Память совести или совесть памяти. Гл. 3

нехорошо заскребло, екнув смутной памятливостью, и он автоматически налил себе дополнения, дабы вытиснуть из своей памяти, эту, непонятно с чем связанную, памятливую потерю.
«Казалось бы – ничем не примечательный случай (да даже и не случай, а так – пустяк: мало ли чего не бывает в жизни), а все же что-то затеребилось в тебе, и вот уже ты потерял покой, ища это что-то.», – размышлял Лу, глядя на усердно жестикулирующую молодую, с позиции относительности местного бомонда, даму. «Может жизнь, в созданных обществом рамках, соответствующих твоему «я» приличий, стало тяготить тебя? И, ворвавшаяся в твой мир простота другого мира, напомнила тебе о существовании совсем другого круга людей, существующего без светских условностей, людей, просто живущих своей жизнью. Видимо, не я один почувствовал эту позолоту сковывающих нас рамок, раз появление этой пары вызвало такой нервный переполох. Но разве кто-нибудь из присутствующих согласится сбросить с себя и сковывающий их: лишний вес бриллиантов, ботокса, нала, и обменять это все на бедную молодость. Хотя, наверное – это все-таки риторический вопрос.
– Так ведь, Веня? – спросил Веню, ни с того ни с сего Лу, чем привел последнего в некоторое беспокойное непонимание.
Степенный же господин, поспешил успокоить Веню, заявив, что пусть не обращает внимания на подобные странности его коллеги, любит он, видишь ли, поразмышлять вслух. Затем наш степенный господин, отправив Веню покурить, попросил Лу, чтобы тот уделил ему (Вене!) немного своего времени и, разобравшись в сути дела, помог бы в становлении нового общего проекта. Лу же, заявив, что мало смыслит в подобных вещах, попытался откреститься от данного предложения, но его партнеры, как приверженцы совсем другой концессии, не приняли его столь решительный шаг и заявили, что общее дело требует этого, а так как у них и так забот полон (совсем не золотых зубов) рот – то, на этот раз, пусть и Лу проявит себя на этой еще непаханой ниве политических возможностей. Лу же, ослабленный вчерашней невоздержанностью и сегодняшней крепостью напитка, все-таки был взят в оборот, суливший немалые прибыли своими партнерами, и пообещал свое содействие пришедшему после курительной паузы Вениамину. Он, вручив ему визитку и приняв еще успокоительного, распрощался со всеми и направился к выходу. Наши же степенные господа, еще слегка пообсуждав такие далекие: «Я же говорил, что не надо было Бориску на царство», – кипел язвительный господин»; и такие близкие времена: «Да, Влад – совсем другое дело! Слегка не политкорректно – зато ориентировано выдержанно», – заявлял степенный господин. «Хотя скажу, это были божественные времена!», – ностальгически выпуская дым, молвил степенный господин, – «Ведь я был для людей царь и бог, и только я решал: когда для них будет радость – выдав зарплату, а когда горе – задержав ее!».
Но что ж теперь поделаешь, жизнь вносит свои коррективы, провозглашая монотеизм. Но мы не станем их осуждать за эти мимолетные слабости, таковы люди, и даже самые великие из них подвержены ностальгическим воспоминаниям. Пока же наши господа предавались воспоминаниям, Веня, оставшись в одиночестве, решил выставить себя напоказ, и тем самым обратить на себя внимание вон той весьма симпатичной дамы. А предпосылки для таких его действий уже в полной мере имелись в наличии, ведь, если быть нескромным и посчитать, сколько бутылок переменило свой статус из «полная» в «порожняя» благодаря усилиям Вени в борьбе со своей неутолимой жаждой – то можно даже удивиться, почему он еще так кроток, аки агнец. Но наш Веня, как говориться, человек привычный и, по его заверениям, еще не через такое проходил (правда, конечно, чаще все же переступал) – он только слегка размяк от выпитого и, чувствуя свое вселенское одиночество, заметив, как ему показалось, весьма неровно дышащую к нему даму, стал проявлять по отношению к ней весьма нешуточные знаки внимания, выраженные в виде различных подмигиваний, надувания щек, сногсшибательных и многозначительных взглядов. Жаль, что только никто ему не объяснил, что предмет его вожделений был всего лишь предметом интерьера на стене заведения, в виде изображения какой-то голливудской звезды. А ведь наш Вениамин, уже впав в этот визуальный обман, готов был подойти к ней и со словами: « Мы с вами раньше не встречались? Уж больно ваше лицо мне знакомо!», – пригласить ее совместно продолжить вечер. Но его планам не суждено было осуществиться из-за неожиданной помехи в виде официанта, принесшего очередную порцию алкоголя. И стоило нашему Вене только отвлечься на секунду, дабы обратить свое внимание на процесс долива в его бокал (а затем и его опорожнения самим Веней), как все это привело к потере объекта его вожделений. А ведь Вениамин всегда подозревал женщин в ветрености, и сейчас же он, в очередной раз, удостоверился в этом их коварстве. Расстроившись, обвинив их в таком ужасном преступлении против его личности, как пренебрежение им, Веня решил, что мир женщин недостоин такого индивидуума, как он, и вообще – его никто не понимает, а решение этого вопроса (как он тонко чувствует) находится на дне бутылки – за это прямо сейчас необходимо выпить. Но мы не будем составлять ему компанию и переубеждать его в обратном, а последуем дальше, вслед за Лу.
Лу же, выйдя из стола, выдвинулся к выходу с прямым намерением ехать домой. Выпитое им, после первых следов облегчения, начало свою коррекцию в сторону движения по туманным областям сознания, и Лу, не раз уже плутавший по этим дорогам, осознавая дальнейшую последовательность своих действий, решил прибегнуть к кардинальным действиям, и дабы изменить эту последовательность, отправился к себе домой для «отлежки» и «отмочки». Но разве человек – сам себе хозяин? Ведь стоит только ему прийти к какому-то благоразумному решению, так сразу же на его пути возникает столько непредвиденных препятствий...
– А вы, разве, уже уходите, – заслонив выход Лу, выразили свое мнение две очень светские львицы. «Да что б их, этих драных кошек!», – подумал про себя Лу, но так, как он был человек весьма культурный (как и все вокруг!), – то выразил вслух совсем не то, что имел в виду. (А что поделаешь, таковы правила в высоконравственном обществе. Все личное должно упрятано подальше с глаз долой, ведь здесь до него никому нет дела. Ваше «нравится» и «не нравится» никому не понравится, поэтому – извольте всем и всему нравиться. Так-то!), Он, не подав виду, спрятав свою эмоциональность за маской безразличия, ответил:
– Да что-то здесь, сегодня скучно.
– Так присоединяйтесь к нам, – заискивающе предложила светская львица.
– Но у вас, ведь, свой прайд, – попытался отговориться Лу.
– Ну, вы умеете рассмешить, – хлопая Лу ладошкой, залилась смехом белокурая львица.
И ведь не мной замечена одна интересная тенденция: чем больше у вас капитал, тем ваши шутки кажутся более искрометнее и смешнее для не обладающих таким запасом (то ли знаний, то ли средств на счетах). Может потому, что эти благодарные слушатели сами постоянно вызывают улыбку (да что там, улыбку – гогот, сводящий животы) у сих обладателей больших капиталов, смотрящих, как вы кичитесь своими очень смешными средствами. Вот и отвечают взаимностью наши обладатели смешных денег, вымучивая у себя улыбку при всяком случае, когда с ними соблаговолит пошутить этакая глыба человечества, а то ведь, он может оскорбиться и обидеться. Так что, давайте будем человечнее, и не оставим обделенными наших капиталистов, ведь им и так тяжело нести свою ношу, и одарим их своей улыбкой, а еще лучше заискивающим смехом, в ответ на хоть и плоскую, но все же шутку.
Лу же, находился в нерешительности, его остаточность вновь заявила о себе, услышав это заманчивое предложение, и тем самым решила использовать эту зацепку, дабы расширить свое влияние на организм Лу через дополнительное вливание в него тонизирующих средств.
– Но что же вы застыли в нерешительности. Вчера-то, совсем иначе себя вели, – подстегнула белокурая львица Лу.
«И ведь – точно!», – вспомнил про себя Лу обрывки вчерашнего дня. «А я, ведь, совсем забыл, что видел их в клубе!».
– Ну, ведите, – согласился Лу, беря так настойчиво зовущую за собой белокурую даму под руку.
«А ведь вчера мы не только вместе пили...», – стал перематывать Лу события, так удачно забытые им. Правда, ему сложно было воспроизвести всю последовательность действий, но что он точно помнит, так это то, как он пытался устроиться спать на коленках этой белокурицы, завалившись головой на них. Но костлявость ее ног, видимо, не сопутствовало его сну, и Лу в отместку пощипав курицыны ляжки, изменил свою диспозицию из лежачей в стоячую, дабы, с более широкого обзора, найти для себя другой объект для чувственных воздыханий. Нашел ли он что искал – трудно сказать, но утреннее пробуждение у себя дома документирует все же бесцельность этих его поисков.
– А где же Летиция? – по дороге к столику спросила «белокурица» у Лу.
«Какая еще на фиг, Летиция!», – возмущался про себя Лу. – «Люся Птицына, одно слово!». А ведь такое имя – это всего лишь небольшая блажь, так любящих быть на виду «персон грата», и давайте не будем к ним подходить (если они еще подпустят!) так уж строго. «Но разве Птицына – не внушает?», – зададутся вопросом любители словесности. – «Внушает, только что-то совсем не то!», – вынужден будет сказать им весьма осведомленный человек, вращающийся в кругах шоу-бизнеса. Ведь высший свет – то же самое, что и реал-шоу, где существуют свои правила игры, отступление от которых ведет к выбыванию из нее. Так что налет таинственности, зывные имена, подборка костюмов, имиджевая составляющая, да и многое другое – являются обязательными атрибутами для участников этого реал-шоу.
– Да где же ей быть, как не дома, – ответил Лу.
«Ответ на вопрос вроде бы и правильный, но где же эта Летиция и, если она все же дома, то у кого именно – у себя-то я ее точно не видел!», – внезапно озарила мысль Лу, и до него начинает доходить понимание того, что он, собственно, уже давно (а сколько – не важно, в общем), не слышал ничего от своей, очень верной благу спутницы жизни. Но Лу не из тех импульсивных молодых людей, с нетерпением бросающихся бить тревогу, разрывая трубки своих и не своих знакомых. Нет, наш Лу обладает выдержкой и может подождать, когда события примут форму безвозвратности. Ведь фатализм у него в крови, и раз суждено ему сегодня напиться – он напьется, а если же выпадет шанс нажраться – то и карты ему в руки. Так рассуждая, Лу поднимал рюмку за знакомство, мигом забыв про Люси. Конечно, новое его знакомство – ни к чему его не обязывало, да и все присутствующие за столом уже номинально друг друга знали (или же слышали), но для вливания в коллектив нет лучше способа, чем этот, и он был опробован в нашем случае Лу. Но почему-то и новый стартовый запал не вызвал в нем ответного отклика в душе, и даже теребение им костлявых ног «белокурицы» под столом, в ответ на ее бедротрение, показалось ему пошлым и не воодушевляющим для дальнейшего развития более близкого кампанейства с ней, так что Лу решил более внимательно подойти