоняясь к полу, позвал я и положил на некрашеное, чисто выскобленное  дерево кусочек свинины.

- Кого зовешь? – появляясь в горнице, удивилась Ивановна.

- Как кого? – растерялся я. – Вашего черного котяру.

- Нет у меня кошек, - осуждающе покачала головой женщина.

Сказать, что мне стало нехорошо – это ничего не сказать. Я вскочил и подбежал к окну, на котором совсем недавно видел огромного мурзика. Его на подоконнике не было. Не было и волосков, которые оставляют после себя животные. 

- Не прыгай, ешь, - окликнула меня Лукерья.

Отобедав, я пошел в баньку. Так распорядилась хозяйка. А когда подходил к ней, снова увидел кота. Он сидел подле банной двери и щурился.

«Простой уличный замарашка», - решил я и попытался оттолкнуть черномазого ногой. Мой ботинок провалился в пустоту.

Теперь все встало на свои места. После перенесенного стресса и продолжительного запоя у меня появилась навязчивая галлюцинация.

В парной было жарко настолько, что я тут же захотел пить. В предбаннике стояла крынка с водой, а возле нее восседал недавний  пушистый знакомец.
Я растянул губы в улыбке и попытался его погладить. Кот зашипел, поднял лапу с длинными кривыми когтями и  исчез, оставив после себя грязные отпечатки лап. Это было уже не смешно. Наскоро помывшись, я пулей вылетел из бани.
Лукерья встретила меня вопрошающим взглядом.

- Что так быстро? – медленно проговорила она. 
Создалось такое впечатление, что женщина знает о моей галлюцинации. 

- Жарко, - соврал я.

- Садись пить чай с вареньем из ежевики, - пододвинула она ко мне вазочку с фиолетовым лакомством. – Любишь чай из трав? 

Чай из трав я не любил, я любил водку. После баньки она – самое то. Но водки не было. Я без энтузиазма поднес к губам бокал с нарисованным райским цветочком, отхлебнул содержимое и закашлялся. Сознание затуманилось, из угла, где стояла русская печка,  выплыл черный котяра, похожий на старого кривляющегося черта. Он что-то сказал мне, но я уже был не в силах слушать и понимать. Проваливаясь в темноту, я успел подумать, что меня бессовестно отравили.

Очнулся, когда наступило утро. За печкой похрапывала хозяйка, мне же была предоставлена высокая постель с периной и огромными подушками. Позевав, я вытер нечаянные слезы и, приподнявшись, уставился в окошко. Солнце только встало и тоже вовсю зевало на горизонте. Разве только слез, как я, не лило. 

Где-то закукарекал петух,  его боевой клич подхватили товарищи.  

Что-то тревожило меня, но я не мог про это что-то вспомнить. Потянувшись, я встал и вышел во двор.  Высокая мощная яблоня цвела возле калитки, в палисаднике розовые тюльпаны кивали друг другу продолговатыми головками, будто вели неторопливую беседу.  

«Какое сейчас время года»? – озадачился я. А потом обнаружил, что ничего не помню, кроме детства в деревушке бабушки Лукерьи. Тогда меня звали Николенькой. Глаза защипало, захотелось поплакать, прижавшись всем телом к яблоньке. К яблоньке? А ведь у бабули тоже стояла во дворе яблоня, только она была еще совсем маленькая.

- Когда вырастешь, тогда и яблочками побалуешься, - смеялась бабуля. 

Улыбнувшись воспоминаниям, я  огляделся по сторонам.

Старая некрашеная скамейка приткнулась возле покосившегося забора, вязанка дров валялась на ярко-зеленой росистой траве. Пахло покоем и тихой радостью.
Внезапно острое желание жить заставило меня вздрогнуть. Начать свое существование с начала.  Почему с начала? Наверное, я был плохим человеком, а потому судьба привела меня в детство, чтобы дать понять, что все еще можно изменить.

- Ну и как? – неожиданно появилась на крыльце Лукерья. Ее глаза лучились радостью, а мне захотелось приткнуться к ее груди и застыть в немом обожании.

- Одевайся, умывайся, Николенька,  пойдем пить чай, - погладила она меня по голове. Как маленького. И я послушно пошел к рукомойнику. Через полчаса мы сидели за столом и с аппетитом поедали баранки, прихлебывая из блюдечек темно-коричневый настой листьев и трав. 

- Вкусно? – подливая мне благостную жидкость, спрашивала бабушка и сама же отвечала.- Конечно же вкусно.

А потом, взяв корзинки,  мы пошли в лес. Яблоня помахала нам белыми пушистыми ветками,  тюльпаны быстро-быстро закачали головками. Охваченный счастьем, я оглянулся на избушку, уютно примостившуюся на опушке. На окне сидел черный кот и внимательно наблюдал за мной.

- Галлюцинация, - убеждая самого себя,  тихо проговорил я.  Лукерья на мой шепот не обратила внимания.

Лес поразил своей чистотой и аккуратностью. Никаких завалов полусгнивших деревьев и сухостоя не наблюдалось. Можно было спокойно переставлять ноги, не боясь наткнуться на препятствие.

Где-то наверху заливался соловей, я остановился и зачарованно стал внимать великому вокалисту. Куда до него нашей разрекламированной попсовой тусовке, которая считает себя певцами и певицами.  

- Собирай, - распорядилась Лукерья, дернув меня за руку. Я посмотрел вниз и увидел рассыпанные красные рубины.

- Земляника? – поразился я. – Весной, когда только цветет яблоня? Этого не может быть!

- Все может быть, - рассмеялась моя спутница.

Я опустился на колени и стал жадно поедать вкуснейшие на свете ягоды. Горстями. А они все пребывали и пребывали. Игриво показывались из-под листочков и манили к себе. 

- Николенька, - обернулась ко мне Лукерья. – Набирай быстрее, надо еще по грибы сходить.

- Какие грибы в мае? – не понял я.

- Подосиновики, я их больше других люблю, - откликнулась бабушка.

«Подосиновики? – хмыкнул я и невольно осел на обрызганную рубинами траву. – Моя бабуля тоже любила подосиновики».

На обед Лукерья сварила грибной суп, заправила его сметаной. А я подумал  о том, что за время пребывания в гостях еще ни разу не видел ни одного человека. И ни одной коровы.

- А ты хочешь их видеть? – спросил меня внутренний голос.

И тут я все вспомнил. Жену, ребенка, дружков-приятелей, черных риелторов.  Стало тошно.

- То то и оно, - подытожил кто-то неизвестный во мне. – Сиди уж и грейся в лучах любви. 

А потом я взял инструменты и пошел чинить забор. Когда починил, нарубил дров. Так и прошел день. Вечером мы ели гречневую кашу с молоком. А затем пили настой из листьев земляники, заедая его собранными утром ягодами.
Мысли о самогонке не было и тяги к ней тоже. 

- Хочу спать, - сладко зевая, проговорил я.

Во сне ко мне пришел черный кот. Он улегся возле моих ног и замурлыкал.

И снова петухи разбудили меня, чтобы я начал новый день счастливым. Я вышел во двор, присел на скамейку и вдохнул большой глоток наичистейшего воздуха. А потом решил расспросить наконец Лукерью о деревне. Надо же, в конце концов, найти работу. Не сидеть же на шее у пожилой женщины!

Перед завтраком я отважился задать ей наболевшие вопросы.   

- Немного тут людей, - отвела она глаза и закашлялась. – Не у меня, внучок, спрашивай.

- А у кого? – удивился я.

- Придет время, сами расскажут, - вздохнула пожилая женщина.

Я посмотрел вверх. На небе не было ни единого